Спасибо папе, такой большой подвал вырыл в доме. Туда детей — быстро, быстро.
— Никому не высовываться! Я скоро приду!
Сама бегом на улицу. А там… Стрельба идёт отовсюду. Со второго этажа дома пастора не переставая бьёт пулемёт. Суматоха, хаос. И куда все стреляют, в кого — ничего не понятно. Вот, вроде, потише стало. Но всё равно по улице не пройти, солдаты немецкие бегают туда-сюда. Орут, глаза бешеные. Вернулась в дом.
С полчаса было тихо. Потом вдруг запахло хлоркой. Да так сильно, что схватила простыни с кровати, ведро воды — и мигом в подвал, к детям.
— Глазки закрываем, дышим через мокрые тряпочки, сидим не шевелясь, слушаем сказки!
Так пересидели они до вечера. Вылезли, когда стало безопасно. Ещё и удивились, какая странная вокруг тишина. Эми повела детей к их родителям. Мамаша в последнем доме, вся в слезах, рассказала ей ужасное…
В тот день под Лоосом в страшной битве погибли тысячи солдат. Причем неизвестно, кто больше их убил — немцы или англичане. В тот день британцы впервые применили отравляющие вещества. Более ста тонн ядовитого хлора ветер погнал на немецкие позиции. Но вдруг его направление переменилось, и атакующие пехотинцы оказались в ловушке. Тысячи англичан погибли в страшных мучениях, остальных солдаты кайзера уложили пулемётами на нейтральной полосе…
Все следующие дни командование Британии регулярно посылало под пули резервы свои и союзников-французов. Огромное поле пред Лоосом было сплошь усеяно мертвецами, да не в один ряд. Более трёхсот тысяч погибших с обеих сторон. Нейтральная полоса, это изъеденное воронками поле, превратилась в сплошное месиво из грязи и человеческих останков. И дикая, непереносимая вонь. Страшный смрад с той стороны вползал во все дома, и не было никакой возможности прятаться от него. Запах хлеба или французских духов неспособен перебить зловония войны.
А через полторы недели союзники пошли в новое наступление. Занятий все эти дни не было. Из окошка пристройки Эми видела, как по улице, отстреливаясь, бегут немцы в своих мышиного цвета шинелях. Их буквально по пятам преследовали солдаты в голубых и красных штанах — это свои, французы! А рядом — странные люди в чёрных меховых шапках и клетчатых юбках. Во дела! Кто это?
— Это адские фурии! — кричали друг другу пробегающие мимо боши. — Это небесные дьяволицы, спасайтесь!
Один из немцев упал замертво прямо у крыльца её дома. Эми подняла его винтовку. Её тут же окружили французы.
— Мадам, вы за кого воюете? — улыбаясь, спросил один солдат.
— «Вставайте, сыны Отечества, настал день славы!» — пропела она.
Голубые и красные штаны подхватили разом «Марсельезу»:
— «Святая любовь Родины, поддержи нашу руку мести!..»
— Белый дом с крестом на башенке видите? — спросила учительница соотечественников. — Там на втором этаже у бошей пулемёт. Через площадь нельзя, всех положит. Давайте слева, по винограднику!
И сама поползла за ними, волоча за ремень чужую винтовку. Сквозь не опавшие ещё листья, сквозь тоненькие стволы старых виноградных лоз Эми видела, как засверкали огоньки в окне пасторского дома, как попадали на площади солдаты-освободители. Одна пуля попала в плечо человеку в клетчатой юбке, он упал, неловко подвернув ногу и уронив чёрную мохнатую шапку. К нему кинулись два немца. Один остановился, чтобы подобрать упавшую шапку, второй наклонился глянуть, что за «адская фурия» разлеглась тут.
— Добьют! — ахнула мысленно Эми.
До них было всего метров десять-пятнадцать. Она подняла винтовку, прицелилась в широкую спину второго немца и нажала на спусковой крючок. Немец остался стоять, как стоял. Потом первый что-то спросил у него, подошёл — и убитый вдруг стал валиться, оседать, и чтобы его удержать, первый немец как-то неожиданно повернулся лицом к Эми. Девушка снова нажала на спусковой крючок. Приклад опять толкнул её в плечо, но не больно. Этот бош тоже упал замертво. Она поползла к раненому.
— Гранд мерси, мадемуазель! — белозубо улыбнулся парень.
И добавил по-английски:
— Это счастье, что у вас винтовка-полуавтомат. Повезло нам обоим.
Она поняла, что он хотел сказать, но сейчас это мало её интересовало. Схватив лежащего за ворот зелёной куртки, Эми потащила его в виноградник, куда пули не залетали. Стянула с головы платок, этим жгутом перетянула плечо. Парень вытащил из кармана пакетик с крестом, и она прямо поверх куртки туго перебинтовала, убедившись, что ранение сквозное, — вот уж кому действительно повезло.
Теперь они оба молча смотрели, как боши поливают свинцом городскую площадь.
— Э-и-эх! — вздохнул раненый и вытащил из-за пояса две гранаты.
Он попробовал ползти, да куда там. Эмильен забрала у него гранаты. Тогда раненый попытался показать, как с ними обращаться: мол, сначала прижимаем вот этот рычаг, потом выдёргиваем кольцо и бросаем. Показал четыре пальца:
— Фор секондс… энд — буум!
Чего непонятного-то? Зажав рукоятки гранат в одной руке, она поползла к дому пастора. Это здание она знала прекрасно — каждое воскресенье ходила сюда на проповедь, здесь принимала причастие. И знала: главный вход — с паперти, а запасной — со двора. С той стороны и зашла. Треск от пулемёта стоял такой, что Эми собственных шагов не слышала. Поднялась по деревянной лестнице на второй этаж и сразу их увидела через открытую дверь: склонились у окна за пулемётом двое, ничего не видят и не слышат.
Как этот парень в юбке учил? Прижимаем рычаг, выдёргиваем кольцо и бросаем…
Буум! Рвануло так, что горячей пыльной волной оттолкнуло её от двери обратно к лестнице. И тут опять повезло: не успел дым рассеяться, как Эми увидела ещё двух солдат в касках с шишаками, они поднимались наверх. И ещё раз — рычаг прижимаем, кольцо выдёргиваем и бросаем. Четыре секунды. Успела и отшатнуться, и голову нагнуть — буум!
Потом, когда осела вся муть, пыль и дым, Эмильен стала медленно спускаться по разрушенной лестнице. На трупы немецких солдат старалась не смотреть — скорей на воздух! Почти бегом метнулась в спасительный виноградник и только оттуда увидела, как на площади поднимаются раненые. Им помогали товарищи, что уцелели под огнём пулемёта.
— Сюда! Ко мне! Помогите!
Это было единственное, что она знала по-английски. Но солдаты поняли. Подняли раненого в юбке, понесли его и других за Эмильен, в её дом. В пристройке она быстро кинула одеяла на пол, принесла подушек, поставила на печь греться воду. «Её раненый» безотрывно следил за ней глазами, улыбался издали. А она быстренько прибила снаружи на дверь белую наволочку, прицепила к ней крест-накрест красные ленты — и давай рвать на полосы простыни, перевязывать, поить, успокаивать. Через пять минут ещё пятеро или шестеро пациентов пополнили импровизированный госпиталь.
— Мне нужен доктор! — пыталась она с крыльца остановить французов. — Помогите!
Те в горячке не обращали на неё внимания. Бой продолжался, союзники гнали бошей, голубые, красные штаны и меховые шапки с клетчатыми юбками бежали мимо, стреляя на ходу. Боже милостивый! Эми не успела вернуться в дом, как какой-то военный в зелёном форме с белой повязкой на рукаве отозвался:
— Я врач!
Он резал по-живому, кухонным ножом, прогретом на огне. Никаких других инструментов — лишь бы спасти жизнь человеку. Эми бегала в подвал за вином, это единственное, чем она могла облегчить страдания солдат. «Её раненый» помогал: одного за другим таскал на себе только что прооперированных. И так всю ночь. К утру скончался только один пациент.
Врач ушёл, пообещав, что пошлёт санитарный автомобиль. Эмильен и «её раненый» сидели на скамье, прижавшись спинами к стене пристройки, опустошённые и обессиленные. Глядя прямо перед собой, солдат в юбке заговорил:
— Меня зовут Генри Тэнди, — он едва шевельнул раненой рукой, показывая нашивку на рукаве. — «Green Howards», Йоркширский полк. Я из Шотландии. Уже год воюю, и даже был дважды ранен…
Он говорил медленно, а Эми казалось, что она понимает всё. Что неделю назад «зелёным Говардам» досталось по полной, да и остальным тоже. Что «зелёные» успели к лесу отойти, а полк шотландских хайлендеров выбило почти полностью. Ещё бы — германцы целый час стреляли по их обороне из «Большой Берты», словно горцы не в земле, а за стенами бастиона какого-то сидели. Каждый взрыв — ямища десятиметровая, осколки за километр летят. А отравляющие газы — это ещё страшнее…
Он пил вино и всё говорил-говорил. Показывал пальцем на свою юбку:
— Это килт, наша национальная одежда. Обычно шотландские солдаты носят килт в вещевом мешке, но в атаку мы надеваем его. И шапку меховую — тоже. Пусть враги знают, с кем имеют дело, пусть боятся.
«Зелёный Говард» помолчал, искоса глянул на Эми.
— А ты молодчина. Бесстрашная девушка, уважаю. Давай после войны встретимся, а? Я обязуюсь выучить французский язык…
— Хорошо, — усмехнулась Эмильен. — А я выучу английский.
Утром пришёл грузовик и увёз всех раненых в тыл. Там медпункт, кухни, штабы, тылы — короче, все те, кто после войны будет носить медали и ордена, не доставшиеся павшим.
— Мы обязательно встретимся! — пообещал девушке Генри.
Он не соврал. Они встретились. И ни где-нибудь, а в Букингемском дворце, на официальном приёме у короля Соединённого Королевства. Им, Генри Тэнди и Эмильен Моро, героям только что закончившейся войны, король Георг V вручал высшие награды Британской империи. Генри получил Крест Виктории, а Эми была награждена Военной медалью, Королевским Красным крестом и Достопочтенным орденом Святого Иоанна.
После приёма во дворце у них с Генри была возможность пообщаться. Он уже неплохо говорил по-французски, а Эми прекрасно понимала его английский — они же дали обещание. И теперь им было что рассказать друг другу.
Он и дальше воевал все эти годы, она учительствовала. Вспоминали тот сентябрьский день в Лоосе. Эми гордилась успехами своих учеников и честно сказала, что обручена. Генри несильно расстроился, похвастался, что ему за награды идёт доплата, и он сегодня самый богатый солдат в британской армии.