А мы с ней решили идти рука об руку далеко-далеко. Это «далеко» оказалось метров двести. Мы вышли в поле. Я на неё накинулся. Мы, целуясь, упали на траву. И вот это всё, то есть всё это произошло в спешке и на нерве. Она, думаю, не почувствовала ничего, а я… нет, что-то я, конечно, почувствовал, но, если учесть мой темперамент и непосильное для нервов желание, к тому же полную неопытность…
А темперамент был такой, что за год до этого, помню хорошо, дело было в Киеве, в трамвае ко мне случайно, от давки, прижалась женщина. У меня тут же пересохло во рту, закружилась голова, и я вышел на ближайшей остановке, не от головокружения, а от того, что неприлично было оставаться в трамвае в таком взведённом состоянии.
Но вернёмся к Клаве, так её звали, это я помню точно. Срок наш в доме отдыха подошёл к концу. Мы с ней не расставались, не раз ещё повторив произошедшее. По-моему, я ей всё же нравился. Во всяком случае, так она мне говорила.
Я спросил:
– А если бы он угадал, где листок?
– А он бы не угадал.
– Почему?
– Потому что у меня в обеих руках было по листку. Когда он ударил по руке, я листок выпустила и показала пустую ладошку.
Юрке повезло, он через год женился на девушке из нашего техникума и прожил с ней всю свою жизнь.
А я с Клавой встречался два года. И было всё, её измены, вплоть до того, что я стоял под окнами больницы, в которой ей помогли освободиться от материнства. Папашей должен был оказаться её начальник. Но об этом я узнал позже. И скандалы, и опять измены. И я, недавний отличник, переживал, страдал и тоже научился изменять, и ругаться, и даже мстить. И долго ещё, разойдясь, мы всё равно встречались.
А закончилось всё тем, что она приехала ко мне похвалиться новой чудовищного цвета шубой. Вошла в мою комнату, а в постели лежала моя девушка, Галка, укрывшись одеялом по самый подбородок. Клава развернулась и ушла. Она шла мимо моего окна и улыбалась, повернув лицо к окну.
Потом она позвонила и сказала, что ненавидит меня. Потом она позвонила и сказала:
– Зачем ты это сделал?
Потом она позвонила и сказала, что любит меня. А я сказал:
– Люби и дальше.
Мы расстались окончательно.
Я встретил её лет через пятнадцать. Она сказала, что у неё всё в порядке, судится за квартиру со своим бывшим мужем.
Вот такая у меня была первая женщина. А ведь могла бы и со мной судиться.
Люська
Откуда она у меня появилась, уж и не припомню. Это были 60-е годы. Беленькая, пухленькая, с ямочками на щеках. Радостно отдавалась.
Компания у нас весёлая была, Рубенчик, весёлый парень, король знакомств. Мог познакомиться где угодно и с кем угодно. Лёва, маивец и футболист, красавец, похожий на грузина. Говорил медленно, слегка причмокивая.
Ехали мы как-то раз в Серебряный Бор на пляж. Было нам всем чуть больше двадцати, и девушки с нами. Со мной сразу две. Любаша, девушка шестнадцати лет, хорошенькая, её никто не трогал, просто дружили. Ей с нами весело было. У неё и парня-то никакого не было. И Люська со мной, беленькая, пухленькая, из Загорянки.
И вот, едем мы в Серебряный Бор на троллейбусе. Орём, хохочем. Рядом какой-то мужик стоит с сединой. Ему лет сорок пять.
Для нас тогда сорокапятилетний мужчина – уже старик. И вот этот «старик» подкатывается ко мне, говорит, что он проводник почтового вагона. А чтобы вам понятно было, по тому времени проводник почтового вагона всё равно что сегодня директор какого-нибудь универмага. Эти проводники возили дефицит из Москвы на юг и там всё сбывали. А с юга везли фрукты, вино и так далее и здесь сбывали.
Места в почтовом вагоне полно было, поэтому оборот был немаленький. И вот этот Александр Петрович, пока мы едем, обо всех меня расспросил.
Седой такой, благообразный, говорит:
– А можно я к вашей компании присоединюсь?
Я всё вам оплачу: шашлыки, вино, мороженое.
– А мы, – спрашиваю, – взамен что?
Он говорит:
– Ничего, за вашими девушками поухаживаю.
– Понравились?
– Да, – говорит, – особенно эта малолетка.
Это он про Любашу.
И вдруг предлагает:
– Если ты мне её отдашь, я тебе плачу сто рублей.
Я говорю:
– Отдать я ничего не могу. Она всего лишь наша приятельница. Сами с ней разговаривайте. Сами за ней ударяйте.
Про себя думаю: «Фиг тебе что обломится» – и добавляю:
– Лучше уж за Люськой приударьте.
– Нет, – говорит, – эта уже в возрасте.
А Люське всего-то двадцать два года, но он, видно, гурман.
А про Любашу-то я знаю. Она кремень. Разные подваливали, и даже артист один известный, но никому не обломилось.
Приехали мы в Серебряный Бор, покупались, шашлыков поели, вина напились. Он, «старик» этот, ведет себя прилично, не пристаёт, не хамит, общается нормально, шуткам смеётся, сам даже неплохо шутит. В общем, пообщались и разъехались.
Живём дальше.
Лето. Сидим как-то той же компанией в кафе на улице Горького. Со мной Люська. Круглый стол, чего-то там выпиваем. Я им заливаю по полной программе. Все смеются. Я – в центре внимания. И вдруг поворачиваю голову направо, а Люськи рядом со мной нет. Ещё больше поворачиваюсь, и вижу – моя Люська сидит за столом с тремя грузинами. Грузины один другого красивее. У меня краска к лицу прилила, позор-то какой, от меня при всех девушка сбежала.
Сижу, думаю, что делать. Люська как ни в чём не бывало возвращается к нам за стол, говорит мне:
– Не подумай чего плохого, они меня позвали, но я даже телефон им не дала.
Я говорю:
– Ребята, двушка есть?
Они мне дают двушку. Я встаю, иду в вестибюль, звоню своей основной девушке, Галке, говорю:
– Можешь приехать сейчас же в «Арагви»?
Она говорит:
– Минут через тридцать.
– Нет, – говорю, – через двадцать.
– Хорошо.
Возвращаюсь за стол и говорю Люське:
– Встала и пошла вон.
Она начинает плакать:
– Я же им телефон не дала. Они меня позвали. Я больше не буду.
– Уходи, ко мне сейчас девушка приедет.
Она вся в слезах, тушь на лице, встаёт, на грузин уже не смотрит, уходит.
Тут влетает в кафе Галка, и мы все продолжаем выпивать и болтать.
Шли годы… нет, шли месяцы. Я в августе того года перевёлся с заочного в дневной институт, и в первом семестре мне стипендию не платили, потому что моя группа работала на заводе и училась. А я уже два года отработал и только учился.
И вот где-то в сентябре звонит мне Люська и сообщает, что очень хочет меня видеть, приезжает ко мне и рассказывает, что в компании тех самых грузин она познакомилась с русским парнем. Он в неё влюбился, и теперь она его жена. Но поскольку я ей не перестал нравиться, она вот она.
И мы укладываемся в постель, но теперь я сплю с замужней женщиной.
А когда Люська уходила, она мне подарила пять рублей. И я их с благодарностью принял, потому что денег у меня не было совсем. У нас в семье на тот момент было сорок три рубля на человека. Мне потом стипендию платили даже с тройками. А пока и стипендии даже не было, так что пять рублей мне ой как нужны были.
Я помню, как однажды в институте иду, есть хочу, а денег нет совсем. И вдруг нашёл кошелек, а в нём – рубль шестьдесят. Купил две сардельки, чай и пирожок с повидлом. А уж на пять-то рублей три дня мог питаться. Дома меня мама кормила. Суп, картошка, каши – больше ничего мы не могли себе позволить. В общем, помогла мне Люська.
И стала она ко мне появляться раз в две-три недели. И каждый раз оставляла по пять рублей. А потом как-то пропала, и насовсем.
А где-то через месяц после её последнего посещения встретил я того «старика». Вспомнили мы Серебряный Бор, его тягу к Любаше. Я спросил его, получилось ли у него что-либо с ней.
– Нет, – говорит, – Любаша категорически отказалась. И деньги не помогли. А вот, – говорит, – с этой блондинкой я встречался.
Я обалдел:
– С Люськой, что ли?
– Ну да. Она ко мне ездила.
– Так ведь она замуж вышла.
– Ну и что? Всё равно ездила. И я ей за каждый раз платил.
– Сколько? – спрашиваю я.
– Десятку, – отвечает он.
И я в полном нокдауне. Это значит, он меня содержал всё это время.
– А сейчас-то ездит?
– Нет, – говорит, – пропала совсем. Что-то у неё там в семейной жизни сложности появились. Муж ревнивый, к тому же штангист. Ну их, от греха подальше.
Вот такая история. Вот такая вот Люська, беленькая, пухленькая.
Наташка из комиссионки
«Когда мы были молодые…» – пелось в одной хорошей песне.
Однажды детский поэт Валерий Шульжик встретил в Доме литераторов поэта-песенника Михаила Пляцковского и сказал:
– Хорошую ты песню, Миш, сочинил.
– Ну, у меня много хороших песен, какую именно?
– Да вот эту: «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли».
– Так это не я сочинил, это Юнна Мориц.
– Да? – сказал Шульжик. – Странно, а я как вспомню тебя молодым, ты всё время нёс какую-то чушь.
Я умирал со смеху, слушая этот разговор. Но это я так вспомнил, чтобы рассказ начать.
Так вот, когда я был молодым, мы тогда ездили хорошей компанией юмористов по разным городам. Хайт, Арканов… да что я вам буду их перечислять, в общем, все мы были в «Клубе 12 стульев» «Литературной газеты». Ездили, выступали, полные залы, большой успех. «Клуб» тогда в моде был. Новые слова в юморе.
И вот что интересно: день на третий в этой сугубо мужской компании начинался разговор о женщинах. Каждый вспоминал какую-нибудь историю, естественно, про красавиц, только красавиц. Я, кстати, тогда придумал формулу, как встречаться только с красивыми женщинами. Очень просто – надо всех женщин, с которыми встречаешься, считать красивыми.
Хвастались мы друг перед другом своими победами, и кто-то предложил:
– А давайте устроим такой вечер, где все будем рассказывать про то, как нам не дали. Ой, простите, как нам отказали.
Так мы этого вечера и не собрали, но про себя рассказать могу. Если честно сказать, так мне больше отказывали, чем наоборот, но кто этим будет хвалиться.