А вокруг люди ходят и тоже смотрят на неё. На нас смотрят и думают, что за урод рядом с такой красавицей. Наверное, чем-то мы выделялись, если они так все обращали на нас внимание. А выделялись мы, я думаю, своей влюблённостью. Я чувствовал, что и она видит что-то приятное в этом уроде. Она говорит со мной тихим своим голосом, смотрит на меня так, что я вижу, она замирает от моих прикосновений.
А может, я всё это выдумал. Она мне нравится, вот я и придумываю. Выдаю желаемое за действительное. Она мне так нравится, что глаз от неё оторвать не могу, хоть искоса, но поглядываю. И придумываю, придумываю.
Нет. Всё это было. Мы держали друг друга за руку. И хороши были от радости. И все это видели, и все смотрели, потому что это так и было.
Я понимаю, что теперь у молодых, если они нравятся друг другу, проблемы переспать не существует. Спокойно могут сделать это уже в первую встречу. О поцелуях вообще речь не идёт. И есть нечто промежуточное между поцелуем и постелью, что многие из молодых «ваще» сексом не считают.
Один мой друг познакомился с молодой девушкой лет девятнадцати, и уже часа через два «это» произошло. И он стал допытываться, почему переспать с ней нельзя, а «это» можно.
Она спросила:
– А вы не обидитесь?
– Нет.
– А чтобы вы отстали.
– То есть?
– Дело в том, что я девица и не хочу пока что ни с кем спать. Конечно, если бы нашёлся человек, которого я полюблю, то я бы с удовольствием, но его нет. Вот я и не хотела, чтобы вы ко мне приставали со спаньём.
Она с моим другом расставаться не желала, но понимала, что, если не сделает хоть что-то, он исчезнет. Через двадцать минут после «этого», когда они снова сели за столик в ресторане, она сказала с вызовом:
– Вы что, теперь считаете меня своей девушкой?
Он ответил:
– Как вы захотите, так и будет.
Она сказала:
– Я не хочу, чтобы вы так считали. Я не ваша девушка, и то, что было между нами, ничего не значит.
Потом, когда они провстречались несколько месяцев, он и об этом её спросил:
– Почему ты тогда так сказала?
– Чтобы вы ко мне не приставали. Я очень не хотела ложиться с вами в постель, и расставаться с вами тоже не хотела, вы мне понравились.
Такая вот чудная история. Сейчас у них двое детей, но она по-прежнему обращается к нему на «вы».
Я старомоден, особенно тогда, когда влюблён. Конечно, я целовал Татьяну, обнимал ее, но о том, чтобы пригласить её в постель, мог только мечтать. Она мне нравилась и без постели. Просто нравилась. Бывает же такое. Для меня счастьем было просто видеть её.
Но речка наших отношений становилась всё более полноводной. И русло уже не вмещало накопившейся воды. Ручейки, источники, талые воды переполняли старое русло. Надо было выдумать какое-то море.
Куда я мог пригласить Татьяну? К себе домой я просто не мог её позвать. Я тогда жил с соседкой. Моя комната в восемь метров досталась мне при разводе.
Попросить какого-нибудь приятеля уступить на вечер квартиру тоже невозможно. Как представлю себе чужую постель, так уже ничего больше и не представляю.
В гостинице – казённая обстановка, а как они будут провожать нас взглядами, все эти горничные и администраторы.
Я позвонил своему другу, который может всё. Шустрый парень с огромным количеством связей. Он всегда что-нибудь да придумает. Он сказал:
– Позвонишь по такому-то телефону, скажешь, что от меня, и директор примет тебя как родного.
Я не поленился, не только позвонил, но и поехал к этому директору.
Коттеджи стояли в берёзовой роще вокруг старинного особняка, в котором находился ресторан. Раньше там жили всякие партийные бонзы, а теперь это коммерческое учреждение, и за большие деньги здесь живут богатые люди. Можно даже заказать обед из ресторана, и тебе на дачу его привезут на машине.
Директор меня действительно принял как родного. Клялся, что он лучший друг моего Гены. И раз Гена рекомендовал, он разобьётся. Я просил его не разбиваться, а помочь. Честно признался ему, что хочу приехать с женщиной.
Он сказал:
– Сам выйду встречать.
– Нет, – закричал я, – только не это. Она известный человек, народная артистка, – соврал я, – и лучше, чтобы её никто не видел.
– Понял, – многозначительно сказал директор и показал мне маленькую дачу, всего две комнаты, но с ванной и кухней. Всё чисто, аккуратно. Я жутко обрадовался. Дача стояла посреди берёзовой рощи. И все было очень красиво, а главное – безлюдно.
Я встретил Таню возле театра после репетиции, и в половине четвёртого мы уже подъезжали к дачам.
– Куда мы едем? – спрашивала Таня.
– Какая тебе разница, едем и едем. А там я тебе покажу потрясающее место. Тебе понравится.
Открылись автоматические ворота, мы проехали по аллеям, ещё один поворот – и вот она, наша дачка. Я такой радостный, и она такая мрачная. Заходим внутрь. На столе стоит заказанный мною обед.
Таня говорит:
– Я есть не хочу.
– Ты разве обедала?
– Перекусила в театре.
– Ну давай тогда выпьем, – говорю я и разливаю шампанское.
Она как-то нехотя отпивает.
Я спрашиваю:
– Что с тобой? Что-нибудь не так?
– Почему ты мне не сказал, куда мы едем?
– А разве имеет какое-нибудь значение, куда мы едем?
– Имеет.
– Тебе что-то здесь не нравится?
– Мне всё здесь не нравится.
– Не понимаю.
– Вы с друзьями девочек сюда возите?
– С чего ты взяла?
– Да я эти дачи знаю. Сюда начальнички девочек возят.
– Я здесь в первый раз.
– Мне здесь не нравится.
– А что здесь плохого? – говорю я. – Ты посмотри в окно. Здесь же прекрасно. Посмотри, какой лес. Посмотри, какая красота.
– Я здесь уже была.
– Как это так?
– К нам в театр приезжал один большой начальник. Не буду тебе называть его имени. Его многие знают. Я ему понравилась. Он стал за мной ухаживать. Мне это, конечно, льстило, но он мне до лампочки был. Директор попросил, чтобы я с ним подружилась. Я и принимала его ухаживания. Вот он меня сюда и привозил.
– Приставал?
– Нет. Мы были в ресторане. Поужинали, и он меня отвёз домой.
– В это трудно поверить.
– А что, у меня такой вид, будто ко мне можно приставать, даже когда я этого не хочу?
– Нет, – совсем расстроился я, – у тебя не такой вид.
– Так зачем же ты меня привёз сюда? – добивала Татьяна.
– А куда мне тебя везти, – честно сказал я, – домой к себе не могу, там соседка, может постучаться в любой момент, на квартиру к другу не хочу, противно. Вот я и пригласил тебя сюда. Вчера я приезжал сюда, познакомился с директором. Никто нас не видел. Что тут плохого?
– Мне здесь не нравится. Сюда девочек возят. А я… Поехали отсюда.
– Никуда я не поеду. – Я расстроился так, что даже не мог этого скрыть.
Действительно, обидно. Я никогда не пытаюсь соблазнить женщину, если не вижу, что ей это тоже нужно. Если я раздевал женщину, она не сопротивлялась. Я не мог этого делать против её желания. Если бы кто-либо когда-то сказал «не надо», я бы тут же согласился – не надо так не надо. Бывает, конечно, звучит это «не надо», но женщина и не сопротивляется. Тогда все нормально. Нет, либо это нужно нам обоим, или никому.
И в случае с Таней я тоже рассчитывал на взаимность. Я так расстроился, что не мог говорить и начал есть. С чего бы это? Сижу и ем. Она на меня смотрит с удивлением:
– Ты что, так сильно хочешь есть?
– Нет, – говорю, – не хочу. – И перестаю есть.
– Ты так расстроился, что на тебя больно смотреть.
– Не смотри, – говорю я.
– Послушай, – говорит она, – это должно быть нужно обоим, а не одному.
– Мне уже ничего не нужно, – говорю я, – но я хочу, чтобы ты знала: я никого никогда сюда не возил.
– Но меня сегодня ты сюда привёз как девочку.
– Я не вижу ничего плохого в том, что привёз тебя сюда.
– Сюда, на чужую дачу?
– Мне больше некуда везти.
Стало так обидно, что я ушёл в соседнюю комнату, включил телевизор. Сижу, смотрю, ничего не вижу.
Таня посидела на кухне и тоже пришла, стала смотреть телевизор. И вот мы так сидим и смотрим этот идиотский телевизор. Я не выдерживаю, сажусь к Тане на диван и пытаюсь её поцеловать. Она отстраняется, встаёт. Я тоже встаю, обнимаю её. Она говорит:
– Я здесь не могу.
Я ей говорю какую-то чушь.
– Я привёз сюда женщину, которая мне очень нравится. Прошло уже полтора месяца, я не позволял себе ничего лишнего. Никаких вольностей. Я к тебе отношусь так, что нет слов рассказать о моём к тебе отношении.
Я ей что-то говорю, а она от меня отстраняется. Я перестаю её обнимать, выключаю телевизор и сажусь в кресло. Она садится на диван. Теперь мы смотрим друг на друга.
Я вижу, что ей просто жалко меня. Опять не выдерживаю, встаю и начинаю её раздевать. Она то ли сопротивляется, то ли нет. Я уже плохо соображаю. Помню какую-то суматоху. Снимать эти высокие сапоги с неё – просто мука. Однако я упорно делаю это. Я так нервничаю, что всё делаю невпопад. Я так долго учился делать это не спеша и спокойно, а теперь сплошной сумбур вместо музыки. Так, кажется, называлась статья в «Правде». Обнимаю её, раздевая.
Она что-то говорит мне. Я ничего не слышу. Помню только, её руки обняли меня за шею, а я её раздеваю. Она обнимает меня. Мы на этом диванчике. Я все делаю как-то совсем неуверенно. Однако что-то всё-таки у нас получается. Потом мы оба замираем. Я так впиваюсь в её губы, что она чуть не задохнулась. Мы лежим, и я не выпускаю её из объятий. Она открывает глаза. Смотрит куда-то в сторону. Потом поворачивается ко мне и целует меня. Мы выходим на кухню. Очень хочется пить, и мы пьём шампанское.
Я не могу скрыть своей радости. Что-то несу несусветное.
«Даже если больше ничего не будет, – думаю я, – всё равно всё прекрасно».
Она говорит:
– Вот это и есть настоящий Телец.
– Почему?
– Потому что Телец обязательно должен добиться своего.