Двое наверху чего-то сопели и явно собирались выбить неплатежеспособного бродягу пинком под зад. Все как обычно, ничего нового. Один даже начал спускаться.
— Тише, мальчики.
Азамат повернулся на голос. Приятный бархатный женский голос. С еле уловимой хрипотцой, что так нравилось в женщинах.
Пуля любил Бугуруслан. Тот оставался островком цивилизации даже по сравнению с Новой Уфой. Или просто местная цивилизация ему нравилась больше. Своей дикой смесью демократии и анархии, опиравшейся, бывает же такое, на авторитет Лакирева. Лакирев, мягко мурлыкающий сытым котом, на деле всегда оказывался совершенно безумным животным типа росомахи. Но позволял людям многое. И народ этим дорожил.
Ну, где еще можно встретить сейчас такую вот даму, не скрывающую, что она именно дама, и все такое?
Рыжие волнистые волосы убраны на затылок. Шея, плечи и грудь открыты. Открыты, елки-палки, да еще как. Пуля сдержанно кашлянул, заставляя себя не пялиться на открытое и даже поддерживаемое чем-то так приятно для глаз, что… Азамат немного загрустил, прикинув про себя — каким дикарем смотрится в глазах такой милой оружейницы. Ай-ай, братишка, плохо так себя не любить, если смотришь на красивую женщину, как на кусок хорошо прожаренной говядины.
А еще она пользовалась помадой. Где нашла? Но пользовалась. Хотя, чего удивляться, женщины всегда остаются женщинами, даже если Беда на дворе. Ресницы подвести туши нет? Уголек найдется, чуть подточить, чуть послюнявить, вот и красиво. Даже стрелки в уголках глаз… Да-а-а…
Не врали люди на станции. Татуировки на лице издалека смотрелись вуалью. Вблизи оказались именно татуировками. Главное — не коситься на них, потому как женщина. А им шрамы не положены, даже если закрыты тату, и вряд ли хозяйка оценит такое к ним внимание. Особенно если те именно на лице. Не врали… А жаль.
— Вы приехали ночью с Похвистнево.
Не спрашивала, утверждала. Интересно…
— Да. Я и мои друзья.
Она кивнула.
— Если никто и ничего не напутал, то вы — Азамат, хотя часто вас называют Пулей, верно?
Вот так вот… Потому и на «вы», потому и «тихо, мальчики». Ну, скрываться не планировал, в Бугуруслане его знали, понятно. Вопрос — кто и почему донес этой красотке-рыжульке про сталкера Азамата, прибывшего в вольный город Бугуруслан? На фига ей такие данные?
— Приглашаю внутрь, Азамат. Только, пожалуйста, снимите сапоги и воспользуйтесь… вон там есть чистая обувь. И, мальчики, заприте пока лавку. Народа все равно не будет. Обед.
Обед?! Утром? Ну, ее дела…Чистая обувь, о как.
Азамат скинул сапоги, засунул все еще мокрые ноги в обрезанные валенки. И покосился наверх, все же уловив движение. Вот как, значит, угу…
Крутые мужики на поверку оказались не менее крутыми… мутантами. Или просто больными людьми. Слишком уж коротки ноги, потому так странновато и виднеются широченные плечи и сурово хмурящиеся головы. Один стоял на лестнице, уперев руки в бока, косился на Азамата и сопел.
— Не переживай, — Пуля положил обрез на стойку. — Вот если его вдруг… потеряешь, тогда начинай. Переживать.
Сколько скрыто в обычном куске ткани? Очень много. Вход к хозяйке закрывала большая синяя тряпка. От потолка до пола. Подумаешь, кажется, висит чего-то, пыль понизу собирает. Ну да, так и есть, если б не но.
Не просто висит, а величаво, прям королевским штандартом, лениво и тяжело шевелится от легкого сквозняка настоящий бархат. И закреплено все металлическими кольцами на вполне себе целой, кованной не так давно гардине. И о чем оно говорит?
Уют и достаток говорят за себя всем. Эту женщину уважают и опасаются связываться. Посреди Беды, рядом с грабежами из-за починенной старой куртки или трех мяукающих котят, что могут вкусно хрустеть в пироге, такое вот… Серьезно. Бархат, чистые доски на полу, красивая одежда, так и тянущая еще раз посмотреть на ее хозяйку.
— Садитесь. Отличаюсь совершенно немыслимым для нашего с вами времени желанием разговаривать вежливо и чисто.
Грета сидела в кресле. Бархату обивки Азамат не удивлялся.
Он сел, вытянув ноги к… Черт его знает, как оно должно быть на самом деле. Но если огонь трещит поленьями в кирпичном очаге с прямоугольником трубы, убегающей наверх, а угольки плюются через гнутый чугун решетки, как это называется? Да-да, Саныч, любивший потосковать о прошлом, вспоминал и такую штуку. Камин. И, оказывается, ноги греть возле него — само удовольствие.
— Вы появились у меня через час после подъема города. Пришли через три улицы. И сапоги вам стоит поменять. Значит, ноги у вас мокрые. Снимайте чулки, сушите, не смущайтесь.
Азамат поблагодарил. Стыдиться он давно отвык. Вокруг — не куртуазная Франция, а он — ни хрена не мушкетер кардинала. Или гвардеец короля? Какая, на хрен, разница? Фу-у-у… как хорошо.
— А что насчет часа после подъема?
— Вам нужна моя помощь. И, судя по всему, вам нечем заплатить. Ну и, чего уж, вы от кого-то удираете. С чего вдруг так быстро пришли? Друг ваш, Лебедь, сидит в кутузке, сам виноват. Нечего было приторговывать, чем нельзя торговать. Вопрос в другом… С чего мне вам помогать?
Азамат хмыкнул. Ну, права, если разбираться. Чуть ли не во всем.
— У меня ничего не осталось. Что есть… у вас наверняка есть лучше, — Пуля кивнул. — Но вы меня не прогнали, Грета. Вот, сижу, даже шевелю пальцами в мокрых старых носках и радуюсь, что не стал мотать портянки. А вы все равно готовы разговаривать дальше и почему-то ждете от меня каких-то действий. Правильных, само собой.
— Логично.
— Мне несколько неудобно разговаривать в ключе, в котором вам хочется. Но постараюсь. Извините, если вдруг что-то пойдет не так.
Грета кивнула.
— Вы торгуете оружием. Вы торговали головами. Я занимался только вторым, хотя и не очень часто. Хотя, полагаю, это вряд ли играет роль, ведь вы не сентиментальны в таких вопросах. Если, конечно, не обращать внимания на ваших мальчиков. В некоторых поселениях их бы давно сожгли, сделали бы общественными или частными рабами, походя сотворив с вами много непотребного. Но вы их держите здесь, кормите, одеваете… И ведь дело не только в Лакиреве.
Хозяйка смешно потянула носом. Нос ее Азамату нравился. Хороший такой, породистый нос.
— Разрешите продолжать?
— Несомненно. Мне уже интересно.
— Вывод простой. Вы делаете инвестицию в будущее. Вложение, основанное на моем имени и событиях, с ним связанных. Возможно, запишете в дебет-кредит своего гроссбуха на потом. Ну а мне, так как профессия моя крайне связана с людским мнением, никуда не деться когда-нибудь позже. А долги я плачу всегда.
— Ну да, — усмехнулась рыжая, — прямо-таки Ланнистер, ничего не скажешь.
Азамат явно недоуменно посмотрел на нее, та прыснула еще сильнее.
— Не обращайте внимания… Азамат. Отчасти вы правы. С ног до головы одевать вас не стану, время сложное. Но и с пустыми руками не уйдете. Деваться вам, судя по всему, некуда. Удирать надо и, как понимаю, чем дальше, тем лучше. Скажите, Азамат, а мне стоит предпринять дополнительные меры предосторожности после вашего отъезда?
— Десять патронов с картечью.
— Идет. Так?…
— Да. Не высовываться. Если есть возможность, спрятать лишнее или тяжелое, загрузить остальное на ваших гномов и валить к чертовой матери. На неделю. Думаю, вас известят об окончании неприятных ситуаций.
Грета покачала головой.
— Спасибо. Долга не будет…
— Не стоит, — Азамат посмотрел в ее глаза. — Не надо. Долг есть долг.
— Хорошо. Скажите… Азамат. Мой человек сказал о вашей встрече с наемником, Морхольдом. Девушка, что с вами, рассказывала о нем.
— Вашему человеку стоит вылечить насморк, — Азамат скривился. Совсем как от зубной боли. Ведь почуял, прямо почуял падлу, разносившего чай в харчевне. — Да. Морхольд погиб… Либо выжил, пятьдесят на пятьдесят. Нам пришлось срочно бежать оттуда. Но мой… мой друг вернулся. Хотя тоже остался там же.
— Хорошо, — повторила Грета, — спасибо. Не буду предлагать чаю. Думаю, вам пора выдвигаться. Вы же хотите уехать с Хомяком?
— Да. Это тоже так очевидно?
— Конечно. Его машина — скоростная и небольшая. Он возит почту, лекарства, иногда людей. А рейс у него только завтра. Вряд ли получится обернуться, но мало ли… Что вы ему предложили? Или Хомяк должен вам?
— Часы. Оставшиеся «Нестеров». Пойдемте.
Азамат вышел скоро. Загрузили его не особенно тяжело. Много ли получишь в долг? То-то и оно…
Древнее ружье и двадцать патронов к нему и обрезу, два ПММ с полными магазинами, два рюкзака с шестью сухпайками и парой донельзя старых плащ-палаток, по фляге на каждого. Не густо. А, да… Растаявшую грязь месили новые сапоги. Совершенно новые и очень удобные. Портянки шли бонусом. Красота, в общем.
Рассвет давно убежал, уступив место вполне привычному доброму хмурому утру. Жаль снега, было бы хоть отчасти красиво. Хотя… Бугуруслан выгодно отличался от многих других соседей. И не только хищно-умным мэром. Даже внешне тут многое казалось куда как интереснее и ярче. В силу возможностей, конечно.
Всему приходит свое время. Большой город, не меньше тридцати-сорока тысяч человек, если не больше, за Беду сжался до размеров станции и села вокруг нее, как два века назад. Хотя и станция-то теперь находилась у самого моста через Кинель, огороженная стенами форта и широким рвом. Стен у Бугуруслана не оказалось, все же не Кинель… Хватало реки с одной стороны и нескольких укреплений — с другой. Пока городок жил и этим, даже имея на выселках целые хуторки и неплохой такой посад, выросший от берега и до вполне себе кремля городского головы.
Крохотная банда ждала в той же, что и ночью, харчевне «Не продохнуть». Смысла идти куда-либо еще не виделось. К пайлотам без Пули девам и Костылю переться бесполезно, толка не выйдет.
«Не продохнуть» было заведением старым и с традициями. Десять лет исполнилось, если верить патронным донышкам, вбиваемым каждый божий день в различные мутировавшие бошки, украшавшие стены. Головы, в основном все же кабаньи, поставляла охотничья, рейдерская и бандитская братия, любившая «Не продохнуть» за тепло, уют и еду, не звавшую тут же поблевать или скоренько метнуться к трем будочкам во дворе. Канализации, само собой, в городе не водилось.