Михаил открыл фото, на котором медсестра-певунья разговаривала с Асланом. Фотографию сделала Катя, когда они разглядывали пару, спрятавшись за кустами соседнего дома.
— Вы помните эту женщину?
— Варвару? — удивился Артемий. — А почему я должен Варю забыть? Я ее с малолетства знаю, когда-то с матерью ее работал.
— Она замужем? — Михаил вспомнил, что этим настойчиво интересовалась Лика.
— Была замужем. Сейчас не знаю. Миша, ты зачем меня расспрашиваешь? — пытливо посмотрел на Михаила старый доктор.
— У меня умерла соседка, — не стал ничего придумывать Михаил. — Подруга моей жены. Утонула. Полиция считает, что утонуть ей помогли. Перед смертью она расспрашивала меня про эту женщину. Увидела, как я в магазине с этой Варварой разговариваю, и пыталась про нее разузнать, сильно ко мне пристала. А я даже не помнил, как эту медсестру зовут.
Артемий прошел на кухню, включил электрический чайник. В фарфоровый заварочный насыпал чай из жестяной коробки, расписанной драконами.
Михаил уселся на мягкий стул в углу стола. Стул был удобный. Доктор приобрел эти стулья уже после того, как Михаил уволился. Раньше здесь стояли жесткие табуретки.
— Варвара работает на «Скорой» лет пятнадцать. Раньше в городской больнице работала. Хорошая медсестра, никогда ничего не путала. Представить, что она может быть связана с какими-то убийствами, у меня фантазии не хватает.
— Я не сказал, что она связана, — поправил Михаил. — Я сказал, что соседка ею интересовалась.
Артемий настежь открыл окно и сел напротив.
За окном росла липа, закрывала хозяев от чужих взглядов.
— Варвара рано ребенка родила, — не глядя на Михаила, сообщил хозяин. — По-моему, ей еще двадцати не было. Даже медучилище окончить не успела, потом доучивалась. Без мужа родила, мать ее из-за этого сильно переживала. Но потом замуж вроде бы вышла. Вообще-то, я ее личной жизнью не сильно интересовался, так, кое-какие разговоры долетали. На работе она всегда собранная была, вежливая. Да ты сам должен помнить.
— Да, — согласился Михаил. — Это я помню.
Чайник закипел, Артемий заварил чай.
— Мы с ней на мой последний вызов вместе ездили. Нехороший был вызов, на констатацию смерти. Пожилой мужчина в дачном поселке умер, родственники только на следующий день нашли.
— Когда это было? — быстро спросил Михаил.
— Перед самым Новым годом. Мы приехали, смерть констатировали. Полиция в доме уже была.
Артемий достал чашки, налил в них чай. Снял бумажную салфетку со стоящей на столе тарелки с пирожками.
— Угощайся, жена пекла. Насовала мне, чтобы я за день с голоду не помер.
Пирожки оказались вкусные, чай тоже.
— Подожди-ка, — хозяин ушел в комнату, вернулся с толстым старым альбомом. Полистал страницы. — Посмотри. Это мать Вари.
С большого группового снимка людей в белых халатах на Михаила смотрела молодая соседская домработница Александра.
Не совсем молодая, конечно. На снимке ей было лет сорок.
Тихон завернул бутылку в целлофановый пакет, потом еще в один. Скомканные пакеты занимали в стенном шкафу целую полку. Обычно его раздражало, что Лика не удосуживалась сложить пустые пакеты аккуратно, а сейчас это отчего-то порадовало. Беспорядок в шкафу делал квартиру обитаемой и отгонял панику.
Паниковать ему нельзя, ему нужно иметь здравую голову.
Тихон еще раз обошел квартиру, взял пакет с бутылкой и, заперев дверь, спустился к машине, отчего-то боясь снова встретить пожилую соседскую пару.
Стариков он не встретил. Положил пакет на соседнее сиденье, посидел, держась за руль. Нестерпимо захотелось немедленно рассказать кому-то все, что знает, как будто потом он уже не сможет этого сделать и навсегда останется с противным липким страхом, который можно притупить, но нельзя рассеять окончательно.
Страх Тихон ощущал как нечто конкретное, страх сидел в груди где-то под ключицей и мешал нормально дышать.
Кроме Насти, поговорить было не с кем.
Он подал машину назад, пропустил проезжающую мимо «Ауди», поехал следом.
Он понимал, что ехать к Насте не стоит. Она ничем не сможет ему помочь. Когда нажимал на кнопку дверного звонка, даже успел помечтать, чтобы ее не оказалось дома.
Она была дома. Открыла дверь, счастливо ахнула, закрыла глаза и повисла у него на шее.
— Я знала, что ты придешь, — шептала Настя и целовала его в подбородок. — Тихон, не мучай меня больше. Я больше не выдержу этого кошмара… Скажи, что ты меня любишь! Мне нужно это слышать. Скажи, Тихон, даже если это неправда.
Она плакала. Он щекой почувствовал влагу.
Тихон провел губами по мокрым векам.
Впервые она заплакала, когда он обнимал ее на жестком диване в этой квартире. Он гладил худенькие плечи, тонкую шею.
— Ты что? — испугался тогда Тихон. — Тебе плохо?
— Ты даже не представляешь, как мне хорошо! — прошептала Настя. — Мне так хорошо, что я не могу в это поверить.
Ему тоже было хорошо тогда. Ему не хотелось отрывать ладонь от худеньких плеч.
Но он хорошо помнил, как по дороге домой в тот вечер почему-то не чувствовал ничего, кроме стыда, и даже пообещал себе никогда больше к Насте не приезжать.
— Насть, со мной происходит что-то странное, — Тихон поцеловал ее в короткие волосы и отодвинул. — Мне даже кажется, что я… умом тронулся.
Он невесело усмехнулся.
— Конечно, тронулся! — Настя засмеялась и прошла в комнату.
На ней была домашняя туника, едва прикрывавшая бедра.
Ноги у нее были стройные, но уж очень худые. Ее ноги больше не казались ему красивыми.
Она больше не восхищала его, она вызывала равнодушную жалость.
Тихон сел на диван, откинулся на спинку.
— Конечно, тронулся, если так меня мучил!
Настя села рядом, положила голову ему на колени, как кошка.
— Я сейчас заезжал в свою квартиру. Там стояла бутылка вина. Мне кажется, что в него кто-то подмешал отраву.
Хорошо, что он сюда приехал. Страха под ключицей больше не было.
Появилась веселая здоровая злость.
Он сможет во всем разобраться, и мало негодяю не покажется.
— Живи у меня, и никто ничего тебе не подмешает.
Тихон почесал Настю за ухом, как кошку.
Говорить что-то еще было бесполезно, она его не слышит.
Он так же не слышал Лику, когда она рассказывала о чем-то, что ее волновало. Только у него ума хватало явно это не показывать и отвечать что-то, приличествующее случаю.
Лика когда-то работала косметологом и была, по ее утверждениям, отличным визажистом. Уволилась, потому что выносить тупых неблагодарных клиенток не каждому дано. Давно уволилась, еще до того, как познакомилась с Тихоном.
В прошлом году одна из клиенток по старой памяти попросила Лику сделать ей профессиональный макияж для какой-то важной встречи. Лика не отказала. Не из-за денег, конечно, ради своего рода развлечения.
Лика негодующе рассказывала, что клиентка затеяла тяжбу с прежней женой недавно почившего супруга, осуждала клиентку и сочувствовала прежней жене. Подоплеку Тихон не помнил, потому что жену не слушал, только равнодушно поддакивал и кивал как дурак.
Случаев, когда он жену не слушал, было много, а вспомнился почему-то тот, прошлогодний.
— Знаешь, Тихон, мне раньше казалось, что самое страшное, это сомневаться в том, что ты меня любишь. А теперь я знаю, что самое страшное, это услышать, что не любишь. Ты мне этого не говори, Тихон. Уж лучше обманывай, — Настя прятала лицо в его коленях.
— Я хочу понять, кто так со мной шутит. — Она его не слышала, но он продолжал говорить.
— Я буду ждать тебя всегда, — Настя подняла голову, выпрямилась. — Ты всегда знай, что я тебя жду.
Ей очень хотелось, чтобы он сказал что-то ободряющее.
Тихон боялся посмотреть ей в глаза.
— Подожди, — остановила она его, когда он хотел подняться. — Почему ты решил, что в вине яд?
— Я не уверен. В вине осадок, такой же был в бутылке, которая стояла на даче. В той оказался яд. Отдам бутылку на анализ и буду знать точно. Настя… у меня тяжелый период.
— Я понимаю. Тихон… ты догадываешься, что происходит?
— Нет. Не догадываюсь. Но догадаюсь! Пожалуйста, не мешай мне.
Она тихо покивала.
Тихон помедлил в прихожей, но она не вышла его проводить.
Он почувствовал, что страх вернулся, когда снова сел за руль.
Мусорный пакет был полон наполовину, но Катя, бросив в пакет картофельные очистки, решила прогуляться к контейнерам. Правильно решила, у контейнера стоял Иван.
— Какие-то новости по поводу Лики есть? — подходя к участковому, потребовала она отчета и отогнала рукой подлетевшую муху.
— Ничего конкретного, — отчитываться Ивану не хотелось.
Контейнер был полон. Катя размахнулась, бросила пакет и только тогда заметила крысу. Дохлая крыса лежала на чьем-то веселеньком розовом целлофановом мешке.
Она испуганно отшатнулась, закрыла лицо руками.
— Ты что, Кать? — испугался Иван.
Крыс она боялась панически еще с детства.
А еще мышей и лягушек.
— Ничего, — Катя быстро отошла от контейнера.
— Побледнела, как будто труп увидела, — проворчал участковый. — Я уж испугался, что в обморок упадешь.
— Мне не нравятся дохлые крысы.
Отступила она неудачно, голые икры обожгла крапива.
— Надежда Эдуардовна мне все мозги пропилила, — пожаловался участковый. — Всполошилась, когда в первый раз дохлую крысу нашли. За собаку свою перепугалась. Заставила целое расследование провести.
— Провел? — заинтересовалась Катя.
— Провел, — улыбнулся Иван. — Аслан отраву выбросил. Стал сарай разбирать, который от прежних хозяев остался, нашел какие-то свертки и выбросил. Раньше сарай заколоченный стоял, дети туда проникнуть не могли, а когда стал сарай сносить, все ненужное выбросил. В одном из свертков крысиный яд был, я проверил. Аслан не обязан каждый сверток на экспертизу отдавать. Старых хозяев нужно было привлекать, а Аслана не за что.