Елена Сергеевна Булгакова
1936
[Из открытых источников]
Буллит не вполне понял, но переводчик пояснил ему, посол вскинул брови, наконец понял, что это шутка, и от души расхохотался:
– За вас, Майкл! You are the most witty guy in Russia!
– Что он сказал? – обратился Булгаков к жене.
– Что ты самый остроумный парень в России. Witty.
– Хорошее слово. Как будто синичка чирикнула.
А на другой день после успеха премьеры «Мольера» в «Вечерке» новая гневная статья, на сей раз какого-то Рокотова. Потом – другая, третья. Всем пьеса нравится, а товарищам журналистам она поперек горла. Неужто нельзя их приструнить? Ведь даже Поскребышев расхвалил и Сталину доложил…
Весь февраль «Мольер» идет с неизменным успехом, каждый раз по двадцать занавесов. Спектакль смотрит Буллит и тоже в восторге, говорит Булгакову по-французски:
– Это подлинный шедевр! А вы настоящий мастер!
– А что там насчет индейцев племени тускарора?
– Не беспокойтесь, они уже обживаются в небоскребах Нью-Йорка.
Американцы постоянно зазывают к себе на пиры и просмотры новых голливудских фильмов, катаются вместе с Булгаковыми на лыжах по Подмосковью. Спектакль каждый раз идет с оглушительным успехом, и каждый раз следом бежит свора собак, одну за другой злобные рецензии выгавкивают из своих пастей Афиногенов, Всеволод Иванов, Грибков и – кто бы мог подумать! – Олеша.
– Ах ты, Юрий Карликович! Нашел, когда свести со мной счеты за прежние обиды, сучонок! Он уже полностью в состоянии литературного маразма. Готов писать что угодно, лишь бы его считали советским. Лишь бы кормили, поили и дали возможность лишний год скрывать свою творческую пустоту. И как начал в «Гудке» водку пить, так до сих пор не остановится.
Булгаков решил действовать неожиданно. Во МХАТе объявил, что намерен писать пьесу о молодом Сталине. Мхатовцы поддержали, дирекция пообещала выйти на прямую связь и помочь со сбором необходимых материалов. Но…
Три недели «Мольер» потрясал Москву своим бешеным успехом. И вот она – утренняя «Правда» с основательной разгромной статьей «Внешний блеск и фальшивое содержание».
– Без подписи, – обреченно произнес Михаил Афанасьевич. – Так бывает, когда статью написал сам Сталин.
– Но стиль! Стиль-то Литовского! Перечитай эту статью и его предыдущие. И на последнем спектакле эта гадина сидела в ложе и что-то все писала, писала. Как раз эту статью, должно быть.
Отправились во МХАТ. Там ждал окончательный удар. Согласно вчерашнему постановлению Политбюро «Мольер» запрещен!
К этому времени Булгаков уже вчерне закончил свою самую смешную пьесу «Иван Васильевич», ее уже начали репетировать в Сатире, а Москва, тайком подглядев, уже распространяла крылатые выражения:
– Я вся в кино… В искусстве. А ты с этим аппаратом.
– Если бы вы были на месте Зинаиды Михайловны, я бы повесился.
– А что вы на меня так смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут.
– Ох, тяжко мне! Молви еще раз, ты не демон?
– Ключница водку делала?
– Я его посадил на бочку с порохом, пущай полетает!..
– Ловят? Как поймают, Якина на кол посадить. Это первое дело…
– Вот что крест животворящий делает!
– Бориса на царство?.. Так он, лукавый, презлым заплатил царю за предобрейшее!.. Сам хотел царствовати и всем владети!.. Повинен смерти!
– Извиняюсь, что это вы все – холоп да холоп! Какой я вам холоп?
– Эта роль ругательная, и я прошу ее ко мне не применять.
– Пес смердящий! Какое житие?! Ты посмотри на себя!
– Паки, паки… Иже херувимы!.. Ваше величество, смилуйтесь!
– Покайся, любострастный прыщ!
– Боярыня красотою лепа, бела вельми, червлена губами, бровьми союзна, телом изобильна… Чего же тебе надо, собака?!
– Ну, Иоанн, ну, Грозный!.. Ну что тут особенного?..
– Оставь меня, старушка, я в печали…
– Как челобитную царю подаешь?
– Какой паразит осмелился сломать двери в царское помещение? Разве их для того вешали, чтобы вы их ломали?
– Были демоны, этого не отрицаю, но они ликвидировались.
– Я изнемогаю под тяжестью государственных преступлений, которые мы совершили!
– Меня начинают терзать смутные подозрения. У Шпака – костюм, у посла – медальон, у патриарха – панагия…
– Чистосердечно признаюсь, что я царствовал, но вам не изменил, дорогая Ульяна Андреевна! Царицей соблазняли, дьяк свидетель!
– С восторгом предаюсь в руки родной милиции, надеюсь на нее и уповаю.
Елена Сергеевна, перепечатывая пьесу, попискивала от смеха и однажды даже призналась:
– Не сердись, дорогой, но мне кажется, это самая лучшая твоя вещь для театра. Публика обезумеет. И ты так легко все это написал!
Актеры, осветители, гримеры, бутафоры и художники запоминали целыми кусками, тайком записывали и читали потом своим знакомым, по Москве ходило несколько нелегальных списков, домоуправ Бунша, кинорежиссер Якин, служащий междугородных перевозок Шпак и квартирный вор Жорж Милославский становились все более известными. Хотя решения о постановке спектакля пока не было, а на автора почти ежедневно катили бочку газетные щелкоперы всех мастей.
В мае давали генеральную репетицию «Ивана Васильевича», на которую Булгаковы пришли вместе с детьми Елены Сергеевны, и Женя, глядя, как нарочито и бездарно играют актеры, сказал:
– Почему так? Когда пьесу читаешь, обхохочешься, а смотришь спектакль – нисколько не смешно.
– Потому что Горчаков бездарный режиссер, – ответил Михаил Афанасьевич. – Пытается смешное сделать еще смешнее, а получается пошло и глупо.
На спектакле присутствовал какой-то партийный чин по фамилии Фурер. Он тоже не смеялся, а когда все кончилось, сказал:
– Я своего разрешения на постановку этого спектакля не даю.
– Ну и хорошо, – откликнулся Булгаков. – А то сделали из обаятельного вора Милославского какого-то рыжего поросенка с ушами, как у слона. Спасибо Горчакову, убил не кого-нибудь, а первого русского царя Иоанна Васильевича Грозного!
Но потерпевший полное фиаско Горчаков вскоре сумел уговорить обиженного на него драматурга делать для МХАТа инсценировку шекспировских «Виндзорских проказниц».
– А за это я вам пробью бесплатную путевку в Абхазию. На две недели.
– На месяц.
– Хорошо, попытаюсь.
– И две путевки. Без жены не поеду.
– Две трудновато будет.
Но пробил. Чего он прицепился к Булгакову, пес его знает.
В ожидании поездки на юг Михаил Афанасьевич вернулся к роману и написал финальную главу «Последний полет». Только окончания главы еще не придумал. Дальше следовало еще дописать. Он не решил, каким будет последнее вечное пристанище двух любящих друг друга героев. На том и поехал со своей собственной Маргаритой купаться в ласковом море.
Дом отдыха «Синоп» построили по инициативе Калинина совсем недавно, три года назад. Возводили сие райское место для высших партийных деятелей в глубине роскошного субтропического парка, устроенного здесь еще в XIX веке. А после того, как там отдохнули Фадеев и Алексей Толстой, место стало модным в творческой среде. Часть комнат зарезервировал за собой МХАТ.
Булгаковы приехали сюда на поезде в конце июля. Дореволюционный парк вызывал умопомрачительное восхищение, запахи такие, что полчаса подышишь, и вся твоя накопившаяся за год усталость улетучивается. Здание самого санатория разочаровало – как будто ящики из-под овощей наставили друг на друга, ни тебе ампирных колонн, ни уж тем более венецианских окон. К тому же и питание не увлекало. Повар превращал мясо в нечто безвкусное и при этом незаконно присваивал блюдам экзотические названия. Закажешь цвибельклопс, принесут обычные паровые котлеты. Попросишь лангет пикан, дадут кусок вареного мяса, политый морковным соусом. Возьмешь штуфт по-аргентински, а это то же вареное мясо, нарезанное соломкой и покрытое обыкновенной кислой капустой. Раздраженный таким отношением к кулинарии, Булгаков заказывал официантке:
– На завтрак – чепуху на постном масле, на обед – чушь собачью, на ужин – жареную босявку под соусом дребедень.
– Нельзя ли в соответствии с меню?
– Можно, но в итоге я получу все то, что перечислил.
И приходилось по вечерам устраивать пикники с шашлыком. Вокруг дома отдыха постоянно паслись чудесные абхазцы, по щелчку готовые быстро развести костер и наготовить хоть из баранины, хоть из свинины, хоть из форели. Вот и сейчас беззаботная компания сидела, взирая на закат и наслаждаясь сочными шашлычками. А Тарзан продолжал свой рассказ:
– Я тоже считаю, что Ягоде неплохо было бы проветриться. Но он хитрый, сволочь, отсиделся на толчке. Так вот, Сталин и говорит: «Как вы знаете, товарищ Булгаков, нами принято решение награждать героев страны званием “Герой Советского Союза” с вручением Золотой Звезды. И уже сколько-то там человек получили. Но в литературе есть такое понятие – главный герой. Так вот, Политбюро приняло решение наградить вас званием “Главный герой Советского Союза” с вручением особого рода Золотой Звезды. Эй, Калинин, где ты, старый пердун? Неси!» Тут Калинин вносит звезду из чистого золота и величиной… Ну, вот как ладошка у Люси.
– И где же она? – уныло спросил Горчаков.
– Кулуарно, – пояснил рассказчик. – Вручена была кулуарно. Чтобы количество моих врагов и завистников не увеличилось в геометрической прогрессии. Достаточно и Тухачевского, присутствовавшего при вручении мне высшей награды. Побледнел, губы посинели, выхватил револьвер и хотел застрелиться, но тут начальник охраны Власик подскочил, заломил Тухачевскому руку, повалил на ковер. Тот отдышался и говорит: «Мы за тебя, Коба, кровь проливаем, а эта штафирка главным героем оказалась! Я все равно застрелюсь от обиды!» Тут Иосиф Виссарионович разозлился и говорит: «Можешь сэкономить свою пулю, дай срок, мы на тебя казенную истратим. Кто польскую войну просрал? Кто тамбовских крестьян газами отравил, не разбирая правых от виноватых? Пошел вон, босявка!»