— Ты тоже подумал про этих, которых называют бывшими францисканцами, а выглядят они как бывшие разбойники?
— Ага.
— Буду смотреть в оба.
— Тут все смотрят в оба. Их уже из винного погреба турнули и из кладовой. Кузнец сказал, кого поймает в кузне, руки-ноги оторвет.
— Они сами кому хошь оторвут.
— Отец Жерар поклялся, что его люди не ищут, где чего стащить, а любопытствуют из благих побуждений. Учатся, как надо правильно хозяйство вести. И что за любую пропажу он заплатит без спора, даже если виноваты будут не его монахи.
— Больше похож на атамана, чем на приора. Можешь не верить, но я атаманов повидал на своем веку. Нет, я понимаю, что и атаман, и приор по-своему начальники. Авторитет там и все такое. Но нутром чую.
— Как думаешь, если бывший атаман в монахи подастся, он быстро поднимется?
Пьетро задумался.
— От удачи зависит, — ответил он, — Если в монастыре прислуживаться надо и задницы лизать, то вообще не поднимется, скорее уйдет. А если в обители какие-то работы идут и нужен дельный капокантьере, то полетит наверх, как душа святого в рай.
Писать при свечах Тодт не любил. Зрение не позволяло. Поэтому он выбрал для творчества одно из немногих мест внутри стены аббатства, куда допоздна попадали солнечные лучи. Поставил раму, натянул холст и творил.
Поскольку декораций предстояло сделать несколько и быстро, то Мятого Тодт тоже приспособил к делу. Руки у него совершенно не были заточены под ремесло, но с грунтовкой холстов он справлялся приемлемо. Учитывая, что декорации делаются на один раз, и строгий заказчик не будет придираться к мелочам.
Устин после дневного визита к Палеологам провел короткое занятие по строевому бою и наведался к Тодту, чтобы объяснять, как выглядит Московия и как выглядят татары. Тодт написал татар с темными лицами, как мавров. Русский настаивал, что татары лицом бледные, и надо переделать. Тодт говорил, что публика привыкла мусульман видеть смуглыми. Сошлись на том, что Тодт добавит татарам такие усы и бородки, как покажет Устин.
Незадолго до появления Фредерика к Устину приехал паж от Сансеверино. Паж помог Устину правильно надеть его новый придворный костюм и сопроводил его на королевский прием в Монкельери.
— Рад Вас видеть живым и невредимым, — сказал Тодт.
— Взаимно, — ответил Фредерик.
Мятый поприветствовал рыцаря стоя и вопросительно взглянул на Тодта. Уйти или остаться?
— Сиди, — сказал за Тодта Фредерик, — Ты все знаешь от начала до конца.
Тодт не стал спорить, и Мятый сел на скамейку.
— Дядя с вами? — спросили одновременно Тодт и Фредерик и уставились друг на друга.
— Вы же из Монцы? — переспросил Фредерик.
— Я действительно из Монцы, — удивленно ответил Тодт, — И я вверенную мне телегу довел. Но герра Максимилиана я потерял еще не переправе. Птичку убили, я схватил вожжи, стегнул лошадей, и мы гнали что было сил. Вторая телега и герр Максимилиан остались там. Первоначально мы собирались в Кремону, но Господь вывел нас к Монце.
— Вот же… беда какая, — чуть не чертыхнулся Фредерик, — Как думаете, он жив?
— Все в руках Господних. А Вы-то какими судьбами здесь? Доставили ту часть, что осталась на пароме?
— Увы, — вздохнул Фредерик и добавил, чтобы не позориться, — Положил ее на сохранение у епископа Пьяченцы.
— Главное, не потеряли.
Тодт не знал, за кого в текущей войне Пьяченца и кто там епископ. Но «положил на сохранение» это определенно не «утратил военно-морским способом». Не поражение, но и не победа. Армии иногда важно получить деньги не слишком поздно, пока есть еще кому получать.
— Джованни и Бруно нас предали? — спросил Тодт.
— Предали еще в Генуе. Я попал в засаду, и меня выручил добрый сэр Энтони Маккинли…
Здесь пришлось пояснить, каким образом тот самый Маккинли, который в Борго-Форнари отбил четверть обоза, оказался на берегу По напротив Парпанезе, да еще и на стороне Фредерика.
— Если уж кто рыцарь, то он рыцарь, — сказал Тодт, имея в виду, что золотые шпоры по праву даются людям высоких моральных качеств.
— Я оставил его у доктора, — продолжил Фредерик, — Доктор сказал, что серьезных ран нет, поэтому я подумал, что добрый сэр Энтони мог бы успеть в Турин к Рождеству. А если он не успеет, то я расскажу дяде Максимилиану, чтобы тот не обвинял его по незнанию в трусости.
— Значит, пойдете на турнир и будете там смотреть во все глаза?
— Конечно. Что мне еще остается?
— Кстати, тут в аббатстве готовятся к мистерии наши знакомые из Генуи. Ваш шурин Пьетро Ладри и ученик алхимика Симон. Только Симон живет под именем Магистра. А Магистра убили в Тортоне.
— Да, я с ними только что говорил.
Здесь Фредерик сделал большую ошибку. Он не удивился. Тодт не обратил внимание, а тихо сидевший рядом Мятый обратил.
Фредерик попрощался и уехал, пока совсем не стемнело. Устин отправился спать. Тодт и Мятый потащили холст под крышу. Вдруг ночью будет дождь.
3. Глава. 25 декабря. Мятый и отец Жерар
Симон и так бы не проигнорировал Тодта и Мятого и нашел бы время поговорить. Но Тодт весь день был занят. Зато первым решил поговорить Мятый. Он подошел сразу после обеда, пока Симон и Пьетро еще не вернулись к работе.
— Почему ты в Турине? — спросил Мятый, — И почему ты Иеремия? Ты же на самом деле Симон.
— Мы с Магистром сбежали из Генуи, пока не поздно, — ответил Симон, — В Тортоне Магистра убили по ложному обвинению в колдовстве.
— Он что, не колдовал?
— Тебе ли не знать. Он, конечно, колдовал, но официально его ни в чем не обвиняли. Магистр дружил с епископом, проверял монеты для менял и много чего делал полезного для уважаемых людей. Поэтому его не трогали.
Симон не хотел рассказывать Мятому слишком много, но Мятый мог обвинить его в присвоении личности Магистра со всеми вытекающими последствиями до тюрьмы включительно с последующим запросом в Тортону. Если бы Симона бросили за решетку, Фредерик явился бы за своим свинцовым золотом и, вполне возможно, устроил бы в аббатстве такую же резню, как обычно бывает, когда человек меча поссорился с мирным населением. Как было в Генуе в начале декабря, когда покойный Феникс зарезал семерых простолюдинов во дворе у церкви Сан-Донато.
Пришлось сочинять на ходу правдоподобную версию, выкидывая из реальных событий лишние подробности.
— Магистр взял все свои сбережения и много ценных вещей. На выезде нас обыскала стража. А в Тортоне нас догнал Фабио Моралья с фальшивым указом епископа Генуи.
— Указом? Разве епископ не буллы издает?
— Не знаю. Никогда не сталкивался. Главное, что пергамент такой солидный, печать на веревочке и сам Фабио Моралья со своей репутацией блюстителя закона.
— Перешел на ту сторону силы? — хмыкнул Мятый.
— Я не спрашивал. Они встали впятером и выстрелили в Магистра разными штуками, которые должны помогать против колдунов. Фабио успел похвастаться, что там была освященная пуля, серебро, пуговица от сутаны и еще что-то.
— Убили?
— Убили. Как-то угадали нужное средство. А потом они все умерли.
— Как?
— Предсмертное проклятие.
— Врешь.
— Не вру.
— Если бы колдуны могли мстить после смерти, их бы не жгли на кострах.
— Во-первых, колдунов жгут, а не вешают и не рубят головы, как раз, чтобы избежать предсмертного проклятия.
— Да? Я думал, для красоты. Символично так, очищающее пламя…
— Во-вторых, колдунов надлежит жечь с Божьей помощью. С благословения священника.
— Бог и так все видит.
— И видит, когда колдуна убивают по беспределу ради ограбления, еще и бросив тень на господнего слугу. Господь не помогает беспредельщикам.
— Вот тут поспорю. Я-то жив-здоров.
— Потому что Тодт забрал тебя из каменоломни по папскому предписанию.
— Хм. Но я же до этого как-то дожил.
— Потому что всевидящий Господь знал, что Тодту понадобятся матросы.
Симон когда-то учился в университете, да и жизнь с Магистром несколько подготовила его в плане риторики и оправдания своих интересов Божьим промыслом.
— Ну вот Тодт свою миссию исполнил, но я-то жив.
— Ты теперь веди себя прилично, греши поменьше, так еще и до старости доживешь.
— Да ну ее к черту эту старость. Как по мне, так жизнь в старости переоценена. Когда ты станешь слаб, что уд перестанет стоять, а руки не смогут отбиться от пары придурков из подворотни, так и жить уже незачем. Брошу Тодта к свиньям морским, тьфу! Что он за священник такой? Я от него ругательство подцепил, а не какую-нибудь присказку про святых.
— Можешь говорить «к свиньям господним», если хочешь присказку и не повторять за Тодтом.
— Идея!
— А насчет старости сильные мира сего с тобой не согласятся.
— Богачи, наверное, вообще возраст не чувствуют. Но я-то здесь при чем?
Вечером Мятый присутствовал при разговоре Фредерика с Тодтом. Слушал внимательно и задал себе несколько вопросов.
Первый. Почему, собственно, Фредерик оказался в аббатстве? Если он был в Пьяченце и оттуда приехал на турнир, чтобы встретить дядю Максимилиана и сэра Маккинли, кого из них он рассчитывал здесь найти на ночь глядя?
Второй. Фредерик оставил Маккинли в Пьяченце, хотя и первому, и второму надо было на Рождество в Турин. Почему они не поехали вместе?
Третий. Фредерик проехал в обратную сторону мимо Парпанезе и не узнал ничего про судьбу дяди Максимилиана. В Монце он тоже не появлялся, а то бы знал, что дядя туда не приехал. Какой крюк он сделал и почему?
Четвертый. Почему в компании с Симоном путешествует домосед Пьетро Ладри? На кого он оставил заведение? Мятый не знал, что в тот же день, когда «худший экипаж Средиземноморья» покинул Геную, таверну «У мавра» сожгли злые французы.
Пятый. Фредерик привел Кармину в дом алхимика. Алхимик и Симон уехали в Тортону. Пьетро с ними. На кого оставили Кармину? Или ее взяли с собой?
Шестой. Пьетро отличный повар, а вокруг полный город людей, которые любят покушать. Пьетро с первой попытки нашел бы работу за хорошие деньги. Почему он ведет себя как ученик алхимика? Может быть, какие-то поварские навыки подходят для алхимических задач? Или все сложнее?