– Насчет финских аппетитов вы правы, – удовлетворенный ответом, кивнул руководитель Союза писателей. – Я слышал, что есть неопровержимые доказательства. В случае войны с Германией Финляндия должна была напасть на Ленинград и захватить его.
– И мы правильно сделали, что первыми напали. Старинное правило: «Если видишь, что драка неизбежна, бей первым». Надеюсь, мы и с Германией так же поступим в скором времени.
– Но сейчас Германия наш союзник.
– «У России только два союзника – армия и флот». Так сказал один ваш полный тезка, тоже Александр Александрович. Кстати, умер в моем возрасте и от той же болезни почек. Представьте, какое совпадение, у него почки стали постепенно отваливаться после того, как он в одиночку держал крышу взорванного вагона, пока остальные спасались, и через шесть лет он угас в возрасте сорока девяти лет. От воспаления почек. А я четыре года назад, как он, в течение двух минут во МХАТе удерживал падающую на людей тяжеленную декорацию. Пока мне не пришли на помощь. И с этого дня почки стали меня одолевать.
Чернильница, футляр для очков и те самые синие очки. Предметы, принадлежавшие М. А. Булгакову
[Музей МХАТ]
Фадеев остановился и внимательно вгляделся в своего собеседника, выглядящего диковинно – медвежья шуба, мохнатая шапка, синие очки.
– Я не знал, – произнес он с чувством.
– Наверное, полагали, что в таком случае Булгашка с визгом побежит прочь, спасая собственную шкуру?
Фадеев обиделся:
– Зачем вы так?
– Ну, уж простите.
Они двинулись дальше.
– А помнится, одно время вы Америку записывали в наши союзники, на балы ходили в американское посольство.
– Ходил. И не без удовольствия. Иллюзиями питался. Не избалованный вниманием соотечественников, поддался обаянию льстивых американцев. Но у них всегда свои меркантильные интересы. Через таких, как я, они пытались создавать приятный образ своей страны. А их страна – вампир всего человечества. У России нет и не будет друзей. Вспомните Пушкина: «И ненавидите вы нас». Вот почему война с Гитлером столь же неизбежна, как и моя смерть.
– Все мы смертны, – развел руками автор «Разгрома».
– Только некоторые внезапно смертны, вот в чем их беда, – тихо произнес обреченный автор «Белой гвардии», коей в свое время сей «Разгром» противопоставлялся. – Пойдемте, голубчик, я уже слабею.
Весь остаток дня Михаил Афанасьевич лежал, набираясь сил для вечера. Очень интересно было посмотреть игру Александра Миляева. В апреле этого года в Ленинграде впервые состоялся Всесоюзный турнир сильнейших бильярдистов, и он стал бесспорным победителем, набрав в финале столько же очков, сколько трое его соперников, вместе взятые. В итоге Миляев стал первым, кому присвоили звание «Мастер спорта по бильярду».
– А почему он Саша Резаный? – спросила Елена Сергеевна.
– Забивание чужого шара битком называется резкой, и, если она точная, шар попадает в лузу. Допустим, недорезать – и шар попадает в левую губу лузы, перерезать – в правую. Так вот, Миляев никогда не слышит в свой адрес: «Эх, недорезал!» или «Эх, перерезал!» Потому что всегда режет точно. Вот его и прозвали не Недорезаным и не Перерезаным, а – Резаным. Так что никто его не резал, он сам режет.
За ужином Фадеев оказался за одним столом с Булгаковыми вместо так вовремя уехавшего вместе с женой Ступова, которого недавно сняли с должности наркома зерновых и животноводческих совхозов, понизили до старшего научного сотрудника Института экономики, и он постоянно брюзжал, что новый нарком Кривошеин ни хрена не понимает ни в зерновых, ни в животноводческих. Вот на освободившиеся два стула сели Фадеев и бездарный, но пронырливый поэт Маслюков, возрождающий уже, казалось бы, умершие идеи свободной любви, столь популярные в двадцатых годах.
– Болеете? – мигом подмигнул он Булгакову, воспользовавшись тем, что Елена Сергеевна ненадолго отлучилась. – А потому что налево не ходите. Помнится, когда вы были ходок, то – ого-го! Вот и Александр Александрович не даст соврать. А как остепенились, тут-то вас все болячки и подхватили. Берите пример с меня. Одновременно посещаю пять любовниц. Причем жене всегда сообщаю, у которой из них буду ночевать сегодня.
– И как жена? Просит передать привет и наилучшие пожелания?
– Представьте, да. Она знает, что мы, поэты, всегда должны менять половую обстановку. Зато и она у меня не обделена лаской. А бывает, я привожу домой, и жена вежливо прячется в своем будуаре.
– Мерзость какая! – поморщился Михаил Афанасьевич.
– Ничуть. Котеньке даже нравится, ей кровь будоражит.
– Но по санаториям вы с женой не ездите.
– Разумеется. В санаториях меня навещают музы, но здесь нет будуара. Сегодня, к примеру, приедет одна молодая артисточка. Могу познакомить. Она очень хочет играть в ваших пьесах.
– Но они почти не идут.
– Пойдут. А вы попробуйте сходить налево, сразу все в жизни наладится. Правильно, Александр Александрович?
– Тише, тише! – Фадеев, смеясь, показал Маслюкову глазами на приближающуюся Елену Сергеевну.
– А вы научитесь, чтобы и она, как моя жена, приветствовала…
– О чем вы тут? – спросила Булгакова, усаживаясь.
– О рыбалке, – ответил Маслюков и подмигнул Булгакову. – Я говорю, что нельзя довольствоваться одним сортом рыбы. Даже если она осетрина. Надо находить удовольствие и в плотве, и в щуке, и в сардинке. Но чтоб осетрина об этом знала и воспринимала как должное.
– Черт бы вас побрал, – нахмурился Михаил Афанасьевич. – После ваших слов захотелось жареных сардин и осетрины по-московски, как в «Славянском базаре». В сметане, грибах и раковых шейках. В прямом, а не переносном смысле. А не этих опостылевших. – Он с ненавистью пихнул вилкой поданные ему морковно-капустные паровые котлеты, хотя в санатории «Барвиха» их готовили под вкуснейшим грибным соусом.
– А мне нравится, – уплетал те же котлеты Фадеев. – Я нарочно заказал себе такой же стол, как у Михаила Афанасьевича. Из солидарности с великим драматургом.
– Драматургом, но не только, – иронично улыбнулась Елена Сергеевна. Мол, знали бы вы, болваны…
– Михаил Афанасьевич, – обратился Маслюков с подколкой, – мне доводилось слышать ваши застольные рассказы о Сталине. А чем питается наш великий вождь?
– Хм… – запнулся Булгаков. В идеально трезвом виде он никогда не распространял своей сталинской брехни. – У него обычные пристрастия. Но иногда ему подают языки болтливых козлов под горчичным соусом и яйца блудливых баранов под острой кавказской заливкой.
Маслюков слегка поперхнулся своей аппетитной свиной поджаркой, но тут же заливисто расхохотался:
– Ну, вы известный шутник! Как это все такое выдумываете?
– Отнюдь не выдумываю. Правда жизни. Уж будьте покойны.
После ужина много народу собралось в просторном и изысканном интерьере бильярдной дворца баронессы Мейендорф. Миляев вызвал восторг своими фокусами, среди которых особо эффектно выглядело, когда он в центре стола рисовал мелом кружок диаметром шара, в центр кружка ставил шар, а на него клал гривенник и дальним ударом забивал шар в лузу так, что гривенник непременно оказывался внутри мелового кружка. Кто ни пытался повторить, у всех гривенник отскакивал куда подальше. Ни у кого не получалось и откатить биток так, чтобы, забив шар в среднюю лузу, он откатывался по прямой назад и проваливался в среднюю противоположную. Или расставить карамбольные фишки по всему столу и одним ударом шара, ударяющегося о борта, сбить все пять. А крученый удар «массэ» вокруг фишки и вовсе заставлял подумать: не сон ли это, не галлюцинация ли?
Покончив с фокусами, мастер предложил желающим сыграть с ним партию с условием, что каждый шар, забитый соперником, считается как два. Первым вызвался бравый Фадеев. Он разбил пирамидку и уложил три шара, при удвоении – шесть. При этом он так особенно посмотрел на Елену Сергеевну, что, уж будьте покойны, стало ясно – старается ради нее. Но на четвертом глава Союза писателей перерезал, и Миляев не стал его щадить, положил все восемь шаров, причем последний – эффектной абриколью.
Михаил Афанасьевич восторженно аплодировал, а жене сказал:
– Решено. Роман назову так: «Мастер спорта и Маргарита».
– Тогда уж лучше «Мастер спорта по биллиарду и коктейль “Маргарита”», – ответила остроумная жена.
Фадеева сменяли другие желающие, но никто больше двух шаров, помноженных на два, забить не мог, следовала деловая и беспощадная чемпионская расправа. Севший рядом с Булгаковым вождь писателей с издевкой спросил:
– Неужто вам не хочется попробовать?
– Хочется. И я бы выиграл у него, только не в эту дурацкую американку, а в настоящую русскую пирамиду.
– Как он, бывало, громил Маяковского, – добавила Елена Сергеевна, глянув на Фадеева гордо: мол, накося выкуси.
– Так вперед, маэстро! – воззвал Фадеев.
– Увы, не могу, – начиная закипать от злости, ответил Булгаков.
– Отриньте вашу болезнь! Сделайте так, чтобы она вас испугалась. Ну же! – настойчиво теребил его Александр Александрович. И добился своего.
– Позвольте мне, – произнес Михаил Афанасьевич, встал, взял кий и принял стойку. – В правый угол. – Он прицелился битком по пирамиде, ударил и аккуратно уложил биток в правый угол, при этом дальний угловой шар пирамиды чудесным образом откатился и упал в левую дальнюю лузу.
– Браво! – закричал Фадеев, и все, видя, что это сделал больной человек, горячо зааплодировали.
– Предлагаю ничью, – произнес Булгаков.
– Согласен! – пожал ему руку мастер спорта. – Кто вас учил?
– Березин.
– Я так и подумал. Ну, товарищи, хотя бы один из вас мне не проиграл! Поздравляю!
– Никита Сергеевич! А вы? – призвал Фадеев партийного лидера столицы Украины, пять лет назад переехавшей из Харькова в Киев.
– Ни-ни-ни! – замотал ладонями Хрущев, будто гладил по пузику такого же, как он, пузатика.
– А что так?
– Мени хохлы не простят, якщо я клятым москалям в цей шарокат проиграю. – И Хрущев захохотал, нарочито показывая, что шутит. – Правда, пане Бувгаков?