Не иначе как ему чудились запахи свежескошенного луга, детства и яблок, если судить по довольно блестящим глазам, блаженной улыбке и взгляду, мягко ласкавшему высокую и злющую красотку.
— Ии-и-щ-щ-о раз пвввтри! — решительно потребовала пайлот. — Э? Чо ты там про мой эбблет скза-а-ал, а?
Как сивый оказался рядом, как приобнял, пощекотав щетиной, лебединую ее шею? Азамат даже не понял. Но сообразил другое.
Костыль, наглая и хитрая скотина, одним выстрелом своего трепачевика сделал дуплет. Укокошил зараз двух вполне себе упитанных зайцев. Отвлек злющую, пьяную Пустельгу от Азамата и подарил тому возможность без помех поговорить с Хомяком.
Прям бинго. И ведь зауважаешь его после такой жертвы… Хотя… Азамат посмотрел на Пустельгу, внимающую шепоту Костыля. Пайлот именно внимала, с совершенно странным для нее видом. Замерев, не хлопая чудеснейшими густыми ресницами, остекленело смотря куда-то в пустоту и не прекращая облизывать губы. Вот так вот… Прям чудо какое-то.
Стоило воспользоваться, что Пуля и сделал, разом пройдя оставшиеся метры.
Сел, откинувшись и дав отдых спине. Пару минут молчал, надеясь перестать слышать мерный храп и уже увидеть мятую небритую морду. Не вышло…
Пришлось применять неспортивный прием. Поднять со стола и шлепнуть под ухом мирно спящего Хомяка его же собственную планшетку. Результат вышел очень и очень… Годным.
Хомяк отлепился от столешницы мгновенно, потянув за собой тоненькую ниточку слюны и щелкнув предохранителем.
— Эй, друг, тихо… — Азамат усмехнулся. — И часто ты так в людей стволом тычешь?
— А?! — ошалелые глаза уставились на него. — Пуля, твою-то…
— Точно, я. Здравствуй, Хомяк.
Пайлот убрал ствол, выдохнул. Нашарил где-то в кармане куртки бумагу, кисет, начал сворачивать самокрутку. Глядя на трясущиеся пальцы, пришлось забрать и помочь. Прикурил Хомяк сам, от свечки, чуть не подпалив отросшие усы.
— Ты как тут?
Азамат пожал плечами.
— Мимоходом. Помощь нужна.
— Не-е-е… я завтра на маршрут, сегод…
— Хомяк!
— Чего?
— Поешь. В себя быстрее придешь. А я пока все расскажу.
Разносчица, вся такая милая, в мехах, прикрывающих ее от груди и до… до начала бедер, довольно улыбаясь Азамату, грохнула подносом.
— Ух, ты ж, ё… — Хомяк подскочил. — Дура!
Девица огорчилась и намылилась уходить. Пайлот поймал ее за цепку, идущую по спине от ошейника.
— Сюда иди… Как зовут? Леночка? Ты, Леночка, будешь извиняться передо мной за это, ясно?! И…
— Хомяк! — Азамат начал злиться. Время убегало.
— Что?! — пьяный пайлот начал наливаться злобой. — Что не так, дружище?!
— Поешь, — Азамат подвинул тарелку с густой похлебкой, пахнущей самым настоящим мясом. Девчушка, может быть, и ела подобное… со дна котла, что собакам не дают. А этот нос воротит, забавляется с беднягой. — Поешь, надо поговорить.
Хомяк уставился на него. Смотрел долго, не отпуская девчушку. Та потихоньку начинала багроветь. Пайлот дернул щекой, все еще злясь. Азамат наклонился вперед, вспомнил про…
…ветер выл, наполняя бор волчьей песней. Машина, дрожа холостыми выхлопами, уткнулась обтекателем круглой морды в кусты, густо занесенные снегом. Стойки левой лыжи погнулись, бросив сильное металлическое тело в бурелом. Пайлот, измазанный кровью из разбитой головы, неуклюже подтягивал ногу, шарил по снегу, ища АПС.
Приземистые четырехногие тени кружили рядом, переругивались коротким лаем. Блестели клыками в бледном свете луны. Ближе, ближе, ближе. Сбоку, от черного колючего ельника, щелкнуло. Пайлот замер, услышав знакомый до боли звук переключателя на автоматический огонь…
Могло ли прошлое отражаться в глазах? Хомяку явно лучше знать. Разносчица убежала, на ходу растирая шею и размазывая сопли напополам со слезами. Пайлот пододвинул еду, взялся за ложку. Шумно хлебал, закидывая жирное и горячее, краснел и потел. Но не останавливался. Уже даже ему стало ясно насчет переноса маршрута и прокладки нового. Да, долг — дело неприятное. Азамат никогда не напоминал ему про спасение у Богатого. Сейчас пришлось бы… Но Хомяк был честным пайлотом. Испорченным, наглым, злым, но честным.
Если ты не держишь слово, данное в Беду, многие ли доверятся тебе? То-то.
— Мне надо в сторону Белебея. Есть же прямая дорога?
— Есть… — Хомяк сделал перерыв. — Снег еще слабо лег, быстро не выйдет.
— Всяко быстрее, чем ногами. Я заплачу.
— Не надо.
— Надо. Это опасно.
— Опасно?! — Пайлот хохотнул. — Опасно, друг, сунуть руку в пасть любимому кавказцу нашего мэра. А это… А это — самоубийство. И ты меня тянешь в ту сторону.
— О, речь как раз о нашей прогулке! — Костыль бодро шлепнулся рядом. — И что я слышу? Речь про опасность, смерть, выпотрошенные тела глупцов и про кого-то из них же, подвешенного на собственных кишках? Жутко занимательно и щекотательно для нервов. Так о чем вы, мужчины?
Хомяк хмуро покосился на довольно скалящегося сивого тощагу. Будь лицо Костыля чуть проще и улыбайся он по-настоящему радостно, вид был бы совершенно дебильный. А так… А так почему-то хотелось проверить наличие ножа на поясе. Или кастета в кармане. И кошеля за пазухой.
— С тобой?
— Да, — кивнул Азамат, — Костыль, это Хомяк. Хомяк, это Костыль.
— Безумно приятно, — буркнул пайлот, возвращаясь к похлебке, — веселитесь, не отвлекаю. Смотрю, вам здесь у нас понравилось, чем вы нас как гостеприимных хозяев несказанно радуете.
— Не женщина, мечта… — Костыль кивнул на бумагу и кисет, Хомяк пожал плечами. — Спасибо, добрая душа. Нет ничего лучше, чем вот так расслабиться после такого горячего… разговора по душам. Наизнанку вывернула себя эта кожаная красота. Ух просто. А вы, гляжу, уже договорились?
— Типа того, — Хомяк доел, крякнул, рыгнул, вытер усы ладонью. — Когда тебя долгом прижмут к стенке, не так договоришься.
— О, как… — Костыль кивнул. — Согласен. Особенно если не пошлешь кредитора. Да? Или пошлешь? Я б послал.
— Пошлешь его, пожалуй.
— Как скажешь… Но вообще, если задуматься, отказаться можно от всего и всегда. Тут же вопрос выбора, не больше и не меньше. Хотя, понимаю, слово есть слово. Молчание — серебро, а слово — золото. А уж в нашем прочно свихнувшемся мире цена его даже выше, полагаю, и меряется совершенно иначе. Так что, монсир военлет, или как вас там по должности, вы все же правы… к моей обалденной радости от самого этого факта. Но вот что меня пугает, джентльмены…
— Ну? — Азамат иногда уставал от этого странноватого попутчика.
— Довелось мне как-то отсиживаться в одной сараюшке с подвалом. И было там ровно три книги. О вкусной и здоровой пище — а это, честно вам скажу, на третий день стало хуже проводков от полевого телефона, наброшенных, скажем, на… зубы, и с раскрученной динамкой… Та еще палаческая ерунда — эта книга, всякие там беф-строгановы, колбасы такие и сякие, а рядом даже мышка не пробежит, и наружу нельзя. Еще пылился Большой советский энциклопедический словарь, но он все же оказался скучным. А вот третья книга… О крестном отце всей итальянской мафии где-то в Америке, и вот там, если память не изменяет, позвал он как-то чувака и говорит: должен ты мне, браток, так мол, и так, иди и законопать, к лешему, того-то. Вот, именно так, за должок. Прям как у нас, здесь и сейчас. Дежавю, о как.
— Ну, ты и языком трепать горазд, чертов ты балабол… — Хомяк, на глазах становящийся нормальным, присвистнул. — Заболтал зубы, вторую уже свернул и смолит, а я сижу. Уши развесил. Дежавю, ага.
— Не балабол, — Азамат усмехнулся. — Краснобай. У него хорошо получается. Так чего там опасного?
Хомяк дернул шеей. Автоматически прижал руку к теплому белому шарфу, не снятому даже в духоте клуба. Свежий шрам? Точно, рваный, как от рыбацкого крючка.
— Мне тебя быстрее туда надо доставить. Довезу с одной заправкой и до половины баков на второй кусок. Еще назад надо…
— Это понятно. И?
— Скользнем почти напрямую к Северному, там степь, скорость хорошая, и машина пройдет. Но там… у Бавлов, снежные.
— Кто?!
Спросили одновременно. И Азамат, и Костыль. Снежные?
— Люди снежные. Людоеды хреновы. Ну, говорят так.
— Кто говорит?
— Люди говорят, Пуля, люди. Зря трепаться о таком тоже никто не станет. Там же трасса рядом, остатки, вдоль нее караваны ходят, всяко надежнее, чем по степи шарашить. Было надежнее. Пока не нашли парочку караванов — то, что осталось. Вот ровно как ты говорил, дружище… Кровь повсюду, кости раздробленные, кишки выпущенные. На березе лица выдранные прилеплены.
— Выдранные?
— Снятые, мать твою, Азамат! Не срезанные аккуратно, а прямо вырванные с головы… Блин! И ты меня туда тащишь… Может, ну его, а? Отсидишься, за мой счет, само собой, через неделю снег уляжется, рванем — никто не догонит, а я тебя схороню, точно не найдут… М? Не?!
Хомяк стукнул по столу. Скрипнул зубами. Пуля шмыгнул носом, сунул руку в карман. Глупо, конечно, раз пайлот решил держать слово и рассчитаться с ним за спасенную жизнь. Но…
— Бери.
«Нестеров» лег на дерево, благородно лязгнув звеньями браслета. Костыль издал непонятный звук и потянулся к хронометру. Подумал и убрал руку.
— И вот эту штуковину ты таскал с собой все время?
Азамат кивнул. Все — не все, какая разница? Предпоследние часы, украденные у Дармова из стола и спрятанные на самом дне вещмешка. Как-то хотелось расстаться с ними более правильно. Даже покупка оружия вышла бы дорогой.
— Зачем? — Хомяк смотрел на не померкнувшую нержавейку жадно. — Договорились же…
— Бери.
Второй раз отказываться тот не стал, кто ж не хочет халявы? Глядишь, и скользить станет веселее, не думая о бездарном риске самым дорогим. То есть машиной. Жизнь свою Хомяк ставил чуть ниже, такие уж взгляды на мораль и общечеловеческие ценности.
— Спасибо. А про какую красавицу ты тут ляпнул?
Костыль широко и масляно расплылся.
— А такая, знаешь, вся в коже.