И куда же двигается эта удивительная парочка? Так ведь в сторону особняка Второва, который некогда принадлежал этому русскому Моргану, промышленнику и банкиру, обладателю самого большого состояния в России. Про него говорили: «В России правит не Николай Второй, а Николай Второв». Построенный накануне мировой войны красивый дом в стиле неоклассицизма после революции занимал нарком иностранных дел Чичерин, но с установлением дипотношений на уровне посольств его передали Буллиту в качестве резиденции.
И вот теперь с понедельника на вторник Страстной седмицы, когда все верующие молятся перед иконами и усиленно постятся, американский амбассадор устраивал тут некое грандиозное действо, названное «Фестиваль весны».
На Арбате Булгаков сказал:
– Все, пора садиться в тыкву! – Он поймал такси, и наша парочка подъехала к резиденции посла, как положено являться на бал, в карете.
– Территория посольства считается временной частью того государства, коему оно принадлежит, – заявил Михаил Афанасьевич. – Стало быть, мы вступаем с тобой в заграницу, в Америку.
– Стало быть, тебя теперь легче будет сцапать и обвинить в том, что ты американский шпион, – со смехом ответила Булгакова.
– Если можно, после того как я вкушу всех гнилых буржуазных ценностей, агент Мадлена!
– Ладно уж, вкушайте.
Америка терлась вокруг Михаила Афанасьевича все последнее время. В Америке шли его пьесы, к нему в гости шастали всякие корреспонденты, импресарио, журналисты, актеры, исполняющие там написанные им роли и едва владеющие русским языком. В середине апреля секретарь американского посольства Чарльз Боулен звонил с приглашением, на что Булгаков простодушно зазвал его к себе в Нащокинский. Боулен явился в сопровождении другого секретаря Тейера и, конечно же, вездесущего Жуховицкого. Люся сама накрыла на стол – икра, лососина, домашний паштет, огурцы, редиска, жареные шампиньоны, белое вино, водка. Боулен оказался молодым человеком лет тридцати, безукоризненно говорил по-русски и приказал называть его просто Чарли. Заявил, что намерен с помощью Жуховицкого переводить на английский язык «Зойкину квартиру». Пообещал добиваться разрешения на длительное турне Булгаковых по Америке. Сказал:
Уильям Буллит, первый посол США в СССР в 1933–1936 годах
[Из открытых источников]
– Наш Буллит, мы его называем «великий Билл», говорит, что готов поместить вас в огромный чемодан и тайком вывезти в США.
Через несколько дней обедали у Боулена на его съемной квартире, раз в пять просторнее, чем в Нащокинском. И снова сплошные восторги и мечты.
Наконец Михаил Афанасьевич получил от Буллита личное приглашение, и вот теперь их встречали два любезных молодых американца, Чарли Боулен и некий Фил, повели вверх по лестнице, где всех приветствовал сам Уильям Кристиан Буллит, миллионер и интеллектуал, с которого Фрэнсис Скотт Фицджеральд писал своего великого Гэтсби. При нем стояла его супруга Луиза Брайант, вдова поэта Джона Рида, с восторгом описавшего революцию 1917 года в книге «Десять дней, которые потрясли мир». Хорошенькая, но не красавица. Всех гостей Буллит приветствовал на превосходном французском, выговаривая слова так, что все было понятно.
– Отчен рад видеть вас у нас в Спасо-Хаус. Добро пожаловать. Высоко ценю ваш талант. Непременно познакомлю вас когда-нибудь с моими друзьями, такими же большими писателами, как вы, это Хемингуэй и Фицджеральд. А теперь о вас будут заботиться секретарь посолства Чарльз Боулен и военный атташе Файмонвилл. Очень, очень рад!
Поступающие советские гости с недоумением взирали, как американцы вьются вокруг Булгаковых, в то время как остальным подобного внимания не уделяется. На «Фестиваль весны» пригласили целых пятьсот советских граждан, начиная с военной элиты и кончая театральной богемой. Всем приходящим тотчас предлагали по бокалу шампанского «Моэт и Шандон».
– Ты смотри! – удивлялся Михаил Афанасьевич. – Ворошилов, Буденный, Егоров. При всех орденах. А вон Тухачевский. Этот во фраке. Весьма непривычно смотрится. Того и гляди увидим твоего Женечку. Хотелось бы поглазеть на него во фраке.
– Вряд ли… – озираясь по сторонам, неуверенно ответила Елена Сергеевна. – А эти-то шуты гороховые как вырядились! Сказано же было в приглашении: «фрак или черный пиджак», вот дурни!
Это касалось Радека и Бубнова. Заведующий бюро международной информации ЦК партии Карл Радек всегда отличался экстравагантными одеждами. Когда-то он пел осанну Троцкому, теперь воспевал Гитлера. Сюда он явился в костюме туриста, иначе и не скажешь. Смелый вызов буржуазным фракам и пиджакам! Нынешний нарком просвещения Андрей Бубнов, сменивший умершего Луначарского, отличался от всех гимнастеркой защитного цвета, воинскими брюками и пыльными сапогами. Он сказал:
– Не представляю, как Сталин явился бы сюда во фраке!
В зале с колоннами, сплошь увитыми мелкими розами, уже вовсю танцевали, с хор светили разноцветные прожектора, превращая реальность в феерию, одна стена оказалась загорожена сеткой, за которой порхали сотни самых разнообразных птиц.
– Оркестр выписан из Стокгольма, – сообщил Боулен. – А эта мелодия сейчас бешено популярна в США. Из нового фильма Марка Седрича «Топ хэт», по-вашему «Цилиндр». Мы обязательно пригласим вас на просмотр. Танцуем! – И он закружился в грациозном танце с Айрен, женой советника Уайли, хорошенькой и подвижной женщиной в золотистых, почти белых кудряшках.
Булгаковы поставили осушенные бокалы на поднос снующего слуги и тоже закружились в плавном танце, сбросили первоначальную скованность, слегка опьянев, развеселились. Михаила Афанасьевича привел в восторг фрак стокгольмского дирижера с фалдами до самых пят. Вышедший певец запел, обогащая нежную музыку мягким приятным вокалом.
– В этом месте следует прислоняться cheek to cheek, – оповестил Файмонвилл, который Фил, и прислонил свою щеку к щеке партнерши.
Глянули – и впрямь все американцы, танцуя, прислоняются щека к щеке. Засмеялись и с удовольствием тоже прижались друг к другу щеками, а Мадлена даже пропела, различив слова:
– When we’re out together dancing cheek to cheek.
Среди танцующих мелькали Таиров с женой Алисой Коонен, Мейерхольд с Зинаидой Райх, бывшей женой Есенина, директор и худрук студии МХАТа Берсенев со своей Гиацинтовой, Немирович-Данченко с Котиком, и все выглядели так, будто всю жизнь ходили во фраках.
После десятка танцев гостей пригласили отужинать в огромной столовой, где ожидало новое удивление – лес из десяти березок, растущих как будто прямо из пола, на столах помимо обилия яств – сотни красных и желтых тюльпанов, а скатерти укрыты листьями цикория, изображающими изумрудную лужайку. В дальнем конце – некое подобие колхоза с крестьянами, играющими на аккордеонах и гармониках, с танцующими колхозницами, с козлятами, овечками и двумя медвежатами. В вольере – фазаны, разноцветные попугайчики, зяблики. Вдоль стен – занавешенные со всех сторон синим бархатом кубы, и Фил сказал, что это особый секрет.
Когда все приступили к ночной трапезе, свет погас, и на высоком потолке вспыхнули звезды и луна. Меж тем время летело быстро, уже два часа ночи. За столами стало тесно, гости принялись пить и есть, ибо чего тут только не было! Лучшие французские вина, коньяки, джин, водка, разумеется, виски лучших шотландских сортов, но и американский бурбон. Перечислять блюда – значит утомить тебя, читатель, изнурить слюноотделением. Желающих отведать шашлыков приглашали на верхний этаж, где пылали угли и шкворчало запекаемое мясо. Кавказцы играли свои мелодии, били в бубны и барабаны.
– Как вам нравится в Спасо-Хаусе? – спросил Чарли.
– А почему Спасо-Хаус? – поинтересовался Булгаков.
– Тут рядом церковь, она называется Спас на Песках.
– Очень нравится. И название вы хорошо придумали.
Объевшиеся и запьяневшие гости бурно веселились. К Булгаковым подкатила чета Бухариных – Николай и Анюта, он на тридцать лет старше нее, неопрятный, в потерханном костюмчике, на сюртуке явная заплата, а главное – бывалые сандалии на босу ногу! Она – юная круглолицая девушка с огромными восточными глазами.
– Ну что, Булгаков, должно быть, чувствуете себя в такой обстановочке как дома? – нагло обратился главный редактор «Известий» к писателю. – Душа поет?
– Не то слово! – усмехнулся Михаил Афанасьевич. – Тут все мое, родное. Я ж, как вы знаете, внутренний эмигрант. Это вы все свободно по заграницам вдоль и поперек шатаетесь, а мне приходится московской Америкой довольствоваться.
– Что ж, наслаждайтесь, – злобно зыркнул на него петушиным глазом тот, кого соратники по партии презрительно именовали Бухарчиком. – Думаю, вам недолго осталось. Скоро мы начнем все гайки закручивать.
– Премного благодарен. А вы, как погляжу, нарочно в лохмотья вырядились, чтобы показать презрение к буржуям?
– Да что с вами разговаривать! – махнул рукой Бухарчик. – В сущности, вы уже давно списанный материал.
Тут его молодая жена, в девичестве Ларина, весело засмеялась, и петух со своей курочкой отвалили.
– Ларины-Бухарины… – злобно проскрипел Булгаков. – Не в том беда, что ты Бухарин, а в том, что ты…
Он стал подыскивать рифму, но жена быстрее придумала:
– …с противной харей!
– Гениально! – воскликнул муж и прижался щекой к щеке жены.
В три часа ночи солнце и луна стали тускнеть, внезапно резко грянули гармошки и так же резко замолчали. С занавешенных кубов сорвали синий бархат, и там в клетках захлопали крыльями яркие разноцветные петухи. Предполагалось, что они воспоют наступающее утро, но лишь один слабо прокукарекал, другой же с перепугу взлетел, вылетел из клетки и метко приземлился в блюдо страсбургского пирога – утиного паштета фуа-гра, считающегося одним из самых изысканных блюд мировой кулинарии.
– И страсбургский пирог нетленный петух разрушил оглашенный, – засмеялся Булгаков, перефразируя «Евгения Онегина».
– Я уже пьяная и облопалась, – честно призналась Елена Сергеевна. – Поехали домой, барин?