По вечерам они теперь учили иностранные языки. Это давалось ему легко — благодаря абсолютному музыкальному слуху. Но Бен мгновенно забросил словари, когда в руки попался аккордеон.
Порой она возвращалась домой поздно, и он встречал её песней, только что подобранной на слух. В такие моменты ей казалось, что они будут счастливы. Да, счастье было так возможно, так близко. Не судьба. Нет, скорее, к счастью — столь неосторожно чуть не влюбилась по уши она.
Анжелика из последних сил держалась. Твердила каждый день себе:
— Нет, на моей душе играть нельзя!
Купила ему скрипочку задорого. Музыка, кстати, немало сблизила их. Бен стал чаще и откровеннее рассказывать о себе, о своём горьком детстве. Хотя вряд ли оно было горше, чем у детей итальянских работяг.
— Кем я только не был! — себя жалеючи, вздыхал вчерашний бездомный. — Был бы верующим человеком, обязательно воскликнул бы: «Боже правый, за что?!» Я работал на стройках, грузчиком, посыльным на побегушках, ел на жалкие подаяния, меня несколько раз арестовывали за бродяжничество. И почему я должен страдать?!
Этот риторический вопрос молодой Муссолини задавал ей всё чаще, как только узнал, что она не из бедной семьи. «Горжусь, что рядом женщина из того класса, в котором по справедливости должен находиться я, равный ей или даже выше», — наверняка так он думал про себя. Анжелика очень быстро стала для него единственным человеком, с которым он был самим собой, которого можно не бояться и кому не нужно лгать.
Как-то он провожал её на вокзал: Анжелика уезжала ненадолго в Женеву. Они шли по парку, и он рассказывал:
— Приехав сюда, в Лугано, я жил по горло в нищете. Однажды проходил мимо этого парка и был совсем несчастный от голода, думал, что не доживу до утра. Две пожилые англичанки сидели на скамейке и обедали — хлеб, сыр, яйца! Я не смог сдержаться, бросился на одну старую ведьму и вырвал еду у неё из рук. М-да… Хорошо, что она не сопротивлялась. Иначе я задушил бы их обеих…
Он грязно выругался.
— Эй, а нельзя ли без этих дурных слов? — попыталась его остановить Анжелика. — Я ведь не мужичок из пивного зала!
А Бен вдруг стал смеяться. Сунул руки в карманы нового пальто и залился, глядя ей в лицо и раскачиваясь всем телом.
— Да лучше бы я их убил! Ох-х, когда же придёт мой час реванша? Сколько можно ждать?
До самого вокзала они молчали. Впервые она села в поезд, не попрощавшись. И в Женеве всё из рук валилось. Когда вернулась, Бен сидел на стуле посреди комнаты, ждал. Глаза — как у раненого оленёнка.
— Чао! Верни наши отношения, prego!
Она помогала Ленину в подготовке к съезду РСДРП и надолго уехала в Швецию. Муссолини не писал ей. От друзей она знала, что Бен тоже весь в работе. Его статью опубликовала газета «Аванти!» — центральный орган итальянских социалистов, и он, страшно гордый, ходит по Лугано в новом галстуке.
А потом он вдруг проявился в Лозанне. И это был бы не Муссолини, если б не устроил грандиозный скандал. Всё произошло в католической церкви на лекции, с которой выступал перед молодёжью итальянский священник. И надо же было ему произнести сакраментальную фразу:
— Разве кто-то посмеет теперь утверждать, что бога нет?
Тут Муссолини и крикнул:
— Конечно! Я посмею!
И вышел к амвону.
Но прежде чем выступать, он попросил кого-нибудь передать ему на время часы. Положил их перед собой. Делая драматические паузы после каждого слова, провозгласил: «Я даю богу пять минут, чтобы он поразил меня насмерть. Если не накажет меня за это время, его нет, он не существует».
Все обмерли, считая секунды. А он начал:
— Религия безнравственна! Она является физическим заболеванием. Верующие люди ненормальны! Излечите себя! Беритесь за дело! Гоните в шею всех эксплуататоров! Забирайте себе собственность, нажитую вашим трудом! Объединяйтесь в борьбе за свою свободу!..
Время вышло. Он вернул часы. Аудитория проводила его молча.
Бену понравился произведённый эффект. Ему внимали, он стоял выше других, смотрел на толпу сверху вниз. Это было главным. Муссолини поехал по разным городам с антиклерикальными лекциями. А к приезду Анжелики собрал свои выступления и издал брошюру под названием «Бога нет». Предисловие к ней закончил словами: «Верующие, Антихрист родился!».
Вернувшись, Анжелика попыталась поговорить с ним на эту тему:
— Стоит ли социал-демократу добиваться известности таком путём?
Бен отвечал с легким пренебрежением:
— Я политик, и жаль, если кто-то не видит этого. А для политика самое важное — чтобы о нём говорили. Что угодно, пусть делают замечания, пусть критикуют — лишь бы говорили. Значит, его заметили как личность. Если перестанут говорить — это хуже некролога. Люди могут быть очень патриотичными, но они нуждаются в том, чтобы другие думали за них…
Да, Муссолини, бесспорно, заметили. Очень скоро ему запретили появляться в италоговорящих кантонах, а потом правительство Швейцарии распорядилось вообще выдворить его из страны как нарушителя спокойствия. Наверное, это было ошибкой. Потому что радикалы начали целую кампанию в его защиту, а депутат от социалистов осудил решение правительства. Все итальянские газеты отметили вопрос из его выступления:
— Хочу всех спросить: должна ли Швейцария, историей проверенное убежище для политических изгнанников и дезертиров, вернуть простого беженца Муссолини тираническому режиму, от которого он бежал?
Бенито мгновенно стал знаменитым. Как и мечтал. Выслан был не в Италию, а в Австрию. Оттуда не прекращал писать статьи для «Аванти!». Не прошло и года, как королевский указ гарантировал уклонистам амнистию. Его встречали в Швейцарии как триумфатора.
Анжелике уже сложно было скрывать от коллег свои отношения с такой неординарной личностью. Даже Ленин позже высказался:
— Муссолини — это смелый человек и прекрасный лидер. Жаль, что упустили его. Он привел бы итальянских коммунистов к победе…
Может быть, и привёл бы. Но — «в кузнице не было гвоздя». Лидер, да не коммунистов. Впрочем, фашистом он станет позже. Сейчас его всё бесит.
— Я увидел в ресторане меню — чуть с ума не сошел! Если бы вы только знали, что едят и пьют эти пьяные свиньи! Почему я не могу питаться так же? Почему я должен страдать? Я ненавижу богатых! Как долго мне ждать?
…Один случай Балабанова подробно опишет в своих мемуарах.
«За всю свою политическую жизнь я никогда не встречала человека, который так постоянно взывал к моему сочувствию, как Муссолини…
— Чего вы боитесь? — спросила однажды вечером, когда мы шли домой по пустынным улицам.
— Боюсь? — повторил он, останавливаясь и обводя вокруг глазами, которые, казалось, были полны ужаса. — Я боюсь деревьев, собак, неба, а также собственной тени. Да, своей собственной тени!
Здесь он, казалось, взял себя в руки, пожал плечами и засмеялся.
— Я боюсь всего, всех — и себя самого! Знаете, а ведь я ненормальный! В какой сумасшедший дом меня заберут, не знаю, но я псих.
— Ну, конечно, вы сумасшедший, — отвечала я. — Но хватит постоянно болтать о своём безумии. Вы просто хвастаетесь им. На мой взгляд, вы просто хотите, чтобы вам всегда сочувствовали».
…Анжелика по-прежнему помогала своему протеже. С её подачи Муссолини был принят в Социалистическую партию. Он забросил сборник своих рассказов-ужастиков, стал чаще публиковаться в газете «Аванти!».
Прошло не так уж много времени, и они оба были избраны делегатами на съезд итальянской соцпартии. Исполком решил, что хватит социалистам разделяться на два крыла и махать ими вразнобой. Левых оказалось больше, и правых (даже если они и правы) нужно исключить. Если такая резолюция будет принята, всё руководство партии и редактора газеты надо менять.
— Кто предложит такую резолюцию на рассмотрение съезду? — переглядывались члены левой фракции на закрытом заседании.
— А почему бы нам не назначить Муссолини? — предложил кто-то.
— Муссолини? Это не тот ли, которого из Швейцарии выслали за антиклерикальные выступления?
Вот пришёл твой час, твой звёздный час, Бенито Муссолини! Ты стоишь на трибуне, смотришь в зал и низвергаешь предыдущее руководство крупнейшей партии Италии, добавляя к тексту от себя:
— К чему чрезмерная чувствительность по отношению к коронованным особам? Да и кто они такие, насколько они полезные граждане вообще? Социалисты не могут позволить себе вечно молиться на них!..
Муссолини был избран в исполком партии. Редактором «Аванти!» хотели назначить Балабанову. Но она предложила кандидатуру Бенито.
— Надо дать дорогу молодым! А исполком поможет ему на первых порах. И я лично помогу.
Решено было сделать в газете двух редакторов. Только при таком условии Муссолини согласился.
Первое, что он сотворил, убрал всех неугодных авторов и помощников. Неугодных, на его взгляд. А если требовалось написать передовицу или спорную статью, просил Балабанову сделать это. Умолял молча, глядя своими оленьими глазами. Иногда исполком партии вызывал обоих редакторов на заседание или «на ковёр». Муссолини старался там не появляться.
О, как он полюбил выступать с балкона, чтобы видеть реакцию публики! Ему было всё равно, что его называют за это «Джульеттой». Он чувствовал себя по-настоящему счастливым, когда массы внимали ему снизу. И как же быстро он набирал вес! Лишь весной 1915 года, перед вступлением Италии в войну, Балабанова снова увидела его испуганным и жалким.
Бенито вбежал в редакционную комнату, весь дрожа. Лицо было бледно, а глаза полны ужаса. Он плюхнулся в кресло, закрылся ладонями и начал рыдать. Это не походило на прежние истерики, на этот раз было что-то другое, более сильное, чем обычный нервный припадок.
— Война! Война! — повторял он. — А готовы ли мы? Кто нам поможет?
— Успокойтесь! — привычно попросила Анжелика. — Никто воевать не собирается. Это в правительстве кто-то воду мутит, а мы с вами социалисты, и не должны поддерживать милитаристские призывы.