НОВЫЕ знакомые, да и старые друзья тоже, нередко спрашивали его: «Кто ваш главный враг?» Видимо, они ожидали, что Жорес назовёт конкретное имя. Он, как всегда, честно и с неизменной страстью отвечал:
— Мой враг — это война. Она уже принесла много бед человечеству. И сегодня она снова на пороге. Прошли времена, когда из-за войны лишь вытаптывали посевы на поле битвы, когда война носила внешние черты грозной красоты, рыцарства и благородства. Теперь все, от мала до велика, почувствуют её. Миллионы будут противостоять друг другу на фронте. Они обрушат друг на друга невиданную мощь огня и железа. Представьте поля Шампани, где всё выжжено, сама земля изуродована, где страшный фейерверк взрывов ослепляет и оглушает солдат, где звон металла, грохот, пламя, дым, где стоны раненых и последние слова умирающих сливаются в картине ада! Людские потери будут исчисляться миллионами. Современная промышленность станет орудием войны и будет работать только на разрушение. Дальше — падение экономики, голод, эпидемии. Европу поразит такое страшное бедствие, что повергнутые в горе и ужас народы увидят, как на них надвигается Апокалипсис! Вот что такое будущая война!..
Однажды он приехал с лекцией в Лион. Это было 25 июля 1914 года. За полчаса до выступления Жорес прочитал переданную ему телеграмму: «Австро-Венгрия разорвала дипломатические отношения с Сербией». Он обмер, застыл в каком-то оцепенении. Сразу заболела голова, как это часто бывало с ним за последнее время. Очнулся уже на трибуне.
— Граждане! Никогда за последние сорок лет Европа не находилась в состоянии более угрожающем и более трагическом, чем сейчас, — так начал он свою речь. — В настоящий момент мы, быть может, находимся накануне того страшного дня, когда Европа окажется в огне, весь мир будет в огне…
И дальше он скажет то, что не раз повторял в своих выступлениях, о чём писал в своей газете «Юманите»:
— Пока соперничающие Германия и Англия открыто или тайно ставят друг другу палки в колеса во всех уголках земного шара, Соединённые Штаты Америки под шумок растут и начинают претендовать на мировое господство. Что это значит? Это значит, что если Англия и Германия сейчас передерутся и ослабят друг друга, то они назавтра окажутся лицом клицу с окрепшим могуществом США, которые, воспользовавшись их распрей в Европе, расширят свои рынки сбыта, опутают мир своими сетями…
В переполненном зале стоит гробовая тишина. Люди почувствовали глубокую тревогу, ужас перед надвигающейся войной, картину которой нарисовал перед ними лучший оратор французского парламента Жан Жорес. А он продолжает:
— Все европейские правительства сейчас повторяют: война будет преступлением и безумием! Но те же самые правительства, может, уже через несколько недель скажут миллионам людей: ваш долг — участвовать в войне. Да, участвовать в этом преступлении и в этом безумии! И если люди будут протестовать и попытаются разбить цепи этого безумия, их назовут предателями и злодеями, на них обрушат все кары!..
Он говорит об ответственности буржуазии всех стран за то, что смертельная угроза нависла над Европой. Он говорит и об ответственности французского правительства — не выбирая слов, прямо, резко. Зал чувствует, как сильно взволнован и потрясён оратор, даже голос его порой срывается на фальцет. Но профессор Жорес по-прежнему страстен, по-прежнему сверкают его голубые глаза, помогая жестикуляции его порывистых рук.
— Как бы то ни было, граждане, и я говорю это с отчаянием: в час, когда нам угрожают убийство и варварство, выход по-прежнему есть, — несётся с трибуны в зал. — У нас имеется лишь одна возможность сохранить мир и спасти цивилизацию. Единственный выход состоит в том, что пролетариат, рабочие всех стран должны сплотить все свои силы и объединить их в борьбе за мир…
Жан Жорес возвращался из Лиона в Париж совершенно обессиленный, опустошённый. В пустом купе молча смотрел на злополучную телеграмму, в кратком тексте которой ему виделись все ужасы надвигающейся войны. Он знал, что она расколет человечество на друзей и недругов, братья по крови станут кровными врагами. И кто теперь наш враг? Что ответить знакомым и друзьям?
Жорес никогда не боялся врагов. Даже тех, с кем его взгляды расходились, он уважал, предпочитая побеждать аргументами и иронией в парламентских дискуссиях. И никогда не мстил. Был, например, такой добрый приятель Жорж Клемансо. Тоже радикал с уклоном в социализм. Но честолюбив, агрессивен. Дорогу ему Жорес не переходил, наоборот, старался помочь.
Восемь лет назад адвокат Фердинанд Сарьен неожиданно для самого себя стал главой правительства и на радостях пригласил на лёгкий ужин узкий круг своих друзей. Как попал в этот круг журналист Клемансо, неизвестно. Естественно, разговор заходил и о будущих министерских портфелях. Когда подали десерт, Сарьен подвинул к новому гостю поднос:
— Вот ликёры, сыры, фрукты, печенье — берите что хотите!
— Я беру министерство внутренних дел, — гордо глядя перед собой, заявил Клемансо.
Ошарашенные друзья Сарьена молча смотрели на хозяина. Они знали, что адвокат собирался по традиции, как это делали премьеры раньше, сам взять этот портфель. Сарьен не стал портить вечер, протянул миролюбиво:
— Ну-у, ладно! Мне останется министерство юстиции…
…Нет, Клемансо не был врагом. Даже когда стал премьер-министром, «подсидев» Сарьена. Жорес не без удовольствия пикировался по-журналистски с Жоржем. Уважал нового главу правительства за острый язык и напористость тигра. И за точные формулировки. Особенно ему нравился афоризм Клемансо про Соединённые Штаты:
— Америка — единственная страна, которая от стадии варварства перешла прямо к упадку, минуя стадию цивилизации.
Молодец, золотые слова! Побольше бы таких врагов, тогда и друзей не надо вовсе!
Лучшими друзьями для Жана Жореса всегда была семья, жена и двое детей. Он их любит совершенно искренне. Жена, правда, никогда не понимала, чем он занимается. Луиз обожает наряды, увеселительные посиделки, вот и сейчас, встретив мужа из Лиона, спешит поделиться событиями прожитого дня:
— Я тоже ужасно устала. Ты не поверишь, нанесла восемь визитов, выпила двенадцать чашек кофе!
— Дорогая, может, как-то надо поберечь себя? — беспокоится у порога заботливый муж.
— Не надо считать меня дурой, я хожу только в те дома, где есть лифт! Кстати, когда ты, наконец, станешь министром?
Тут она попала в точку. Как раз позавчера ему в очередной раз предлагали перейти в правительство. И в очередной раз Жорес отказался сменить трибуну парламента на пыльный министерский кабинет.
С детьми у него тоже не всё просто. Точнее, с внуком: он родился больной — глухонемой и парализованный. Конечно, тяжело было читать в некоторых газетах о «божьей мести врагу святой церкви» — недруги показали своё лицо. Соратники-жорезисты удивлялись его способности не слушать это «энциклопедическое невежество». А у Жореса просто не оставалось времени как-то реагировать на такие нападки. Он знал свою судьбу и предсказывал:
— Не пройдёт и шести месяцев, как начнётся война. Я получаю столько писем с угрозами, что не удивлюсь, если окажусь её первой жертвой. Заранее прощаю того, кто меня убьёт. Виновными будут те, кто даст ему оружие. Мечтаю только о том, чтобы мне не пришлось слишком мучиться…
И при всём при том профессор философии Жан Жорес находил время для необычных, на первый взгляд, занятий. Так, однажды друзья застали его за учебником русской грамматики. В ответ на удивленный вопрос Жорес сказал:
— Надо торопиться, надо учить русский язык. Россия, возможно, скоро сыграет выдающуюся роль в жизни Европы!
…Настал последний день июля, 31-е число. В Париже какая-то суета на улицах. Сразу много стало военных. Полиция разгоняет демонстрантов, выкрикивающих пацифистские лозунги. Студенты поют «Марсельезу»: «Святая любовь родины, поддержи нашу руку мести!..» Народ штурмует магазины, сметает с полок мыло, консервы, соль. Утренние газеты сообщают о мобилизации в России.
Жорес отправляется в редакцию «Юманите», тотчас садится писать статью в вечерний выпуск. Назвал её «Главное — хладнокровие».
«Пусть правительства ждут наихудшего, пусть, считаясь с самой страшной перспективой, принимают необходимые меры, но, ради всего святого, пусть хранят ясность мысли и твёрдость духа, — так пишет великий пацифист. — Международное положение не представляется безнадёжным. Спору нет, ситуация очень серьёзная, но возможность мирного урегулирования пока не исключена…»
И дальше в этой статье:
«Самая большая опасность в настоящую минуту кроется, если можно так выразиться, не в самих событиях. И даже не в реальных намерениях государственных канцелярий, как бы преступны ни были эти намерения, и даже не в реальной воле народов. Опасность — в растущем возбуждении, в распространяющейся тревоге, в безотчётных поступках, подсказываемых страхом, мучительной неуверенностью, длительным смятением. Панике поддаётся не только толпа, против неё не застрахованы и правительства. А основное их занятие сейчас (восхитительное времяпрепровождение!) — друг друга стращать и друг друга успокаивать. И это, незачем себя обманывать, может длиться неделями.
Чтобы выдержать такое испытание, людям нужны стальные нервы, им нужен твёрдый, ясный, спокойный разум. И мы должны апеллировать к разуму, к мысли народа, если хотим, чтобы он владел собой, если хотим пресечь панику, преодолеть смятение и следить за поступками людей и развитием событий во имя избавления рода человеческого от ужаса войны. Самое главное — непрерывно действовать, настойчиво будить мысль и сознание рабочих масс. В этом наш истинный оплот. В этом и только в этом гарантия будущего».
Жорес отдаёт статью в набор и едет в Бурбонский дворец. Пытается достучаться до самых верхушек власти. Не получается.
— Ах, господин Жорес, как жаль, что вас нет среди нас, а то помогли бы своими советами, — с глумливой улыбкой говорит высокий чиновник. — А что думаете делать вы и ваша социалистическая партия, если обстановка станет ещё более грозной?