Она тихо, маленькими шажками перемещалась ко мне. И я думал, что, пока она дойдёт, у меня остановится сердце. Пожалуй, это был единственный раз, когда у нас всё это получилось так ласково и нежно. Я лежал рядом с ней и говорил какие-то безумные слова. Я не помню, что я ей говорил. Волосы её пахли солнцем. И если бы на том закончить наши отношения, можно было считать себя счастливым и до конца жизни вспоминать этот момент. И благодарить Всевышнего за этот подарок.
Потом мы ужинали все вместе. Муж, Ира, я, Татьяна и собака. Шикарная собака. Пёс Наган. Он все время тыкался своим носом в колени Татьяны. Какой-то сексуально озабоченный пёс. Он просто не отходил от неё. И всё время совал туда свою красивую морду. Вот соперничек попался! Но как я его понимал… Мне и самому хотелось уткнуться ей в колени лицом и замереть, и чтобы она меня гладила по голове и крепко прижимала к себе.
Вот, казалось бы, и прекрасно. И что ещё нужно? Что ещё нужно бедному влюблённому? Но ведь мы на достигнутом никогда не остановимся. Мы встречаемся дальше. И вдруг она проговаривается, что ходила в Дом кино с тем самым Рафиком. Она, видно, действительно, не придавала этому значения. Зато я придавал.
– Как, – возмущался я, – ты же сказала, что он тебе на фиг не нужен!
– Так и есть.
– Зачем же ты с ним пошла?
– Он звонил сто раз. Я отказывалась. И ни о какой работе слышать не хотела после разговора с тобой. Но тут он позвонил и пригласил в Дом кино. Там шёл очень хороший фильм. Я и согласилась.
– Ну и что?
– Ничего. Он мне там опротивел – сальный какой-то. Я даже не позволила ему провожать себя.
Я сказал:
– Всё! Этого я перенести не могу.
И я ушёл. Я не хотел этого больше терпеть. Самолюбие моё было опять уязвлено. Этот масленый Рафик теперь думает, что он увёл у меня девушку, что он лучше меня. Что любая женщина выберет его. Да вы, конечно же, эти мысли знаете. Дурацкие мысли, но разъедающие душу, не дающие спать, есть, жить. Я и не жил. Я думал о ней. Я понимал, что я её не переделаю. Звонить ей не буду. Да пошла она! И так далее.
Через две недели я встретил её в баре. Она была со своим оператором. Кроме них двоих за столом сидели ещё два незнакомых мне парня.
Она увидела меня и, как ни в чем не бывало, крикнула:
– Иди к нам! У нас есть ещё одно место.
Я взял свой кофе, сок, пятьдесят граммов «Ме-таксы», подошёл к их столу и сказал:
– Я в гареме не уживаюсь. – И пошёл в угол комнаты.
Сижу, пью свой кофе. Естественно, слежу за ней. Они попили, поели. Потом все мужики ушли. Она встала и направилась к мне. Села за мой столик.
Я сказал:
– Я тебя сюда не звал.
– Выслушай меня.
– Не хочу с тобой разговаривать.
– Пожалуйста, не кричи, на нас обращают внимание.
Интересно, куда же делась её гордость? Я ей хамлю в открытую, а она продолжает сидеть. Интересные существа – женщины. Никогда, никогда мне вас до конца не понять.
– Пошла отсюда! – уже совсем по-хамски говорю я. Мне терять уже нечего.
– Давай поговорим. Я ничего не сделала плохого.
– Оказывается, ничего! – возмущаюсь я. – Ты позоришь меня постоянно. Ты меня предаёшь на каждом шагу. Я знать тебя больше не хочу. Уходи!
Она встаёт и уходит. На нас со всех сторон смотрят. Представляю себе эту картину. Красавица, гордая и необыкновенная, что-то лепечет этому уроду, а он просто хамит и прогоняет её. И такие мысли ещё приходят мне в голову. Наверное, я тоже в какой-то степени артист, если всё время вижу себя со стороны.
Вот и снова разошлись. Я хожу по Останкинскому телецентру и всё время встречаю её. Она постоянно со своим усатым оператором. Абсолютно ясно, что он по уши в неё влюблён. Они вместе работают над сюжетами. Однажды я сидел в нижнем баре, пил свою «Метаксу», запивал кофе. Она сидела за соседним столиком, кося глазом в мою сторону. Мы едва поздоровались. Она сидит одна. Я сижу один. Вдруг вбегает этот её оператор, подскакивает к ней, перепуган, извиняется за опоздание. Она очень не любит, когда к ней опаздывают. Садится. Она уже взяла ему кофе. Они что-то бурно обсуждают. Всё как когда-то у нас. Только маленькая деталь: вместо меня – он. А я сижу за соседним столом. И не могу понять – люблю ли я её. Почему-то в душе моей нет боли. Хотя, казалось бы, я должен страдать. Но поскольку всё делается у тебя на глазах, открыто, не так больно. А может, я уже достиг того болевого порога, когда дальше некуда. И надеяться не на что. Мне всё время вспоминается история Манон Леско. Ах, как хочется сделать из этой истории мюзикл! Он будет самым современным мюзиклом. Потому что за сотни лет не изменилось ничего. Жива она – Манон Леско. И жив кавалер Де Грие. В том или ином виде. Хотя и она не Манон, и я не кавалер. Ой, не кавалер.
У неё своя жизнь, у меня своя. Я уже ничего от неё не хочу и никакого зла ей не желаю. Я понимаю, что этот оператор ей помогает. Он ей для чего-то нужен. Он там где-то по пути к её дому живёт. А если чего-то в нём не хватает, она дофантазирует. Он её ещё и домой отвозит. А я мавр, маврушка, который сделал своё дело и может отдыхать.
Однако проходит ещё пара недель. Я в плохом настроении, а оно у меня сейчас почти всё время плохое, вхожу всё в тот же нижний бар. В конце очереди стоит оператор, за ним Татьяна. Мы уже, кажется, и не здороваемся. Так, едва замечаем друг друга. Чужие люди. У них обоих какой-то удручённый вид. Я встаю последним за Татьяной. Вдруг этот оператор, он высокий, симпатичный парень, поворачивается ко мне и через её голову спрашивает:
– А почему вы со мной не здороваетесь?
И тут я срываюсь:
– А вы кто – мой друг, знакомый, родственник? Я даже не знаю, как вас зовут.
– Серёжа, – говорит он мне.
– Вася, – говорю я ему и замолкаю. Мне становится стыдно. С чего это я на него набросился? Что он сделал мне плохого? Он мне не нравится только лишь тем, что он рядом с ней. Но он же не виноват, что влюбился.
Я стою весь в ярости, перевожу глаза на её лицо и вижу, как по щеке её бледной катится слеза. Одна, потом вторая.
– В чём дело? – не выдерживаю я.
– Помоги мне, – говорит она. – Мне так плохо.
– Пойдём, – говорю я ей, беру за руку, и мы уходим из бара. Надо было видеть лицо этого оператора. Нет, лучше не надо. Не надо было видеть этого лица.
Я и не оглядывался, ведь некоторое время назад я был в его положении. Мне даже жалко его стало.
Мы с Татьяной вышли из бара, сели за столик в соседнем буфете. Я сел напротив неё. Взял её руки в свои. И началось.
– Они меня ненавидят. Они готовы меня сожрать. Они всё делают мне назло. – Это о её группе, где она работает уже в штате. С карьерой актрисы уже всё закончено.
Я сижу, слушаю, держу её руки в своих. Потом говорю, что она сама ведёт себя неправильно, высокомерно. Она должна понимать, что она красивее окружающих её женщин. И вызывает этим раздражение. Она не оставляет им шансов на успех у мужчин. Она должна вести себя скромно. Не тянуть одеяло на себя. Она здесь работает, а не ищет ухажёров. Если её кто-то не любит, значит, она неправильно себя ведёт. Надо разговаривать с людьми. Она тебя терпеть не может, а ты сделай для неё что-то хорошее. Похвали её платье, прическу, ну и так далее.
Я говорю, глажу её руки. И вижу, как на щеках её выступает румянец, слёзы давно высохли, глаза ожили. Лицо её становится снова родным и близким.
– Спасибо тебе, – говорит она, совсем уже успокоившись.
– Теперь это твой парень? – спрашиваю я.
– Нет, мы просто с ним работаем.
– У тебя с ним любовь?
– Какая любовь, о чём ты говоришь? Один раз целовались в машине, вот и вся любовь.
У меня такое ощущение, что для неё поцелуй ничего не значит, что-то вроде рукопожатия. Впрочем, сейчас это не только у неё.
– Я так понимаю, что он должен тебе в чём-то помогать?
– Я тоже так вначале думала, а теперь вижу, что никакого веса у нас в компании не имеет.
Бедный парень, попал хуже меня.
– Зачем же всё это нужно?
– Работаем вместе – вот и всё.
– А где же наш красавец-артист?
– Я его почти совсем не вижу. Только когда кто-нибудь из его друзей зовёт в театр на премьеру, вот тогда и встречаю.
– Бьётся ретивое?
– Ни капли, другая жизнь.
– Ладно, – говорю я, – иди к своему оператору, а то неудобно.
– Спасибо тебе, – опять благодарит она и, уходя, добавляет: – Я по тебе скучаю.
– Я по тебе тоже, – вырывается у меня.
Вот так мы и живём. Она продолжает встречаться с оператором, но я уже не ревную. Я понимаю, что шансов у него никаких.
Потом наступает Новый год. Мы празднуем его в Доме актёра. У нас за столом человек десять. Я с другой девушкой. Я вижу вдалеке Татьяну. Она в другой компании. И какой-то незнакомый амбал всё время танцует с ней. Мы только издали смотрим друг на друга. Только издали.
Через несколько дней случайно встретились в «Останкино», она меня спрашивает:
– Ну, как Новый год?
– Нормально, – говорю я.
– А мне показалось, что у вас было не слишком весело.
– Это тебе только показалось. А что за амбал с тобой отплясывал?
– Это друг директора ресторана. Я дружу с его дочкой. Они меня и пригласили. А с тобой кто был?
– Девушка, с которой я встречаюсь.
– Симпатичная.
– А ты красивая.
– А что толку? – говорит она.
– А как твой артист поживает?
– Он болен. Я ездила к нему в больницу.
– Ты его до сих пор любишь?
– Нет. У него другая женщина. Я приехала в больницу, а она там. Но всё равно он очень обрадовался.
– Что ж тут удивительного, человек болен, ты его навестила.
– Мне пришлось уйти. Я знаю, это его постоянная женщина. Может быть, уже жена.
– И какая она?
– Никакая. Совершенно обычная.
На лице её было написано недоумение. Она – красавица, за которой ухлёстывают все, стоит ей только захотеть, а он почему-то выбрал ту – никакую. Совершенно обычную.
– Значит, – сказал я ей, – у неё есть какие-то свои достоинства. Красавицы у него уже были. Наверное, ему с этой женщиной спокойнее и надёжнее.