Мы едем домой.
Она говорит:
– Ты наверняка думаешь, что у меня было много любовников.
– Я вообще об этом не думаю.
– Я тебе скажу, у меня был один, всего один любовник. Я на такие дела иду с большим трудом. Один был, да и то появился только тогда, когда я поняла, что мужа больше не люблю.
– Ну и где же он, этот счастливец?
– В Америке. Он журналист-международник. Поехал учиться. Наверное, там и остался.
– А где ты с ним встречалась?
– У него дома. Он жил в однокомнатной квартире. Не женат. Он за мной ухаживал, наверное, полгода, пока я к нему привыкла. Да и приезжала я к нему всего несколько раз. Он мне очень нравился. Я привязалась к нему. Это было уже больше года назад. Вот и весь список моих любовников.
Мы долго ехали до её дома, я не спешил. Мне хотелось, чтобы этот путь не кончался. Она рассказывала о себе какие-то очень обычные истории. Отношения с мужем. Как он иногда выслеживает её. Однажды её кто-то хотел подвезти домой после театра. Муж вмешался, устроил скандал. «Разве лучше, чтобы я ехала на метро, потом на автобусе. Разве это хорошо, что я с сыном на двух автобусах добираюсь до бассейна, а он нас не подвозит».
Я слушаю всё это, и мне её жалко. Мне хочется помочь. Вдруг все её проблемы становятся моими.
– А кроме того, у мужа какие-то садистские наклонности. Он даже в шутку может так сдавить меня своими сильными руками, что у меня потом неделю болит шея.
Я уже ненавижу этого мужа. А ведь мужа надо любить. Это ещё Мопассан говорил. В каком-то рассказе он утверждал, что не может полюбить женщину, если её муж ему не нравится.
А я-то вообще с замужними женщинами старался не встречаться. Но я понимал, что муж должен нравиться. Однако, может, это только во Франции. А этот тип мне сильно не нравился.
Мы едем. Она – актриса. И в театре её, естественно, затирают, как, впрочем, и всех остальных артистов. Роли получают те, кто ближе к главному режиссёру, к членам худсовета. Она, естественно, ни с кем в театре не спит, поэтому особенно сложно.
А вообще-то она попала в театр благодаря не только своей красоте, но ещё и напористости. Ну, и повезло.
– Знаешь, как меня возненавидели все, кто со мной учился, после того, как я поступила в этот театр. А я ведь не делала ничего плохого. Нас было три подружки. Мы так хорошо дружили в училище. Обучение было платным, и муж дал деньги. Он думал, что я не поступлю. Конкурс был большой. А я поступила. Теперь он проклинает себя за то, что дал деньги. На последнем курсе выпускной спектакль ставил один актёр. – Она назвала фамилию известного актера. – У меня с ним сложились приятельские отношения. Когда мы встречались с ним где-нибудь случайно, начинали разговаривать друг с другом голосами Брежнева, Горбачёва, Ельцина. И нам жутко это нравилось. Мы на ходу что-то выдумывали, выстраивали отношения своих персонажей. Радовались, как дети. Назовём его условно Игорь Леонидович. – И вот этот Игорь Леонидович невзлюбил мою Татьяну. Он ей сказал, что актриса из неё не получится, и даже поставил ей тройку. Но не на ту нарвался. Она хоть и тихая с виду девушка, но сумела за себя постоять. Опротестовала это решение. И высокая комиссия поставила Татьяне за выпускной экзамен четыре. – А дальше начались показы. Я взяла и пошла в самый, на мой взгляд, знаменитый театр. Обратилась к одному ведущему актёру, поговорила с ним, понравилась, и он бронировал показ. Вот меня и взяли в труппу. Правда, они тут же уехали на гастроли без меня.
Интересно, что для меня этот театр тоже был лучшим в Москве хотя бы потому, что он взял мою пьесу. И после многих лет странствий по провинциальным театрам я наконец-то приземлился в театре столичном. И мне здесь нравилось всё. И расположение театра в центре Москвы. И главный режиссёр – женщина тусовочная, но умница. А какие актёры! Мечта. А особенно мне нравилось то, что этот театр на праздники делал капустники. Они вместе встречали Новый год. И я думал, что, пока артистам интересно друг с другом, театр существует. Конечно, в этом «терроризме единомышленников» опять же, по меткому выражению ***, и склок, и обид хватает. Но есть человек, который всех их объединяет, который ко всем находит подход. На ней всё и держится.
Говорят, век театра – двадцать лет, а потом всё, надо делать новый театр. Однако вот им уже больше тридцати, однако живой театр, модный и посещаемый.
Когда-то я был влюблён в Эфроса. Дружил с Ольгой Михайловной Яковлевой. Я даже несколько месяцев ходил на репетиции спектакля «Дорога». Была такая инсценировка по «Мёртвым душам» Гоголя. Всем она очень нравилась. Но поставил её только Эфрос. Я считаю, что это была ошибка Эфроса. Автор практически убил великое произведение классика. Все эти Маниловы, Ноздрёвы и Коробочки были интересны своей индивидуальностью. А современный автор объединил их в один коллектив. Но не в этом дело. Спектакль был не из лучших эфросовских. Но какие были репетиции! Праздник театра. Как все артисты замечательно репетировали – Яковлева, Каневский, Броневой. Они и не могли репетировать плохо. А лучше всех играл сам Анатолий Васильевич. Я тогда был в него просто влюблён. До сих пор считаю шедевром его «Месяц в деревне». А после «Вишнёвого сада» на Таганке он стал для меня просто первым. А мой будущий главреж говорила: «Ты пойми, какая это огромная разница – режиссёр и главный режиссёр». Режиссёр распределяет роли, а главный режиссёр распределяет блага. И на него, на главрежа, не могут не обижаться, потому что ни денег, ни квартир на всех не хватает.
И я рассказывал обо всём об этом Татьяне. А ещё я ей рассказал, что задолго до её прихода в этот театр там праздновали старый Новый год. И меня главреж как молодого и перспективного драматурга пригласила на этот праздник и даже посадила за свой стол. Но это ещё полсчастья, а полное счастье было тогда, когда за наш стол сел Владимир Высоцкий: я боялся вымолвить слово. Высоцкий был в чёрной водолазке, с гитарой. О чём-то они долго говорили с главрежем. У Высоцкого были проблемы, и он ими делился со своей хорошей приятельницей.
Выступали артисты, читал письмо другу Григорий Горин. А потом пел Высоцкий.
После него уже никому и ничего делать со сцены было нельзя. Да что я вам рассказываю? Сами видели. После выступления он ещё посидел минут пять с нами и уехал. Казалось бы, что за событие, посидел за одним столом с Высоцким. Даже и не поговорил. От смущения. А о чём я мог бы с ним поговорить? Я для него никакого интереса не представлял. И нечего мне было попусту заговаривать со знаменитостью. А вот слушать было интересно. Всё, что связано с ним, было интересно.
Так вот яркая комета освещает какие-то пейзажи, звёздочки, и они тоже засверкают в лучах большой и яркой кометы. Да кто бы знал сегодня Кюхельбекера, Данзаса, не будь они друзьями Пушкина? Чем они сами по себе знамениты? Да тем и знамениты, тем и интересны нам, что прикоснулись при жизни к Пушкину. Он их любил, дружил с ними, значит, и нам они интересны.
Мы доехали до её дома. Татьяна, конечно же, успела сказать, что играть ей в театре нечего, а в моей инсценировке для неё и роли-то нет. Там вся пьеса на троих исполнителей. Все трое – знаменитые актёры, ей там места, естественно, нет.
Я хотел поцеловать её на прощание. Однако она попросила не делать этого. В любой момент мог подъехать муж. Муж так муж. Я поехал домой. Завтра там же, в то же время. Это значит: в час дня в актёрском буфете.
Полночи я не спал. Лежал и перелистывал каждое её слово. Признаюсь, ей не очень-то удаётся со мной поговорить. В основном говорю я. При Татьяне я становлюсь жутко красноречивым. Боюсь не успеть всё ей о себе рассказать. Всё кажется интересным, и всем хочется поделиться. Может быть, это интересно только мне, но скуки на её лице я не вижу. Может, оттого, что я воодушевляюсь, что-то изображаю, машу руками и трачу огромное количество энергии. После встреч с ней я буквально опустошён. Мне надо потом долго молчать, чтобы прийти в себя.
Я молчу, лежу, смотрю в потолок, гашу свет, читать не могу. Спать тоже не могу. Я встаю, включаю свет, беру пьесу. Снова читаю её. Это инсценировка. Я нашёл у Моруа рассказ о знаменитом писателе. У писателя жена и любовница. Он уходит от жены к любовнице. Обе женщины, естественно, терпеть друг друга не могут. Затем писатель умирает. Женщины встречаются после его смерти поневоле, ненавидя и презирая друг дружку. Потом надо делить наследство, авторские права. Общее дело, общие интересы объединяют их. Затем они подружились, стали неразлучными подругами.
Тут же ночью я ввёл в пьесу ещё одно действующее лицо – горничную. Она была и при первой жене, и при второй. Она – третья. Третья женщина, к которой он был неравнодушен. И даже был привязан к ней не меньше, чем к двум официальным. Ей тоже досталось наследство – пьеса, в которой он описал их собственную жизнь и даже предсказал, как будут развиваться события после его смерти. Та самая пьеса, которую они все вчетвером теперь и играют. Я не выходил из дома сутки, всё не мог оторваться от новой версии пьесы.
Я пошёл от желания помочь Татьяне, но потом мне самому так понравилась именно эта версия, и из второстепенной роль Татьяны стала чуть ли не главной.
Прежде чем перепечатать текст, я прочёл всю пьесу Татьяне. Для этого мы встретились в театре. Я нашёл закуток, в котором полтора часа, размахивая руками, изображал пьесу.
Татьяна просто окаменела. Она была на читке пьесы труппы, она знала ту пьесу, а теперь, поняв мой замысел, просто замерла от счастья. Я закончил читать. Она обняла меня и заплакала.
– Что теперь будет? Ведь мне эту роль не дадут никогда.
– Тут надо по-хитрому, – сказал я.
– Это гастрольный вариант, с ним наверняка поедут за границу. Зачем им ещё одна роль? Режиссёр и три актёра, им больше никто не нужен. Все трое – звёзды. В Америке все сбегутся.
– Согласен, – сказал я. – И точно знаю, что ещё одна звезда им не нужна. Это делёжка славы и… А что касается денег, то ты согласна ехать на гастроли бесплатно?