вым напряжением от иностранного, переключается на меня, и чернобровому делать нечего. Он раскланивается и уходит.
– Я ещё подойду, – грозит он напоследок по-английски, а может, наоборот, обещает не подходить. У меня с английским не очень хорошо. «Да» и «нет» путаю.
Говорил мне Карл Маркс: учи иностранный – это ещё одно средство борьбы за существование. Хорошо ему было – его Энгельс кормил, а нам не до языков было – мы материалы съездов учили да его дурацкий марксизм.
Это я уже Лидушке говорю. И она со мной полностью согласна.
Слово за слово. Лидушка рассказывает, что она микробиолог, что не замужем, сыну девять лет. В общем, обычная история. Вечером мы с ней идём на концерт. Здесь каждый вечер аниматоры работают. Садимся на лавку в амфитеатре, начинается представление кого-то там на сцене. И вдруг рядом с Лидушкой, с другой стороны, появляется этот жгучий брюнет, садится и начинает с ней мило ворковать. Мне уже всё это не смешно. Минут через десять я затосковал и говорю:
– Я вам не мешаю?
– Пока нет, – говорит она и смеётся.
Я сижу, заканчивается эта анимация. Все встаём, под заключительную песню делаем какие-то телодвижения. Идём в бар возле бассейна, сидим, пьём чего-то. Плачу, естественно, я, сухумец мне подливает:
– Что, браток, попал?
Я плачу как джентльмен, а он, ухажёр, тоже вроде как джентльмен, но почему-то не платит. Он что-то рассказывает, естественно, по-английски. Мы напряжённо пытаемся понять. Уже головная боль от этого напряжения. По-моему, этот турок и сам не очень понимает, чего говорит. В общем, скоро это всё надоедает.
Я наконец говорю ей тихо:
– Может, я пойду?
Она поворачивается ко мне, смотрит долгим взглядом и говорит:
– Я бы хотела уйти с вами вместе.
И всё. Тут же сухумец даёт счёт нашему турку. А мы с Лидушкой улетучиваемся. Берем ещё пару коктейлей в вестибюле, бутылку шампанского и отправляемся к ней в номер. Из номера я выхожу уже поздним утром.
А днём на пляже я подношу ей шикарный букет цветов. Это у меня обязательно.
Мне было с ней хорошо. И ей, кажется, не слишком со мной противно.
Однажды мы с ней ездили в турецкий ресторан. Ресторан располагался на склоне горы. Вы только представьте себе: вдоль горы спускаются террасы, на террасах столы, внизу старинная мельница и поток воды, падающей сверху, до сих пор вертит колесо этой мельницы. На самом верху, в этом бурном потоке, лениво покачивая хвостами, стоят в воде огромные форели. Мы выбрали себе по форельке. Сели за стол на террасе, и нам подали жареную форель, овощной салат и бутылку вина. И все это стоило, как потом оказалось, всего четырнадцать долларов. А за такси, как опять же потом оказалось, мы заплатили все двадцать. Во загуляли! И мы сидели поддеревом, а через его не очень густую крону на нас падали тёплые солнечные лучи. Мы с аппетитом ели и пили, я ей рассказывал какие-то смешные истории. Она так красиво смеялась, и тогда её окликнул какой-то её знакомый. Откуда он взялся на нашу голову? Когда он её окликнул, я готов был кинуться на него и треснуть по башке.
Какое он имел право знать мою Лидушку?
Уже «мою», отметил я про себя. Ревность – плохое качество. Порождено чувством собственности. Моё – и никому больше не принадлежит. Больное самолюбие также отравляет жизнь, подсказывая порочную мысль: «Он что же, лучше меня?» Почему это на него обращают больше внимания? Подходят какие-то два мужика:
– Лида, как ты здесь? Где ты отдыхаешь?
Откуда они взялись? Почему стоят у нашего стола? Хорошо ещё, появились две их подружки и на меня уставились. Потом они все пошли на соседнюю террасу.
– Кто-то из бывших? – равнодушно спросил я.
– Да, один старый знакомый, – сказала Лидушка, поскучнев.
Мы прекрасно провели время среди этой журчащей красоты; выпили ещё бутылку. И еле дождались, когда таксист довезёт нас до Лидушкиного номера. А таксист не спешил. Он всё время рассматривал Лиду в зеркало. И мне казалось, что вот-вот он предложит мне цену за неё. В конце он сказал:
– Какой женщин, – совсем по-кавказски.
Наконец мы остались вдвоём в её номере. Вот уж праздник так праздник: Лидушка отдаётся так, что сравнить её не с кем.
Она – женщина сладострастная. Вот такое словцо вспомнил я из старого лексикона. Она чувствует каждую секунду секса, чувствует и ценит. Она очень благодарная любовница. Рядом с ней чувствуешь себя мужчиной.
Я думал, что это юг, море, солнышко сделали её такой прекрасной. Бывает, приезжаешь потом в Москву, встречаешь свою южную подругу и – где море, где солнце? Всё куда-то пропадает на фоне города и забот, но здесь не пропало. Ничто не забыто, никто не забыт – как гласили прошлые коммунистические лозунги.
Когда мы прилетели в Шереметьево, меня никто не встречал. У нас с женой это не принято.
А её, Лидушку, встречал какой-то мужчина средних лет.
Она увидела его издали и сказала:
– Меня встречают, не ревнуй – мой старый знакомый.
– Естественно, влюблённый давно и безнадёжно.
– Естественно, – сказала она.
Сколько же их, влюблённых в неё?
Она пошла – высокая, стройная, желанная, – я сразу заскучал. Казалось, что она уходит навсегда. Уже уходя совсем и глядя вперед, она сделала дяде ручкой. Я смотрел ей в спину и понимал, что она уходит навсегда. Ну что ж, надо с этим смириться. Не в первый и не в последний раз кончается мой курортный роман именно так. Будем вспоминать её с легкой грустью.
Я приехал домой. Меня встретила жена – милая, прекрасная, добрая, чудная и так далее и, что самое интересное, любимая. Я её действительно люблю, ценю, уважаю. Мне за десять лет совместной жизни не надоело с ней разговаривать, не надоело спать с ней. Мне приятно целоваться с ней, обниматься. Мне с ней тепло, уютно и всё понятно.
Когда я ей изменяю, где-нибудь на юге или в командировке, последние дня два я пощусь, чтобы приехать к ней во всеоружии. В этот раз так не получилось. Лидушка выпотрошила меня настолько, что было не до жены. Однако всё как-то прошло незаметно. Устал и устал. А назавтра я уже был свеж как огурчик.
Я думал, что Лидушку уже никогда не встречу. Звонить ей не звонил – держался. Но однажды ходил возле её института, что в арбатском переулке. Ходил часа полтора и встретил её, так сказать, случайно.
– И что же это вы мне не звоните? – спросила она почему-то на «вы».
– Я не знал, нужен ли я вам.
– Вот позвонили бы и узнали.
– И что бы я узнал? – глупо спросил я.
– Что я по вас скучаю, – сказала она.
Мы пошли на Арбат и там, как молодые, сидели в уличном кафе.
Я довольно равнодушно спросил её про знакомого, который встречал в аэропорту.
– Я так и знала, что вы из-за него надуетесь. Ну, ничего здесь нет загадочного. Когда я уезжала, я попросила его встретить меня. Не буду же я за такси триста пятьдесят рублей платить. Я женщина одинокая, небогатая, мне это не по средствам. Я же не знала, что возвращаться буду с вами. Как я могла предполагать, что такое чудо свалится мне на голову? А сообщить ему, чтобы не приезжал, было уже неудобно.
Я молчал. Она поняла, что объяснение недостаточное и необходимо сказать что-то ещё.
– Когда-то он предлагал мне выйти за него замуж, но как-то желания не возникало. Понятно?
– Понятно.
Потом мы поехали к ней домой, и она познакомила меня со своим сынишкой.
– Игорёк, – сказал он.
– Василий Сергеевич, – сказал я и пожал ему, как взрослому, руку.
– А я знаю, кто вы, – сказал он.
– Кто?
– Мамин хахаль, – сказал он.
– Ты что это говоришь? – всплеснула руками Лидушка и не смогла сдержать смеха. Потом заторопилась на кухню. – Я пойду приготовлю поесть. Вы познакомьтесь поближе.
– Давай играть в войну, – сказал он мне. – Ты прячешься, а я тебя ищу.
Я спрятался за шкаф, а он стал меня искать. Нашёл. Я сел на стул. Он подошёл ко мне с пластмассовым автоматом и сказал:
– Дядя, ку-ку! – И когда я повернулся к нему лицом, он врезал по этому лицу прикладом автомата, приговаривая: – Вот тебе, фашист проклятый.
Тут уж я не выдержал, схватил его за ноги и поднял вверх. Его лицо оказалось на уровне моих колен, и он со всего размаха заехал мне кулаком в пах, я не ожидал и, охнув, осел на стул. Хорошо ещё, что не выпустил его из рук, иначе бы он голову сломал.
Я решил проучить его как следует. Я уложил его к себе на колени и стал лупить ладонью по попе. Сначала он сказал:
– Русские не сдаются, – а потом заорал так, что тут же прибежала Лидушка.
– Что здесь происходит?
– В войну играем, – сказал я. – Он ко мне в плен попал. Сцена называется «партизан на допросе».
Пришлось этого поганца отпустить. Он отошёл от меня на безопасное расстояние и сказал:
– Ну ты живодёр.
Откуда слова-то такие знает? Непонятно.
Мы пошли есть. И этот поганец, этот ядовитый цветок жизни, не успокоился до тех пор, пока не опрокинул мне на ноги горячий чай. Редкий негодяй. Знал ведь, что при Лидушке я ему по шее дать не могу.
И вот пошла у меня двойная жизнь. Не думайте, что я стал меньше отдавать жене. Нет. Как говорит один мой знакомый, мудрый человек: «Любовь – это такой источник, которого хватит на всех».
Мы встречались с Лидушкой целый год. Практически она у меня была второй ж: еной. Я помогал ей, отовсюду привозил ей подарки, покупал ей платья. Я даже ухитрялся ходить с ней в театр и на концерты. У меня же много разных деловых встреч. А жена у меня довольно ревнивая. Приходилось сочинять. Надо было всегда помнить подробности этих сочинений. Потому что жена имела обыкновение по несколько раз переспрашивать о деталях моих «деловых встреч». Старался быть убедительным и в тонкостях представлял всё, что рассказывал. Во всяком случае, я не собирался разводиться с женой. Ограждал её от неприятных ощущений и стрессов. Так мы и жили втроём. Мне казалось, что никого у моей Лидушки не было. Да так оно, наверное, и было.
И вот наконец я подхожу к началу моего рассказа. Считайте, что до того было вступление, так сказать, пролог. А само действие только начинается. Лето. Подходит август. У всех отпуска. Куда ехать? Вот я и придумал: а не поехать ли нам в круиз? Я с женой и Лидушка с сыном.