Но Боулен сказал:
– Великий Билл приказал не отпускать вас до самого утра.
Тут оркестр заиграл «Glory, glory, hallelujah», и в свете зари выросла на постаменте фигура великого Билла Буллита с бокалом шампанского в руках. Посол Соединенных Штатов под звуки оркестра пропел куплет из гимна северян и громко воскликнул по-русски:
– Да здравствуют Россия и Америка!
Потом он пошел по пьяным и объевшимся рядам, высокий и по-американски самоуверенный, трезвый и торжествующий. Он чокался своим бокалом с бокалами тех, мимо кого проходил, и лишь возле четы Булгаковых остановился и с особым чувством чокнулся с обоими.
– Отчен рад! Отчен! Я – Бул-лит, вы – Бул-гаков.
К нему подплыла пьяненькая Луиза, и он воскликнул:
– Бал! Все танцуют!
И все пьяные и объевшиеся, кто еще мог стоять на ногах, потянулись за ним в зал с колоннами, где всех встречала музыка. Во время танцев Буллит с женой незаметно исчезли, будто их и не было. Рядом с Булгаковыми закружилась чета Тухачевских, и заместитель наркома обороны как бы невзначай обронил в сторону писателя:
– Жаль, что ты не подвернулся мне в двадцатом году на Кавказе.
Булгаков хотел что-то ответить, но не нашелся, а Михаил Николаевич уже был далеко. А время летело, уже пять часов утра, и Михаил Афанасьевич предложил вернуться в столовую, выпить на посошок, закусить и теперь уж окончательно – домой!
На посошок же случилось такое, после чего уж и стыдно было оставаться. Даже мы с тобой, читатель, не слишком избалованные подобными Лукулловыми пиршествами, и то поспешили бы прочь. Один из медвежат выбрался из своего загона и лежал между столами на спине с бутылочкой молока в лапах. Весельчак Радек выхватил у него бутылочку, снял с нее соску, надел на бутылку шампанского и отдал медвежонку. Тот сделал несколько глотков и, отбросив бутылку, заревел, как младенец. Радек тем временем исчез, а начальник штаба Красной армии Егоров пожалел медвежонка, взял его на руки и принялся успокаивать. Медвежонок затих, но в следующее мгновенье его вырвало прямо на орденоносный мундир легендарного командарма.
– Пошел вон! – отбросил от себя неблагодарного медвежонка Егоров, к нему подскочили сразу пять официантов, стали оттирать, а окруженный ими военачальник страшно закричал: – Передайте вашему послу, что советские командармы не привыкли, чтобы с ними обращались, как с клоунами! – При этом сквозь столь короткую речь командарма трижды пробежала падшая женщина.
Булгаковская Москва. Резиденция посла США «Спасо-Хаус» в Спасопесковском переулке, 10
[Фото автора]
В следующий миг кавказцы спустились из своего шашлычного рая в раскуроченную столовую и заиграли лезгинку. Тухачевский первым бросился танцевать кавказский танец и выглядел совершенно нелепо во фраке, никак не подходящем под такую хореографию.
– Асса! – крикнул Булгаков, и тут уж агент Мадлена Трусикова-Ненадежная изо всех сил потащила его вон с начинающегося шабаша.
Очнулись они уже возле своего дома в Нащокинском, выбираясь из посольского «кадиллака» с гигантским букетом из двухсот тюльпанов, подаренным на прощание Боуленом. С трудом поднимаясь на свой этаж, Михаил Афанасьевич ворчал:
– Могли бы как-нибудь и до самой квартиры донести. Янки дудль!
А уже в кровати, прижимаясь к жене, шептал:
– Давай, как там у них, чик ту чик, щека к щеке…
В последующие дни Америка не отпускала их, и Москва с неудовольствием взирала на то, как к дому в Нащокинском подъезжают роскошные «кадиллаки», из них выползают мерзкие буржуи и идут в гости к внутреннему эмигранту, писателю-антисоветчику Булгакову, несут ему в подарок виски, а его жене – огромные букеты цветов.
Или как расфуфыренная парочка двигается по Александровскому саду. И почему до сих пор оба не арестованы? И куда, спрашивается, направляются?
Разумеется, в сторону знаменитого с недавних пор Дома на Моховой, от которого новая советская архитектура взяла курс на сталинский ампир. Использовав в качестве образца фасад Лоджии дель Капитаньо в Виченце, архитектор Иван Жолтовский раздвинул его во все стороны и построил красивейшее здание, и, когда Мишиного друга Иосифа повезли по Москве показывать архитектурные новинки, дабы он определил, куда дальше идти нашим зодчим, он, естественно, не без подсказки своего лучшего друга Миши ткнул в этот дом пальцем и сказал:
– Вот это!
Отсюда и пошел сталинский классицизм, он же ампир.
Изначально Жолтовский строил Дом на Моховой как образцовый жилой. Но когда американцы задружили с СССР и прислали своего посла Буллита, Михаил Афанасьевич сказал своему другу:
– Иосиф, брось им с барского плеча, покажи удаль.
И над входом в желтое красивое здание стали развеваться звезды и полосы. А пока мы рассказывали об этом, элегантная парочка уже подошла к посольству США и вступила в его буржуйское чрево. Зачем, спрашивается? Смотреть, видите ли, новейшую голливудскую кинопродукцию. А потом пить и есть всякую всячину, в то время как среднестатистический гражданин СССР вынужден питаться скромно.
Не проходит и трех дней, как вместо того, чтобы продолжать праздновать Первомай, эти внутренние эмигранты снова садятся в посольский «кадиллак», и все тот же Чарли Боулен везет их кататься по вечерней столице, смотреть красоты первомайской иллюминации. А потом снова в Дом на Моховой, где на сей раз прием устраивают секретарь посольства Уайли и его хорошенькая жена Айрен. Приглашенных человек тридцать. Обед в стиле «симпл» – сосиски с бобами, спагетти, жареный картофель с тушеным мясом и все такое, что до революции называлось «дю простое». Честно говоря, уже надоело слышать американский акцент, в зубах навязли английские слова, которые следует стараться говорить, чтобы выглядеть взаимовежливым. Хорошо, что сегодня приглашен французский молодой писатель и можно поупражняться во французском. Этот Антуан написал два романа, изданные «Галлимаром» и сделавшие ему славу. Забавный малый, вечно смеется и шутит, а во время ужина затеял удивить всех своим искусством жонглирования стаканами, вилками, ножами, апельсинами и яблоками. А потом потребовал карты и стал показывать на них удивительные фокусы.
– А ведь он происходит из старинного дворянского рода, виконт де Сент-Экзюпери, – сообщил Боулен. – Полное имя что-то вроде Антуан Жан-Батист Жан-Мари Жан-Жак Оревуар и еще двадцать составляющих.
– Оревуар – превосходное имя! – засмеялся Булгаков.
Вскоре виконт де Сент-Экзюпери принялся расхваливать советскую власть и ругать буржуазию, которая губит Францию и все человечество. Не хотелось посвящать этого хорошего большеглазого человека в некоторые аспекты рабоче-крестьянской действительности. Оказалось, что он летчик и романы пишет под впечатлениями своих полетов. Во Франции огромную популярность принес ему роман «Ночной полет» – «Vol de nuit». И в уме у Михаила Афанасьевича заиграло: «Воль де нюи» – «Воланд де нюи» – «Ночной Воланд» – «Воланд в ночи»… Потом его отвлекла тщеславная мысль о том, что кроме него и этого Оревуара де Экзюпери американцы никого из писателей не пригласили, ни Леху Толстого, ни Катайчика, ни Ильфа с Петровым, не говоря уже о Вовике Киршоне.
– De quoi écrivez-vous maintenant? – поинтересовался Экзюпери.
– J’écris une pièce fantastique. Dans cette pièce, les gens modernes se sont retrouvés à l’époque d’Ivan le Terrible, et Ivan le Terrible lui-même s’est retrouvé en Russie soviétique, – ответил Булгаков и сердито проворчал: – Босявки эти французы! Именуют нашего Ивана Васильевича не Грозным, а Terrible – Ужасным. Как, кстати, по-французски «грозный»?
– Formidable, – подсказал умница Боулен.
– Разве? А почему тогда этим словом выражают восхищение? Хотя постойте, я сам отвечу. Потому что европейцы уважают только силу. Для них, если государь грозный, это синоним слова «восхитительный».
Говоря Антуану де Сент-Экзюпери, что он сейчас сочиняет пьесу о том, как современные люди попали в эпоху Ивана Грозного, а Иван Грозный оказался в Советской России, Михаил Афанасьевич не придумывал, он действительно по заказу Сатиры работал над новым вариантом «Блаженства», который отныне назывался «Иван Васильевич». Пьеса получалась смешнее, чем «Блаженство», и, когда он зачитывал гостям отрывки, все от души смеялись. Одновременно он переделывал «Зойкину квартиру» и дорабатывал пьесу про Пушкина, которую намеревался ставить ленинградский Красный театр.
А тем временем подошел его сорок первый день рождения. С утра приехала Еленина сестра Оля, и на стол вывалили подарки. А ну-ка, читатель, посмотрим, что дарят нашему герою! Ноты вагнеровских «Гибели богов» и «Зигфрида». Отлично. В последнее время он увлекается игрой на рояле и хочет изучать все новые и новые произведения. Раритетные «Похождения Жильблаза» прошлого века издания. Да, грешным делом, он любит старинные книги. Его любимые напитки – голландский джин и травяную настойку «Ерофеич», а также большую упаковку папирос «Казбек», они появились недавно, привели его в восторг, пользовались огромным спросом, и их нелегко было достать. От Сережи – «придавка», как он, борясь с засильем иностранных слов, именовал пресс-папье. От Ольги – баснословно дорогущий «Брюсов календарь» издания 1747 года и «Киев прежде и теперь» Захарченко, 1888 года. Именно такие подарки он ценил. Еще испекли замысловатый крендель и, заслышав, что виновник торжества проснулся, зажгли разноцветные свечи.
Булгаковская Москва. Дом на Моховой, 13. С 1933 по 1953 год здесь располагалось посольство США в СССР. Ныне служит головным офисом компании АФК «Система»
[Фото автора]
Вот он выходит из спальни, безупречно одетый, торжественный, и при его появлении Бокшанская играет громко на рояле «Гром победы, раздавайся!» Каждую книгу он раскрывает, подносит к лицу и вдыхает аромат древности. Каждую бутылку откупоривает и наслаждается ароматом можжевельника и настоянных трав. Распаковывает папиросы, вытаскивает одну и нюхает аромат кавказских курительных табаков.