Костыль сидел у самого края рощи. Пуля покосился на буран, уходящий в сторону. Если тот сильно зацепил убегавших охотников, то… Думать о пропавшей совсем Уколовой Азамату не хотелось. А вот о буране — приходилось. Белое крутящееся месиво шло по кругу, обещая нагрянуть назад через час.
— Что с ногой? — Азамат кивнул на бережно уложенную на вещмешок Костыля его же ногу.
— Вывихнул, — сухо, через зубы, скрипнул тот. — Уже назад вывернул. Вон, у того деревца.
Понятно, чего Даша бледная, аж зеленая. Хорошо, если остатки завтрака наружу не выпустила.
— Понятно. Я иду за старлеем. Даша, найди мне шубу и штаны. Не сильно запачканные. Сними и принеси. И мне нужно копье. Это оставишь у себя. Вода, давай обе ваши фляги. Себе снимешь с убитых. С тех снял. И захвати наши вещи. Палатки понадобятся.
Кожаные бурдюки Азамат положил рядом с Костылем. Вода — золото. Тот понимал, вцепился в один, но глотал не жадно.
Так… Азамат покрутил головой по сторонам. А палатка у них одна осталась. Как раз на его, Азамата, мешке. Чертова беготня после Бугуруслана. Всего лишила.
Нужную ему березу нашел быстро. Ее даже рубить не пришлось, сломалась сама, лишь вытащи из бурелома. Не особо длинная, метра два, самое то, с короткой рогулькой на конце.
Ее Азамат опер на деревце рядом, верхушку примостил в развилку стволов. Дубок раскидывался не особо широко, молодой, но крепкий. Обломанная березка легла, как родная, накрепко застряв и упершись в землю рогаткой.
Еще три толстые жердины пришлось тащить из глубины рощицы. Они легли верхушками туда же, веером раскидавшись по сторонам от первой. На этих-то четырех подпорках Азамат и построил шалаш для оставшихся здесь Костыля с Дашей. Натаскал с девчонкой веток, еловых лап, накрывая плотным слоем. Дырку входа, смотрящую на рощу, закрыли палаткой. Перетащили внутрь Костыля, матерящегося и пыхтящего. Ногу ему бинтовала Даша, под, само собой, присмотром Азамата. Все это время Саблезуб недовольно фыркал вокруг. Верно, друг, теряем время. Но они умрут, если буран не успокоится. А тот явно и не собирался. Небо чернело все больше. Вот будет задачка бежать через снежную стену, ища следы в надвигающихся сумерках.
Короткий тулупчик с капюшоном, более-менее целый, Даша приволокла, когда Азамат заканчивал укладку веток. Костыль уже устраивался внутри, ворочался, ворчал.
— Они старые, — буркнула девчонка, — все, кроме тех, что меня тащили.
Азамат кивнул.
— Это хорошо.
— Чего хорошего?! — Даша вскинулась. — Мне с тобой идти надо, Женю спасать. Они же ее… Они…
— А ничего они, — Азамат вздохнул, — вряд ли сразу. Хотя…
— Сожрут!
Он вздохнул. Сожрут, как же…
— Не будут они ее жрать, — авторитетно заявил Костыль, — не поняла, что ли? Ну, ты, милая, даешь…
— А что тог… — Даша вдруг прикусила губу, наливаясь багровым. — Они ее…
Костыль хмыкнул. Несколько огорченно. Да уж, глаз-то на старлея тощага положил сразу. А тут такая дрянь, не уследил.
— Они вырождаются. Живут тесно, — пояснил Азамат, — свежую кровь берут в набегах. Брали… вернее. Сейчас их обходят за десяток километров, в поселки соваться тяжело. А тут такая удача, сразу две девки. Так что есть Женю точно никто не станет.
Даша села. Прямо на принесенную теплую одежду, снятую с ледяных тел. Правильно, нечего брезговать. В мороз и снег с ветром любое тепло дорого.
— Следи за ним. Не дурак вроде, но все же. Костыль!
— Чего?
— Язык вытащу. Через выдранный кадык. Понял?
Костыль кивнул. Поверил. Объяснять Даше, что беспокойство только о ней, Азамат не стал. Глупо. Не маленькая, поймет. Глядишь, и в себя придет все-таки. А когда Даша придет в себя, Костылю к ней лезть — все равно что голышом мед в бору у шмелеморфов собирать. Весело, с огоньком, только сдохнешь минут через пять от укусов.
Хотя Дарья-то — уже совсем другая. Бодрее и живее. Пят'ак, девочка, как же плохо, что плохо с тобой. Вряд ли пришлось бы удирать, будь по-другому. Жаль… Да и не может она пока делать, как хочется. Два раза раскрылась, и оба раза потом валялась чуть ли не пластом.
Буран, закрутившись спиралью, обходил рощу с восхода. Хорошо, Азамату ж как раз на запад, на закат. Глядишь, что-то друг-кот и найдет. Саблезуб, вертящийся под ногами и ждущий, когда человек-друг нацепит лыжи, урчал. Яростно так, коротко, как всегда перед охотой.
Азамат улыбнулся. Теплая радость кольнула в глаз, заставила зажмуриться. И даже придумать для самого себя, как будто что попало. Дружище, лохматый, усатый, вот он, вертится рядом… Как ничего и не случилось.
Снег, ветер, холод, слякоть, что точно будет уже скоро, лед поутру, враги… Не привыкать. Он снова не один. Их двое.
Саблезуб взял с места сразу, не дожидаясь команды. Взял уверенно, как хорошая легавая, виденная Азаматом пару раз. Главное теперь — что? Верно, не отставать.
Ход вышло поймать где-то минут через пятнадцать. Пока снег лег, не тая, следует пользоваться. Бегите, ребятки, убегайте. Азамат не опасался. Знал — догонит. А там им самим поймется, что лучше бы бежали без украденной Жени Уколовой. Именно так Азамат и думал. Хватит, намиротворился. Слишком давно не делал, что умел и знал. Слишком много шансов дал всяким ублюдкам. Хотя вряд ли кто такое про него бы сказал. Но Азамат считал иначе.
На лыжах бегать в ОСНАЗе учили люто. Как и всему остальному. Навыки не вытравить. А форма? Азамат не на печи валялся, ватрушки с варениками треская. Так что лыжи скользили хорошо. Ших-ших, сколько-то метров за спиной, ших-ших, сколько еще впереди?
Немного. Это Азамат знал точно. Бежать налегке в погоню — одно. Тащить на себе взрослую бабу в буран — другое. В загон снежные ушли далеко, эт точно. А сейчас где-то рядом. Километров десять, не больше.
Саблезуб стелился впереди, чуть дергая коротким хвостом. Не оглядывался, лишь прядая ушами, развернутыми назад. Следит, сволота пушистая, не хочет снова один оставаться.
Удача оказалась на их стороне. След, то теряющийся, то вновь появляющийся, вел и вел вперед. Буран как жалел Азамата, дарил подсказку за подсказкой. Кусок кожи с шерстью, зацепившийся за куст. Размазавшаяся полоса, оставленная в редких пятнах грязи. Следы, то ли от палки для лыж, то ли от копья, что вероятнее. Оторванная пуговица от армейского бушлата. Точь-в-точь как у старлея. Или сама лыжня, еле заметная, но… Саблезубу ее хватало по самые обгрызенные уши.
А потом помог ветер. Донес с собой все сразу. Собачью вонь и собачий же лай. А где собаки так воняют? Правильно, на псарне. Если тощих лишаистых тварей стоило считать собаками. Крысы-переростки, не больше.
Азамат упал в снег, затаился. Даже дышал через раз, чтобы парком не выдать. И вглядывался в сумерки, пока еще что-то было видно.
Вот оно как, значит…
Логово снежных пряталось посреди небольшой посадки, совершенно одичавшей. За ней виднелся холм. Вот там-то, судя по пару, снежные и жили, не особо скрываясь. Не, а чего? Какой дурак попрется через буран за убийцами и ужасом округи? То-то, что один нашелся.
Часовых Азамат заметил. Да, лесовики есть лесовики. Снежные знали, как жить здесь. Только сам Азамат знал другое.
Как убивать. По-разному. Громко да с треском или бесшумно и без пыли. Вот как сейчас.
Трое сидели по периметру. Ныкались в норы-глечики из снега, незаметные неумелому глазу. Собаки, чертовы твари, рычали и визжали сбоку от холма, в загоне из валежника и бревен. Ветер? Ветер дул от них. Хорошо, не помешают.
Друг толкнулся под руку, блеснул глазом. Азамат кивнул на дальнего, у самого холма. Псы с другого края, а оставшихся двоих… Он знает, как убрать. Уже знает.
Саблезуб исчез, слившись со снегом. Как это получалось у серо-рыжего кота? Да черт знает, но получалось. И за того часового Азамат больше не беспокоился.
Он двинулся вперед. Вжался в снег, врос в него, пропустил его через себя. Серо-белый сугроб полз вперед, к среднему снежному, выглядывающему из-за низкого тальника. Десять метров, больше не нужно. Никаких выпендрежных сломанных шей или перерезанного из-за спины горла. Не время и не место.
Часовой нюхал воздух, всматривался, искал врага. Надо ж как, не в каждом серьезном форте-поселке такого бдительного встретишь. Ну-ну…
Нож, снятый с одного из мертвых товарищей снежного, казался удобным. Топориком рисковать Азамат не стал, хотя куда привычнее. Умеешь метать нож — метнешь хоть столовый… Разве что толку не будет.
Сталь вспорола воздух и плоть. Снежный осел, шипя, выпуская воздух. Не хрипел, бросок вышел сильным, нож попался острым и крепким, пробил горло до самого позвоночника. Любоваться результатом времени не было. И прятаться уже не стоило. Саблезуб добрался до своей цели, свалил ее и вроде как побеждал.
Стрела третьего вжикнула мимо кота. Азамат вскочил, понимая — успеет. Должен успеть. Время замерло.
Снежный заметил, развернулся, накладывая стрелу на тетиву. Тетива-то кожаная, вощеная, вон как звонко щелкнула по рукавице в прошлый раз, плевать ей на снег.
Азамат подкинул копье, отводя руку, и кинул, не целясь, направляя лишь инстинктом и добавляя точности гневом.
Стрела скользнула вперед, отпущенная сильными пальцами. Тетива, загудев, бросила острое жало в неожиданного врага и…
Копье ударило первым. Пролетело на секунду раньше. Ужалило в грудь, мягко пройдя через кожух и ребра.
Лук тенькнул, выбросив стрелу в совсем потемневшее небо. Азамат выдохнул, побежал добивать.
Собаки? Убивать, чтобы заткнулись, — только время тратить. Выход он нашел быстро. Топор пригодился. Такие твари всегда голодны. А хозяина либо пленного жрать… этим все едино.
Саблезуб притрусил со стороны дальнего снежного. Брезгливо мотнул башкой, глядя на тварей, жадно рвущих мясо с отрубленной руки. И задрал ногу, пометив загородку и самих собак. От еды те так и не оторвались.
Изнутри холма тянуло давним живым теплом. Странная смесь, жутковатая, вызывающая дрожь. Пахло не просто людьми. Пахло людоедами. Не скрывающимися, опасными, спокойно охотящимися и разделывающими добычу. Даже та вонь, что остается после постоянной работы мездровальными ножами и дубления, угадывалась сразу. А что за кожи здесь чистили и дубили, Пуля не сомневался. Здесь жила смерть.