Тодт и Мятый обитали в одной келье. Вообще, монахам полагается личная келья каждому, но из-за поспешной подготовки к мистерии население аббатства сильно выросло, и все свободные жилые помещения поделили по справедливости на всех вновь прибывших. Только Устин, как дворянин, получил персональную комнату.
Мятый пошел как бы в сортир, но свернул и побежал к кузне. Тихо-тихо подошел к двери. В щелочку видно, что разожжен горн. Симон что-то варит в тигле, а Пьетро держит вроде бы кузнечные клещи.
— Пятьдесят девять, — сказал Симон.
— Осталось четырнадцать, — ответил Пьетро, — Сегодня?
— Сегодня еще пару и дюжину оставим на завтра. Завтра с утра переходим на фейерверки. К вечеру надо уже готовых пару показать аббату.
Эге. Они вкалывают весь день, а за фейерверки еще не брались? Интересненько. Надо бы заглянуть. Постучаться? Нет. Заподозрят.
Мятый прикинул, насколько плохо, если Симон и Пьетро делают что-то тайное и важное, а Пьетро Ладри его заподозрит. Отбиться от Пьетро можно. И от обоих можно, а не отбиться, так убежать. Но какой интерес в том, чтобы тупо лезть на рожон? Надо будет найти время и повод, чтобы наведаться в кузню и полюбопытствовать, что такое они там варят. Может быть, мессир Фредерик соврал насчет Пьяченцы? Может быть, он перегрузил золото с парома на корабль и поднялся по реке до самого Турина? Может быть, он привел Кармину к алхимику для того, чтобы алхимик помог вывезти ее из Генуи в безопасное место? Если спросить Пьетро, здесь ли Кармина… нет. Фредерик пойдет на турнир. И, если Кармина здесь, то она выйдет в свет вместе с мужем. Завтра.
Мятый тихо-тихо отошел от кузни и наткнулся на отца Жерара.
— Тссс! — Жерар приложил палец к губам.
Мятый кивнул и остановился.
— Тебе тоже интересно, что они там варят? — спросил отец Жерар.
— Ага.
— Отойдем в сторонку, а то вдруг выйдут.
Жерар отошел, и Мятый двинулся за ним. Вместе они прошли мимо нескольких строений. Жерар заговорил первым.
— Ты недавно из каменоломен.
Мятый удивленно уставился на него.
— Подволакиваешь ногу, как будто на ней камень привязан. Бежал, или отсидел и выпустили?
— Как сказать. Вроде и сами выпустили, а вроде и бежал.
Слово за слово, Мятый рассказал про то, кем он был в Генуе, за что попал на каменоломню и как освободился по папскому предписанию. Но по золото болтать не стал.
— Почему ты с отцом Тодтом? — спросил отец Жерар, — Я смотрю, он из совсем другого теста. Он работает в охотку, а ты ведь совсем не любишь работать.
— Да я бы уже и бросил его. Просто привык. Куда я пойду? У меня ни дома, ни семьи. В шайку к кому набиться, так никого тут не знаю.
— Так уж и никого?
— Я в этом Турине отродясь не был.
— Отчего же в шайку. Можно в монастырь пойти.
— В монастырь? Серьезно? — Мятый рассмеялся, — Мне? В монастырь? Грехи замаливать?
— Монастыри бывают разные. Где-то можно и погрешить в перерыве между молитвами.
— Чего-чего?
— Я знаю одного атамана, которому нужны верные люди.
— Для больших дел?
— Для небольших. Но регулярных. На дело, погулять, снова на дело. Но нужны люди, которые умеют держать язык за зубами.
— Даже на исповеди?
— Кроме исповеди, которую принимаю я.
— Эээ…
— Не думай, что я тебя уговариваю. За вход надо будет заплатить.
— Сколько?
— Говорят, что дело считается от сотни дукатов. Много. Узнай для начала, что на самом деле делают эти, в кузне.
— И возьмете?
— Нет. Но подумаю.
— А если просто денег принесу? У меня есть, только мой кошелек у отца Тодта. Но я его отберу, если что. Надо будет, и Тодта зарежу.
— Не надо будет. Мои люди за гроши не мараются. Честно заработанное не в счет.
— Серьезно.
Мятый в раздумьях вернулся в их с Тодтом келью. Старый священник уже спал. В коридоре послышались чьи-то тихие шаги. Симон со свечой пришел отдохнуть после трудов праведных. Один, хотя аббат выделил келью им с Пьетро на двоих.
Мятый подождал, пока Симон закроет дверь и ляжет. Потом тихонько отправился обратно в кузню. Темно, еле-еле угадываются дорожки под ногами. Тронул дверь. Вроде закрыто. Но изнутри точно нет засова. Здешний устав, похоже, запрещает монахам запираться изнутри. Снаружи замок повесить можно, когда внутри никого нет.
Аккуратно нажал на дверь. Она туго, но подалась. Медленно-медленно открыл дверь пошире. Открывается, но с усилием. Как подперта. Запустил руку в щель и пошарил вокруг, не прислонено ли к двери что-то громкое и не лежит ли под дверью какая-нибудь хрустяшка. Нет, не лежит.
Приоткрыл еще. Можно пролезть. Выдохнул, просочился в щель. Что у двери? Деревянный ящик. Если пощупать, то он из неструганных досок и без крышки. Что внутри? Песок. Обычный песок. Нет, вот какая-то железка в песке. Мятый вытащил железку и повертел ее в руках. Ни черта не видно. Что-то бесформенное, как капля с неровными краями. Сунул железку в поясную сумку.
Что еще? Знать бы, как тут раньше все стояло. И свечку бы. Хоть лучину. Глаза привыкли к темноте, но видят только контуры предметов. Вот этот сундук на проходе точно не должен здесь быть. Где-то у дальней стены спит Пьетро. Похрапывает, если прислушаться. Но где, не видно. Может, та куча тряпья, а может, вон та.
Мятый присел и ощупал сундук. Навесной замок? Интересно. Сбоку у сундука ручка, железный овал на петлях. Интересно, он тяжелый? Вроде, не сильно большой. Сундук не двигался с места, как Мятый на него ни давил. Он здесь встроенный что ли? В землю вкопан? Тогда ручка зачем?
Мятый взялся за ручку как следует и попытался поднять сундук разгибом спины. Не-не-не, понял он сразу же. Такое только ногами поднимать. Присел снова, выпрямив спину. Взялся поудобнее. Выпрямил ноги.
С диким скрипом ручка оторвалась, и Мятый упал на спину. Вскочил. В грудь прилетело что-то тяжелое, упал снова. Снова вскочил и бросился к двери. Не успел. В спину врезался плечом Пьетро.
Оба повалились на пол. Мятый ударил кулаком в голову. Получил в ответ. Оперся на ящик с песком и вскочил. Пьетро взмахнул рукой. Мятый не увидел, а почувствовал нож в руке и отпрыгнул назад. Врезался задницей во что-то основательное. Отступать некуда.
Пьетро нанес укол в грудь. Мятый схватил его за запястье и повалился назад, Падая головой вниз, понял, что он кувырнулся через тяжеленную деревянную колоду, на которую ставится наковальня.
Пьетро тоже не устоял и упал на Мятого. Тот, так и не выпустив руку с ножом, плюхнулся спиной на земляной пол, а Пьетро упал животом на колоду.
Мятый обхватил ногами руку с ножом и скатился набок. Пьетро уперся левой рукой в колоду и удержался от падения, хотя тяжелый противник висел у него на руке.
Мятый обоими руками надавил на кулак Пьетро и воткнул его нож в колоду. Пьетро дернулся что есть силы и освободил руку, но клинок не выдержал рывка под углом и сломался. Мятый, едва поясница коснулись пола, лежа на спине оттолкнулся руками и пнул Пьетро обеими ногами в низ живота. В пах не попал, но попал высоко в бедро. Пьетро запнулся об ящик с песком и упал назад, больно шлепнувшись бедрами на противоположную стенку ящика и стукнувшись затылком об стену.
Мятый подскочил к захлопнувшейся двери. Пьетро скатился влево и потерялся в кромешной темноте. Мятый нашарил ручку, рванул что есть силы и выскочил наружу быстрее, чем Пьетро до него дотянулся.
Пьетро выбежал за ним, но Мятый уже прилично оторвался. Добежал до стены, вскочил на бочку для сбора дождевой воды, с бочки на стену, а со стены вниз, на ту сторону.
— Да чтоб тебе там вши пожрали, чумы и лихорадка! — выругался Пьетро вслед убежавшему воришке. Но на стену не полез. Очень уж больно ударился ногами. И руку этот черт чуть не оторвал. Запястье завтра распухнет.
Пьетро вернулся в кузню, закрыл дверь и задвинул ящик.
На следующий день, двадцать шестого, после утренней молитвы аббат приказал всем собраться во дворе.
— Братья! — сказал отец Августин, — Этой ночью у нас случился крайне небогоугодный инцидент.
Монахи загудели, удивленно спрашивая друг друга.
— Магистр Иеремия, — аббат передал очередь говорить.
— Кто-то пытался нас ограбить, — сказал Симон.
— В келье? — спросил отец-госпиталий.
— Нет, в кузне.
Госпиталий выдохнул. Не его зона ответственности. Кузнец вдохнул.
— Кузню не сожгли? — беспокойно спросил кузнец.
— Ничего не сожгли, — ответил Пьетро, — Кто-то пытался проникнуть в кузню, пока я спал.
— Всего-то? — пожал плечами кузнец.
— И что? — спросил францисканец Николя.
— Вряд ли он ломился в кузню из особой любви ко мне, — ответил Пьетро, — У него наверняка был преступный умысел.
— Хотел тебя зарезать? Или украсть какой-нибудь молоточек?
— Мы делаем фейерверки, — сказал Симон, — Там порох и все такое. При грамотном применении этим можно поджечь аббатство со всех сторон.
— У вас там еще кирпичи какие-то, — сказал кузнец.
— Свинец, — ответил Симон, — Кому-то тут понадобились пули? Или гири? Грузила?
— Есть тут любопытные, — сказал отец-кастелян.
— Нам чужого не надо, — ответил за своих Жерар, — Будет надо, мы честно купим.
— Отец Жерар, — сказал аббат, — Не далее, как вчера Вы говорили, что берете на себя всю ответственность за все происшествия.
— Беру, — согласился Жерар, — Я клянусь, что это не мои люди. Но беру ответственность и готов понести все расходы. Что пропало, на какую сумму?
— Ничего, — потупился Пьетро.
— Какой нанесен ущерб? Моральный, телесный, материальный, репутационный?
— Да вроде никакого. Синяки не в счет, работать могу.
Про болевшую руку, отбитые бедра и сломанный нож Пьетро решил не говорить, чтобы не позориться. Вышло бы, что какой-то хрен с горы его побил и сбежал как ни в чем не бывало.
— А ты стукнул вора? — спросил Симон.
— Я бросил в него молотком и, кажется, попал.
— Кажется, или попал?