— Неважно.
— Не настаиваю на аресте.
— Кокки ранил троих молодых людей в Монкальери сегодня днем.
— Тот же вопрос.
— Они пытались задержать Рыжую Фурию для Ламберто Гримальди. Гримальди уже считает, что она ведьма. Кокки сказал мальчишкам, что она и правда ведьма, а сам представился разбойником.
— То есть, он защищал даму один против троих, — резюмировал де Виллар.
— Она не дама, он не благородного происхождения, а те трое из дворянских семей. Как Вам сам факт, что простолюдин представляется разбойником, вступается за ведьму и ранит дворян на турнире в честь Его Величества?
— Вопиющее сотрясение устоев, — хмыкнул де Виллар, — Сойдет за формальный повод для ареста. Но не для повешения, полагаю. И я категорически против, чтобы вы еще раз устроили военные действия с предварительным уведомлением декурионам. Они и сами не согласятся после того, что вы сегодня устроили.
— Хорошо. Тогда Вы не будете так любезны поговорить с декурионами, чтобы они сами задержали упомянутого Кокки?
— На каком основании?
— По просьбе генуэзских представителей правосудия Его Величества. За вознаграждение. Только не говорите, что и этого нам нельзя. Вы разве не согласны, что упомянутый Кокки нарушает спокойствие в Турине одним своим присутствием, даже когда первым ни на кого не нападает? Для всех будет лучше, если он посидит в тихом месте до окончания переговоров.
— А потом?
— По обстоятельствам.
— Согласен. Какую награду вы назначите за Кокки?
— Сто дукатов за живого или мертвого.
— Его жизнью распорядится суд.
— При условии, что он сдастся, не оказывая сопротивления. Если окажет, то было бы слишком жестоко требовать, чтобы его непременно брали живым под страхом лишения вознаграждения. Он, знаете ли, фехтмейстер.
— Согласен, — поморщился де Виллар, — Если не окажет сопротивления, вести к декуриону живым, а если окажет, то можно и мертвым. Мертвым не в связи с вашими обвинениями, а за сам факт сопротивления законному требованию местных властей.
10. Глава. 27 декабря. Они все нас предадут
Утром двадцать седьмого Рене де Виллар первым делом зашел к сестре и пересказал ей версию о причастности Медичи к краже ее золота из Генуи. Упомянул де Круа, как непосредственного исполнителя. Рассказал известные от Мальваузена обстоятельства смерти Андре де Ментона. Версию Мальваузена, что де Ментона застрелили генуэзцы, подавать не стал. Сказал, что рыцарь проиграл поединок, но не погиб. После чего неизвестный стрелок застрелил его из арбалета. Болт генуэзский, но Генуя столица арбалетов, так что у любого хорошего стрелка от Турина до Пьяченца скорее всего оружие генуэзского производства.
Луиза приняла близко к сердцу и новость о причастности Медичи, и новость о смерти де Ментона. Но вида не показала. Только очень близкий человек мог заметить ее чувства.
Потом де Виллар выехал из замка Акайя по прочим своим делам. Заодно заглянул к ранее упомянутым декурионам.
Средневековый город так устроен, что, даже если у города есть благородный сеньор, то бытовыми и всякими там жилищно-коммунальными вопросами все равно занимаются выборные представители местного общества. Никакой стандартизации в структуре местного самоуправления еще не сложилось. Где-то городом руководил магистрат, где-то старший начальник назывался мэром, где-то бургомистром. В Турине ответственные за город назывались декурионами. Двоих декурионов горожане выбирали сроком на один год без права занимать должность два срока подряд. Не подряд — сколько угодно, ибо людей, пригодных для руководства городом не то, чтобы много. Лишь бы не засиживались.
Декурион Джованни Рускацио радушно принял великого бастарда Савойского. При Филиберте Втором де Виллар имел в Савойе статус фактического правителя, пока не поссорился с Маргаритой Австрийской, женой коронованного брата. С тех пор прошло много лет. Филиберт умер, Маргарита уехала в Нидерланды, а Рене стал губернатором Прованса и периодически навещал родную Савойю.
— Что угодно Вашей светлости? — спросил чиновник.
— Наши гости из Генуи несколько слишком буйно себя ведут, — ответил де Виллар.
— Я знаю, — вздохнул декурион, — Слава Богу, что они никого из местных не убили и ничего не сожгли. Пришлось бы жаловаться Его Высочеству, а он вряд ли захотел бы выслушивать наши жалобы на своих благородных гостей.
— Кто-то из гостей отличился еще больше?
— Французы устроили побоище на Немецком Подворье. Это такой постоялый двор в северном предместье.
— Кто конкретно из французов?
— Рыцарь с солдатами хотел арестовать некую рыжую даму. Что они себе позволяют! Арестовывать кого-то в Савойе без позволения герцога или декуриона! В конце концов, могли бы обратиться в городскую стражу, и мы бы все сделали, как положено по закону. Но в гостях они ведут себя как дома, это крайне невежливо. Даже если дело касается простолюдинов. В Савойе должно быть савойское правосудие, а не французское.
— Согласен. Поэтому генуэзцы убедительно просят савойское правосудие задержать некоего Антонио Кокки, учителя фехтования из Генуи. И даже в письменной форме.
Де Виллар протянул декуриону бумагу, которую вчера под диктовку составил секретарь Дорогого Друга.
— Обвинение, особые приметы и награда. Сто дукатов, не много ли? — поднял глаза от бумаги декурион.
— Много. Но он весьма опасный тип. Если у вас есть человек, который способен убедить этого Кокки сдаться по-хорошему, то у него есть шанс прилично заработать риторикой.
— У меня есть такой человек. Он отлично знает город, и этот ваш Кокки от него не скроется. С Вашего позволения, я дам фору переговорщику, а, если у него не получится, то городской глашатай объявит во всеуслышание завтра в полдень.
— Мудрое решение, — согласился де Виллар.
Декурион имел в виду дона Убальдо. Конечно, он не сказал, что пойдет за помощью к Ночному Королю. Переговорщик и переговорщик. Но зачем проливать кровь там, где можно ее не проливать? А если уж не обойтись без крови, то пусть она будет тех, кого не жалко. Уж кто-кто, а преступники в Турине всегда лишние, сколько бы их ни было.
По здравому размышлению, декурион решил лично наведаться к дону Убальдо. Все-таки, дело довольно важное, если де Виллар приехал лично.
Ночного Короля в Турине терпели, потому что при нем организованная преступность вела себя максимально тихо и непублично. Он никогда не бросал вызов властям и неплохо противодействовал дикой, неорганизованной преступности. Люди дона Убальдо охраняли свою территорию от заезжих разбойников, бродяг, дезертиров, а также от миланских и генуэзских претендентов на шерсть туринских овец.
Дон Убальдо не моргнув, выслушал про награду за поимку его зятя, живого или мертвого.
— Ваши люди могут начинать искать этого Кокки сегодня, а городской глашатай объявит для всего города завтра утром, — сказал декурион, — Желаю удачи.
Дон Убальдо совершенно не горел желанием отправить своего зятя, мужа любимой дочери, отца внуков в городскую тюрьму. Еще и по неизвестному обвинению. Но по очень серьезному, на что недвусмысленно намекали сто дукатов. Сто дукатов золотом тратят не для того, чтобы человек недельку-другую посидел и вышел. Это слегка замаскированная плата за убийство.
Насколько дон Убальдо знал зятя, Кокки не сдался бы никому, кроме, может быть, представителей законной власти. И здесь не тот случай, чтобы его уговаривать.
Насколько дон Убальдо знал своих людей, многие могли бы опознать Кокки как мужа Филомены. Сто дукатов золотом — безумные деньги. Для многих это заработок за несколько лет. Достаточная сумма, чтобы предать дона. Может быть, где-то на Корсике, Сардинии, Сицилии донов и не предают, потому что куда ты потом денешься с острова. Но в Турине ты сел на коня, на мула, даже на осла, а то и на лодку — и ищи ветра в поле. Особенно, если к дону, как к тестю разыскиваемого преступника придет городская стража, усиленная какими-нибудь рыцарями.
Однозначно, его предадут. Не сегодня, так завтра. Филомену с детьми возьмут в заложники. Дураки. Кокки один раз потерял семью. Он придет за своими, и придет не один. Мало того, что Антонио далеко не беден, он работает на людей, которые еще богаче. Если кто-то предаст дона Убальдо за сто дукатов, то тех, кто предаст в свою очередь этих предателей, Кокки скупит по десятке. Будет резня. Антонио скорее всего выживет, а вот Филомена вряд ли. У нее довольно скверный характер, и ее не пожалеют.
Кроме того, нельзя и сдавать Антонио самому. Что это за Ночной Король, который сдает местного неместным? Даже не просто местного, а члена семьи.
Как-то помочь Кокки не получится. В любом посланном к нему подкреплении с большой вероятностью найдется хотя бы один предатель. Антонио надо просто предупредить, чтобы был готов. Он сидит где-то на тайной квартире нанимателя, пусть скрывается там и дальше. Прямо туда, конечно, никого посылать с весточкой не надо. Достаточно отправить записку к Дино и Джино, а они доложат по своей линии.
Отобьется Антонио или нет, Филомену с детьми надо убрать из города в надежное место. И залечь на дно самому хотя бы до окончания этих чертовых переговоров, пока гости не разъедутся.
Допустим, Антонио отобьется или уедет из Турина и его не догонят. Надо будет запомнить, кто выступил против него. Кто выжил из них, хе-хе.
Допустим, Антонио не отобьется. Исполнители получат тридцать сребреников и сбегут, куда глаза глядят, со скоростью ветра.
Если Ночной Король не отомстит, его не будут уважать. Надо наказать тех, кто платит. Декурион просто посредник. Платят генуэзцы. Не поджечь ли их этой ночью? Парни, конечно, спросят, зачем этой ночью и зачем генуэзцев, но завтра уже сами поймут. Декурион тоже сообразит, когда ему скажут, что он по незнанию наехал на моего зятя. Конечно, поссоримся, но потом помиримся. Генуэзцы уедут, а мы с парнями останемся.
Теперь надо подумать, куда бы спрятать Филомену.