Еще вчера Марта бы затруднилась с поводом для обращения к Колонне. Но сегодня она могла просто попросить защиты.
Прославленный кондотьер как раз сразился с себе подобным. С Галеаццо Сансеверино. Оба среднего роста, плотные, пожилые, седые, бородатые. Колонна на несколько лет старше, но пока что здоровья хватает на конную сшибку. Оба происходят из древних династий, представители которых в разное время правили принципатом Салерно, что на юге полуострова. Колонна был женат на Ковелле Сансеверино, что давало ему право назвать Галеаццо родственником.
Биография Колонны полна сражений за всех участников Итальянских войн. За Францию, за императора, за короля Неаполя, за миланского герцога, за Папу Римского. Боевой стаж — около сорока лет. Пара десятков крупных сражений и без счета мелких.
С такой насыщенной биографией он знал всех, кого стоит знать в высшем обществе Италии, при французском и при императорском дворе. Участвовал во многих политических союзах и держал в голове основные расклады дружного аппенинского террариума, где каждый за себя и все против всех, хотя все друг другу через кого-то родственники, даже кто и враги.
Герольды огласили правила конных поединков через барьер. Поединщики должны преломить о противника от трех до семи копий в соответствующем количестве сшибок, точное количество выбирается по предварительной договоренности. Копья любезно предоставляет Карл Савойский, все одинаковые, специально заготовленные к турниру. Доспехи каждый из поединщиков волен выбирать на свое усмотрение, «лишь бы на них не было шипов и иных злых устройств»; тот из соперников, кто во время копейной сшибки упадет на землю, будет считаться пленником победителя и ради своего освобождения будет обязан отдать шлем или иное вооружение даме или дамуазели победителя.
Первым выехал к барьеру известнейший кондотьер Просперо Колонна, а против него — прославленный рыцарь Галеаццо Сансеверино.
Оба надели специальные доспехи для конного боя со шлемами в виде жабьей головы.
На шлеме Колонны красовался плюмаж из алого бархата, расшитого золотой нитью. И такая же бархатная попона украшала его могучего коня.
На шлеме Сансеверино был закреплен огромный букет павлиньих перьев, и такой же букет украшал налобник-шанфрьен его коня. Попона же была из небесно-голубого атласа, и на ней были вышиты ангелы с белыми крыльями.
Семь раз бойцы с грохотом столкнулись посередине. Копья длиной в два с половиной человеческих роста легко ломались о доспехи противников, взрываясь фонтаном щепок. Сансеверино преломил шесть копий, и один раз копье соскользнуло со щита. Колонна преломил пять, но одно из копий, которое не сломалось, не только не соскользнуло со щита, но оказалось крепче, чем положено, и чуть не выбило противника из седла.
Герольд объявил победу Сансеверино. Победитель при помощи оруженосцев спешился, снял шлем, сбросил рукавицы и пошел к своему противнику, который тоже раздевался, только медленнее.
— Почти из седла выбил! — сказал Сансеверино, еще не дойдя шагов десяти до собеседника.
Его лицо покраснело, и борода казалась от этого еще более седой.
— Почти не считается, — ответил такой же красный Колонна.
Он осушил большую чашу вина и выдохнул. Сансеверино как раз подошел.
— В бою бы тебя встретить, — сказал Колонна.
Сансеверино поморщился.
— Спина болит, — сказал он, — Если не сдохну, может и встретишь. Чует мое сердце, еще до заката лягу и только Господу ведомо, встану утром сам, или пажи поднимут.
— Скипидар не пробовал? — спросил Колонна, — Мне помогает. Иногда.
— Ерунда твой скипидар. Вот пояс из собачьей шерсти греет.
— Пробовал. Воняет больше, чем греет. Ванна горячая греет, это да.
— А правда. Прикажу-ка я ванну согреть, — Сансеверино повернулся к пажу, — Слышал?
— Как прикажете, господин, — кивнул паж.
— Думал, ты ответишь, что бабы горячие лучше греют, — усмехнулся Колонна, — Вон, смотри, какая красотка.
К барьеру выехала другая пара поединщиков, и рядом с оруженосцами одного из рыцарей стояла высокая дама с весьма впечатляющими формами.
— Красотки греют, когда не болит спина, — вздохнул Сансеверино, — Знаешь, иногда может вот прямо в самом разгаре так свести, что ни сунуть, ни вынуть.
— Да знаю. Ладно спина, она снаружи. Может и в кишках свести, что хоть плачь.
— Расчувствовались мы на старости лет, — сказал Сансеверино и скосил глаза на пажа, который налил для Колонны еще чашу вина.
— Угощайся, — ответил Колонна.
— Просто вино? — Сансеверино взял чашу.
— Нет, со средством от запора. Поверил! Да шучу, пей на здоровье.
Сансеверино выпил, поблагодарил и ушел к себе. К Колонне подошла та самая фигуристая дама.
— Ваша милость, — поклонилась Марта.
Колонна смерил ее недовольным взглядом. Не смог однозначно классифицировать, кто это такая, и спросил, не здороваясь:
— Кто ты?
— Марта Крафт, вдова Маркуса Крафта.
— Не помню.
— Я доставила Вам архив мужа с картами окрестностей Милана.
— Фрундсбергу, наверное. Не мне.
— Меня хотят за это убить.
— Кто?
— Французы. Один рыцарь со своими слугами…
— Просто беги из города.
— Какая неблагодарность.
— Я тебя не знаю. И очень удивлен, что ты смеешь вот так являться ко мне на публике и просить непонятного в награду за неизвестные мне заслуги. Из чьей ты свиты?
— Графа фон Нидерклаузиц.
Марта немного схитрила. Нидеклаузицы — не графский род. Зато по фамилии можно предположить, что они на стороне императора, как и сам Колонна. Де Круа же вассалы короля Франции, и Колонна от них по другую сторону фронта.
— Первый раз слышу. Он за короля или за императора?
— Не знаю. Кажется, был за короля.
Нет смысла врать. Хотя какая разница, старик и так не в добром настроении.
— Так…
Марта уже поняла, что все, чего она добилась, это вызвала подозрения старого кондотьера. И всех, кто следил за ним. И всех сплетников из его свиты. Может быть, это не лучшее, что она могла сделать, но очевидно, больше, чем ничего.
— Прошу прощения, я пойду.
Марта развернулась и быстрым шагом направилась куда глаза глядят.
Колонна перевел взгляд на своих.
— Кто ее знает?
Все пожали плечами.
— Зачем она подходила? Мне это не нравится. Возьмите ее.
— Ваша милость, здесь не Милан.
— Значит, проследите. И узнайте, кто она такая. Имя слышали, запомнили?
Оруженосец кивнул.
Пока Марта говорила с Колонной, Кокки и Филомена стояли неподалеку и как бы любовались благородными спутниками Сансеверино.
— Рад Вас видеть, мэтр Кокки, — поздоровался проходивший мимо оруженосец с девушкой.
— Взаимно, герр Нидерклаузиц, — ответил Кокки, — Мое почтение, сеньора Кармина.
Кокки знал, что Фредерик уплыл из Парпанезе в сторону Пьяченцы на пароме с телегой золота и с тех пор его не видели. Если он жив и на свободе, то есть вероятность, что золото он не утратил. Надо при случае спросить Фуггера, не всплыла ли где-то еще четверть.
Фредерик про события при Парпанезе к этому времени еще вовсе не знал. Дядю Максимилиана он нашел, но не рисковал подойти. Что Кокки тоже влип в золотую кампанию, Фредерик не знал тем более.
— Кто это? — спросила Филомена.
— Фредерик и Кармина фон Нидерклаузиц. Знакомые по Генуе.
— Вечно у тебя какие-то красотки знакомые.
— Она замужем.
— А была бы не замужем, была бы у тебя в постели.
— Если ты можешь думать только про постель, то пойдем и вернемся туда.
— Подожди. Погуляем еще. Я хочу подумать про новое платье, но пока не выбрала про какое. Только не вульгарно-красное, как у твоей старушки.
Кокки промолчал, что Марта не его, и отдельно с большим вниманием промолчал, что она не старушка.
— И перестань пялиться на ее задницу.
— Иди за ней, буду пялиться на твою. Я на работе.
— Не притворяйся. Уж здесь-то ей ничего не угрожает. Ты просто таскаешь меня за ней, чтобы я ревновала.
— Стой. Где Гвидо?
— Где-то тут. Почему опять Гвидо? Работаешь же ты? Или ты не работаешь, ты просто…
— Тихо. За Мартой следят. Я как чувствовал, что нельзя просто засветиться при всех рядом с Колонной, чтобы он ничего не заподозрил.
— Кто?
— Мальчишка в сером.
— При чем тут Колонна? Это же француз.
— Точно?
— Точно. В этих дурацких широченных беретах приехали только французы.
— Французы уже два раза пытались ее убить.
— Желаю им удачи.
— Филомена!
— Что? Всех денег не заработаешь. Ну подумаешь, один раз не спасешь нанимателя. Ладно бы какого-то значимого человека. Но никто же не знает, что ты опекаешь эту толстую немку. Никто тебе не предъявит, если ее даже и убьют. А работу тебе папа найдет, у него работы полно.
— Дон Убальдо, при всем уважении, преступник. И я не буду на него работать.
— Дочь его трахать будешь, а работать не будешь? Антонио, ты в своем уме? Ты член семьи или кто?
Кокки промолчал, что когда он женился на Филомене, он намеревался увести ее в собственную семью, а не самому присоединиться к ее семье.
— Тебе уже хватит быть маленькой девочкой при папе с мамой.
— Готова переехать к мужу. Геную не предлагать. Ну давай, назови город, где у тебя есть дом, куда не стыдно привести меня и детей.
— Я могу купить дом в любом городе. Выбирай.
— Турин.
— Еще.
— Турин внутри городских стен.
— Еще.
— Монкальери.
Кокки вздохнул. Нет, в самом деле? Монферрат, Асти? Что там делать учителю фехтования? Просиживать штаны и проедать накопленное? Шамбери? Деревня, где ни порта, ни епископа, ни университета. Гренобль? Там уже говорят по-французски. Женева? Учить немецкий. Парма, Пьяченца? Пусть хотя бы война закончится. А если это не последняя война?
Турин, пусть и не финансовый центр вроде Генуи, но достаточно большой город, чтобы в нем можно было жить со школы фехтования. Если бы только дон Убальдо не просил решать вопросы. Сам-то дон на рожон не лез, а вот его придурковатые подопечные регулярно влипали в истории то с правосудием, то с «коллегами». Нельзя быть зятем и никак не помогать тестю. Люди не поймут.