— Все? Спел, угомонился? — чудовище грустно присвистнуло, снимая одноногого с дыбы. — Ах, да… Длиннота-милота, обратите внимание, что не разделал его, так ведь? Ну-ну, милая, не переживайте. Все для вас, все для познания вами всей полноты самой себя. Хотите, я вам укольчик сделаю перед тем, как препарировать? Препарировать все равно придется, сами понимаете… эй-эй, не сметь в обморок падать. Примите судьбу с достоинством. Тем более, благодаря вам смогу продолжить практику по удалению аппендикса. С него и начнем. Так желаете укольчик?
Влажно шлепнулось тело, сброшенное с крюка. Чудовище развернулось к Уколовой, воющей через кляп и дергающейся из стороны в сторону. Хотя бы приложиться головой об стену, уйти в небытие и раствориться в нем…
Не судьба.
Хилый на вид урод оказался сильным. Подхватил ослабевшую Женю, подтащил к пыточной конструкции… чуть напрягся, поднимая, и вот…
Плечи налились болью, приняв весь вес тела на себя. Носки дергались в безумной попытке коснуться пола и встать. Господи, если ты есть, пожалуйста-пожалуйста…
— Сейчас сниму кляп. Не дергайтесь, вдруг порву рот… Вот так…
— Отпусти, пожалуйста, отпусти…
Чудовище вздохнуло. Покачало головой. Достало одноразовый шприц, даже в упаковке, хитренько подмигнуло. Мол, соглашайся, дурочка, больно же будет.
— Нет, так нечестно. Предложение отклоняется. Продолжим по живому. Хм… я тут подумал… Вы же не будете против — немного не помучиться и расплатиться стриптизом, да?
Чудовище хихикнуло, воровато оглядевшись. Привстало на цыпочки, явно желая пошептаться на ушко. Передвинуло кобуру на самую задницу.
— Понимаете, какое дело… Моя Ча прекрасна, но, исключительно в эстетических целях, на будущее… Вдруг при рисовании пригодится, хотелось бы, понимаете… Рассмотреть получше другую женщину, раз уж возможность есть. Вы — красивая, думаю, даже очень. Вы же не против?
Против? Против, гнида?! Женя дергалась, извивалась, рвалась…
— Почему вы все такие жадные? Тебе жалко? — пожаловалось чудовище. — Как знаешь.
Кольцо в пол врезали не зря. Еще одна веревка, пропущенная через него, намертво натянула Уколову струной. Ни взад, ни вперед, блин… блин…
— Смотри… — перед глазами мелькнул ланцет. — Острый. Не дергайся, раньше времени больно тебе делать не хочу. Это как главное блюдо после салата. И салат у меня просто ням-ням, мм-м…
Ох… Уколова вздрогнула, замерла, затаилась в себе, как мышка перед котом. Лезвие пробегало щекотно и совсем не больно. Только стало чуть горячее ощутимым пунктиром, набухающим кровью на разрезах.
— Прости-прости… случайно… — чудовище погладило по щеке. — Буду аккуратнее.
Раз-два-три-четыре… сволочь…
— Ох… какая ж ты красивая… — он отступил, покачивая головой и разве что не пуская слюни. — Худощава, но не тоща, крепкая и гибкая, но не мускулы мячиками… Как жаль, как жаль… Даже сам побрил бы полностью. Вот тут и тут. Нет, нет, не упрекаю, жизнь суровая сейчас. Какая талия по отношению к бедрам… Ты так соблазнительна, что стоит убить тебя быстро. Пока моя девушка не вернулась.
Тук-тук-тук.
Он вздрогнул. Очень заметно, всем телом и даже глазами.
Тук-тук-тук.
Женя, сама не желая, покосилась на стук. И затряслась еще сильнее.
Почти черные глаза на белом лице. Черные спутанные жидкие волосы. Подбородок в крови. Его девушка, его Ча, наохотившаяся на Костыля, выглядывала из-за простенка, ведущего в темноту.
Тук-тук-тук… она постукивала по стенке в темноте. И смотрела аспидными бриллиантами глаз на голую и подвешенную Уколову.
— Милая… — чудовище отбросило жалостливо звякнувший ланцет. — Это вовсе не то, что ты подумала. Ну, правда…
Уколова, грызя кляп, смеялась, как могла. Ржала и хохотала, билась в истерике внутри собственной головы. Вовсе не то, правда…
Бледная Ча молчала. Лишь чуть наклонила голову, пялясь на растянутое и блестящее потом мускулисто-сухое тело Уколовой.
— Я все объясню, все, честно, ты только не злись…
Чудовище мягко шло к своей девушке. Выставив руки с раскрытыми ладонями вперед. Явно опасаясь. Шло, шло…
Уколова замерла, видя, как на глазах шея Ча растет, становясь металлической и прямой. Как…
— Ну, ты и урод… Это моя баба, паскуда ты мелкая, слышь!
…Как мушкет Костыля с насаженной на стволы головой чертовой бабы чертова ублюдка. Само чудовище, застыв столбом, поняло это чуть позже. И, совсем чуточку, поздновато.
Из мушкета, даже держа в одной вытянутой руке, Костыль с пары метров не мазал.
Д-д-дана-а-ан-г!!!
Колено чудовища разлетелось вдребезги. Сволочная мразь по-поросячьи взвизгнула, падая на пол. Дернулась и… И замерла, глядя на блестящие клыки в пасти, почти полностью накрывшей его лицо. Саблезуб не шутил и явно торопился скальпировать ублюдка.
— Эй, эй, блоховоз, погоди-ка! — заорал Костыль, хромая без костыля. — Не жри ему морду. Он нам пока нужен. Сидеть, мать твою абиссинку, сидеть, падла!!!
Уколова замоталась, кивала головой, пыталась кричать, чтобы балабол проверил, ведь на поясе, сзади…
— Милая, я тоже рад тебе и стриптизу в мою честь. Экий у тебя классный задок, право слово. Но сперва… лежи, падла, и не ори! Второй заряд — в башку, понял?! О, чего ты там прячешь, засранец, а? О… коллекционная вещь, прямо-таки ТТ. Чё мяучим? Ты из-за ствола его не укотрупил, когда многоножки за мной убежали?! Старлей, ты слышала? Кот прямо как человек! А, да… тебе не до этого, точно.
Хромающий краснобай, трындя и ковыляя, снова нагнулся над стонущим чудовищем:
— За пистоль отдельное спасибо, крайне благодарен. Ремень сними, полудурок… зачем? Жизнь тебе спасать буду.
Ремень Костыль винтом закрутил на бедре. Полюбовался, похлопал чуть ниже. Заставив чудовище взвыть совершенно непотребно.
— Никак больно? Ой, смотрите, какие мы ути-путеньки и ми-ми-ми, аж до печенок продрало от жалостливости в твоих честных глазенках. А вон тем бедолагам просто поплохело, и они сами в кастрюльку попросились погреться, да? Ой ты, мой хороший, ну-ну, да-да, верю, верю… Полежи пока. Охраняй, блохастый. А? Чего мяучишь снова? Друга твоего искать? Будем искать. Но все по порядку, а, согласно ему, у меня краткое жаркое свидание со спасенной обнаженной и изныва… извивающейся в нетерпении красоткой.
Ширк, ширк… вот он и возле Уколовой, довольно цокнув и нагло облизав глазами.
— Мать, ты прекрасна. А какой пупок, Господь наш Иисус, где такую красотищу еще увидишь? Слыхал, он предлагал обрить тебя с ног и до головы? Дурак. Я б только немного подровнял и подстриг, украсив твое лоно речным жемчугом. Чего мычишь, хочешь, чтобы взял тебя… и снял? Эт я мигом. Щас, ножик найду.
Ланцет нашелся, где и лежал. Веревку с ног Костыль обрезал бережно, стараясь не полоснуть Женины щиколотки. Выпрямился, поддерживая ее под бедра и шипя от боли в явственно ноющей ноге. Посмотрел в глаза.
— Обхвати меня ногами. Крепко. Глядишь, не упаду… постараюсь. Если что, не обижайся.
Она обхватила. Прижалась к пахнущему кровью и болью балагуру, пилившему верхнюю часть пут. Они не удержались, упали, замерли.
Женя, чуть поднявшись, смотрела в наглые глаза.
— Знаешь, милая, я человек свободных взглядов, ты ж понимаешь… Домостроя не придерживаюсь, обожаю инициативу в женщинах и страх как рад, когда такая вот сладкая цыпа-ляля сидит сверху. Но не сразу же, а? Мы даже не свидании не были…
Уколова вытащила кляп, отплевавшись нитками. Покачала головой. И просто поцеловала. В колючую потно-соленую щёку. И пошла искать одежду.
Птица, сидя на верстаке, каркнула. Кот, было дернувшись, снова замер. Сторожил подонка, хотя в глазу читались только кровожадные желания. Костыль оказался быстрее. Трофейный ТТ жахнул, распылив немаленькую птаху в перья, пух и фарш.
— Я, заметьте, друзья, прямо настоящий этот… ну, как его… блин…
— Снайпер.
— Не, до снайпера мне, как до Китая раком. Ганфайтер, во!
Уколова, в груде одежды отыскав брюки, искала глазами свой рюкзак. Черт с ними, с чужими насекомыми… Без трусов совсем невесело. А запасные есть только там. Ганфайтер, блин.
— И кто это?
— Крутой перец, само собой. Так, займемся поисками наших компаньонов и допросом упыренка. Ты не против, красавица? И, к слову, знаешь что?
— Ну?
— Как любой честный и благородный мужчина, а я именно таков, после всего случившегося просто обязан на тебе жениться. Слово чести, свадебку готов отыграть под Новый год, заколем кабанчика и…
— Когда ж тебе надоест…
— Вот и спасай после такого всяких там дев, принцесс и королев со старшими лейтенантами.
Костыль прокрутил ТТ на пальце, вперед-назад, резким движением — за пояс.
— Живой или мертвой, ты пойдешь со мной… Ох, как же я крут…
И только потом поднялся.
И решительно двинулся с огрызками веревок к чудовищу. А Саблезуб, муркнув, вихрем кинулся куда-то в темноту…
Азамат, продрогший до косточек где-то в коленках и даже в ушах, растирал руки, накинув тулуп. Саблезуб, довольно урча, грыз найденную синюю тушку курицы с четырьмя ногами. Даша, все еще покачиваясь после какого-то наркотика, что, оказывается, ввела ей Ча, грела ладони о кружку с кипятком и медом.
Костыль, что-то строгая, сидел у очага. Уколова, отыскав рюкзак и все барахло, думала о сале: стоит есть или нет. Даже уверения Азамата в свинячьей его природе не действовали.
Души, еще как-то теплившиеся человечностью, за чертову ночь, пропахшую вареной человечиной, гарью и собственной кровью, зачерствели дальше некуда.
Трупы, лежавшие и гнившие в углу, никто не убирал. Одноногого бедолагу Костыль оттащил и бросил рядом. Чего там… не до них.
Чудовище, подвешенное к потолку, звездело само по себе, совершенно не по делу. Пока всплыли лишь семейные связи с добреньким дедушкой через его чертову бабку, приходившуюся сволоте дальней родственницей. Гостей с сальцем в подарок для кого-то там старый хрыч отправил сюда много.