Морис соединил скрепкой угрожающее послание с фотокопией рукописи Даниеля. Анонимные письма, типичные для помраченного рассудка, Дюпон отправил сначала Валери, затем комиссару и теперь, через ее отца, Изабели. Наверняка скоро он начнет писать в газеты.
Кроме того, он звонил Валери, приказывая молчать и угрожая смертью. В звонках он вообще, хорошо разбирался: сумел даже блокировать телефон Даниеля. Но почему-то лишь один раз. Ведь телефон был гораздо безопаснее для него: стоило только зайти в кабину…
– Я сидел у Валери, когда ей принесли письмо… Сейчас такое же доставили мне… Похоже, Дюпон прекратил грозить по телефону с тех пор, как я появился на сцене, – рассуждал вслух Морис. – Может, он боится, что я узнаю его по голосу? Как ни старайся закамуфлироваться, в голосе все равно останутся характерные особенности. Возможно, я бы различил их? А если…
Выводы настолько быстро сменяли друг друга, что Морис ничего не успевал додумывать до конца. Следующая идея буквально набегала на предыдущую. В рукописи Даниеля есть некоторые подробности, связанные с блокированием телефона. Морис поспешно перелистывал страницы, разбрасывая их по всей комнате. Он так нервничал, что строчки прыгали перед его глазами. Наконец он немного успокоился.
«…Но и теперь гудка не было. Он хотел уже положить трубку, как вдруг отчетливо различил там мелодичный бой часов с колокольчиками: ровно три раза. Значит, на другом конце провода находились часы, отстававшие на пятнадцать минут. После разговора с Даниелем там трубку не повесили, чтобы телефон был блокирован…»
Сперва эти детали казались Морису несущественными, но теперь он увидел их в ином свете. Ибо если преступник входил в круг знакомых Мориса, такое описание могло послужить обвиняющей уликой. У кого из его знакомых были подобные часы? Кто из них разговаривал низким бархатистым голосом генерального директора, как определил его Даниель?
Кто?
Телефонный звонок нарушил тишину.
– Алло!
– У вас нет новостей? – спросил Жан-Люк. – Я у друга. Сейчас съезжу еще к двум товарищам. Мы разделим работу на части. Не волнуйтесь, пожалуйста.
Но Морис волновался. Более того, он совсем впал в отчаяние. Полиция с ее громадным аппаратом ни на шаг не продвинулась в розыске. Разве не прав был Дюпон, изменивший заголовок интервью Даниеля на «полицейский – человек не интеллигентный»? Написав эти слова, он точно, насмешливо подмигнул публике.
А публика ему нужна, что засвидетельствовал сегодняшний вечер. Морис содрогнулся. Неожиданно ему показалось, что яркая вспышка света озарила тьму, в которой он пытался искать разгадку. Словно некий невидимый прожектор зажегся на миг и рассеял море мрака.
– Ему необходима публика, которой он может сочувствующе подмигивать, – произнес Морис чуть слышно.
Перед ним тут же, будто из-под земли, появился Милорд и внимательно навострил уши.
– Ему необходима публика, но подмигивать ей он может только в том случае, если она понимает, о чем идет речь. Следовательно, Дюпон знал, что нам известен мотив преступления. Рукопись Даниеля опубликовали в газетах два дня назад, и общественность уже ознакомилась с ней.
Вторая вспышка света пронизала тьму и озарила на сей раз другую область.
– Намеренно или невольно, но кто-то информирует Дюпона. Кто был тогда в курсе дел? Ясно, что не Кулонж и не его тетка: они в тот вечер впервые появились на сцене. Остаюсь я сам, Фушероль, Валери, Изабель и, естественно, Жан-Люк.
Круг все более сужался. Теперь, в борьбе за жизнь Изабели, Морис обязан настичь убийцу. Страх заставил его мобилизовать все свои духовные силы. Интуиция подсказывала ему, что решение загадки скрыто в рукописи Даниеля и его собственному подсознанию требуется лишь ничтожный толчок, как ответ будет найден. Эта идея побуждала его к лихорадочным размышлениям.
Облокотившись на письменный стол и обхватив голову руками, он снова и снова перечитывал фотокопию рукописи. Позвонил Фушероль, затем Валери. Хороших новостей ни у кого не было. Наоборот, они сами спрашивали его об Изабели. Морис опять углубился в чтение, внимательно изучая каждое слово, сравнивая, комбинируя, пересматривая абзац за абзацем, строчку за строчкой. Постепенно он убеждался, что стоит на правильном пути. Сознание этого успокаивало и возбуждало одновременно, точно ему оставалось лишь вспомнить некое слово, вертящееся на языке. Не хватало только мелочи, воспламеняющей искры, от которой пелена спадет с глаз. Стрелки часов под стеклянным колпаком откидывали минуты в прошлое. Кот заснул.
Звонок в дверь заставил животное вздрогнуть. Морис сразу вскочил. Полный надежды, поспешил он открывать, и сердце его застучало от страха и разочарования. Перед ним стоял Жан-Люк – один Жан-Люк.
Глава 14
– Я опросил всех наших друзей. Никто ее не видел.
С огорченным лицом Жан-Люк вертел в руках смятую шапку от дождевика и вытирал о коврик мокрые ботинки. Плачевный вид молодого человека, его неловкость, головной убор, с которым он не знал, что делать, врачебная сумка под мышкой, а вдобавок не-прекращающееся шарканье ботинок о коврик…
Сама собой напрашивалась ассоциация: приход Дюпона к Даниелю. Описание его было еще свежо в памяти Мориса:
«Гость тщательно вытирал ботинки о коврик. Его внешность совершенно не соответствовала представлению Даниеля. В первую минуту писатель даже засомневался, что стоящий перед ним человек и есть ожидаемый посетитель. Маленький, довольно хилый, под одной рукой он держал толстый черный портфель, а другой рукой прижимал к груди черную фетровую шляпу».
Теперь, как при цепной реакции, одна мысль порождала следующую. Приход Дюпона – уход Дюпона. А воспламеняющей искрой стала шляпа Жана-Люка.
– Входите! – произнес Морис и увлек юношу в кабинет. – Сейчас мне на ум пришло нечто крайне важное.
Казалось, будто воздух вокруг зарядился электричеством.
– Прочтите вот здесь, как Морэ описывал уход Дюпона.
Морис сунул рукопись Жану-Люку под нос и ткнул пальцем в нужную фразу.
«Тот поклонился и шагнул за порог.
– До свидания, месье Морэ.
Высокая немодная шляпа с широкими полями, в которой он казался еще меньше ростом, прикрывала теперь его лысину».
– «Прикрывала теперь его лысину», – повторил Морис торжествующим тоном. – Соображаете, – что это значит? Выходит, Дюпон носил шляпу.
– Нуда, – отозвался Жан-Люк.
По лицу его было видно, что он не имеет ни малейшего понятия, куда клонит Морис.
– Когда Дюпон выходит из дому, никто и не подозревает, что у него громадная бугристая лысина.
– Вы намекаете, что, несмотря на портрет в газетах, его на улице не узнают?
– Да, но еще труднее нарисовать его с лысиной, заметив на улице в шляпе. Это просто невозможно. Однако…
Морис замолчал, пораженный значением своего предположения.
– Однако, – продолжал он медленно, – Валери заявила, что встречала Дюпона только раз. По ее утверждению, он следил за ней именно на улице. Его лысину она могла набросать только в том случае, если видела Дюпона где-то в другом месте, причем без головного убора.
Жан-Люк смотрел на него изумленно, но все же скептически.
– Так вы полагаете, что мадемуазель Жубелии знает больше, чем говорила?
– Да, она лгала.
– Но почему?
– Из страха перед ним. Дюпон тоже грозил ей смертью.
Не повлиял ли он на дальнейшее ее поведение? Ведь потом она вполне могла снабжать Дюпона информацией. Шпионка из-за боязни? Вынужденная, но все же сообщница? Однако теперь вопрос стоял о жизни Изабели, поэтому Морис не делал Валери скидки ни на какие смягчающие обстоятельства.
– Она единственный человек, который может привести нас к Дюпону, – заявил Морис и положил руку на телефонную трубку.
В эту минуту телефон зазвонил сам. Валери? Нет, Фушероль.
– Мы нашли вашу дочь.
Морис опустился на стул и жестом предложил Жану-Люку взять параллельную трубку.
– Где она?
– В больнице.
– В больнице? Что… Каким образом? Она нездорова?
– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Я говорил с врачом.
Жан-Люк вздохнул, и вздох его прозвучал как стон. Морис постепенно начал овладевать собой.
– Но что произошло? – спросил он.
– Она бросилась в Сену.
– Нет! Ее, наверное, столкнули!
– Обстоятельства выясняются. На счастье, поблизости оказался какой-то бродяга. Он ее вытащил.
– Да здравствует бродяга, – едва слышно прошептал Жан-Люк.
– Когда я смогу её увидеть?
– До завтрашнего утра нельзя. Сперва я сам с ней поговорю.
– В какой она больнице?
– Будьте благоразумны, Латель. Как только мы побеседуем, я сразу вам сообщу. И не пытайтесь ее разыскивать. Я распорядился не пускать к ней никаких посетителей.
– Но я имею право знать…
– То, что ваша дочь жива и здорова, да. Даю вам честное слово, что о ней совсем не надо тревожиться и беспокоиться.
На этом разговор прервался. Жан-Люк сиял и плакал одновременно. Морис обстоятельно высморкался. Крепко спавший Милорд проснулся от такого звука и возмущенно мяукнул.
– Самое главное, что она здорова и находится в безопасности, – вымолвил Жан-Люк.
Морис еще не совсем успокоился. Если Изабель действительно хотела покончить с собой, то его вина удваивается.
Нет, из-за одной пощечины не бросаются в воду. Это наверняка попытка убийства.
Стрелка на весах его рассуждений качалась то туда, то сюда, указывая то на одно, то на другое. Попытка убийства – самоубийство… Но самоубийство, как известно, не повторяют. Он должен окружить ее любовью, отнестись к ней с добротой и снисходительностью, а может, даже извиниться в случае необходимости. Правда, попытка убийства могла повториться. А такого допустить нельзя. Надо ковать железа, пока оно горячо, – если потребуется, то и пожертвовав Валери.
– У нас совсем не осталось времени, – сказал Морис. – Я позвоню мадемуазель Жубелин и попрошу ее приехать.