А очередная история про Бубкина и Конопата рассказывала об их борьбе с рыцарями ордена рогоносцев – нехорошими мальчиками, которые стреляют из рогаток по кошкам, собакам, голубям и окнам.
На встречу Нового года Михалковы звали с собой к кому-то на Николину гору в поселок РАНИС – дачный кооператив работников науки и искусства, мечта любого дачника. Но Сережина нога еще болела, нельзя ходить, куда тут поедешь? От всех приглашений пришлось отказаться, а когда люди узнали, что Булгаковы будут встречать Новый год дома, желающих приехать 31 декабря к ним сразу набралось двадцать человек.
– Да у нас столько рюмок нет, вилок! – ужаснулась Елена Сергеевна. – Да и когда на Новый год много собирается, всегда это плохо.
Пришлось Михаилу Афанасьевичу всем врать:
– Нас на Кудыкину гору пригласили. Как это нет? Есть такая. Условное название дачного поселка. Так что с наступающим!
Или:
– Нас в посольство Тускароры позвали. Есть, есть такая. На днях объявила о своей независимости от Соединенных Штатов.
Разрешили прийти только Вильямсу с женой, Борису Эрдману и его брату Николаю с женой. Михаил Афанасьевич раздобыл настоящую елку, и, когда ее нарядили и зажгли, Сережа аж вскочил на ноги:
– Ничего не болит!
На столе в пустую вазу поставили высушенную особым способом хризантему. Жена Вильямса сказала:
– Засохший цветок – плохая примета. Надо убрать.
– Не-не-не-не! – воспретил Булгаков. – Это моя государственная награда за прошлый год.
Глава сорок седьмаяДуша возвращается заказчику1939
Ничего не поделать, дорогой мой читатель! Мне тоже не хочется расставаться с нашим героем. Но время неумолимо тащит нас вперед, а издатели уже зло косятся на объем нашей книги: мол, «Мастер и Маргарита» и то меньше, кончайте, вы что, на два тома нацелились? Извольте закругляться! Но как тут кончишь, если не все, далеко-далеко не все рассказано о бывшем враче, потом драматурге, рассказчике, романисте и либреттисте? Так что не обращаем внимания на этих издателей, они вечно были занудами, и – за мной, читатель!
В первый день нового года позвонили из секретариата Совнаркома: письмо об улучшении жилищных условий зарегистрировано и передано в Моссовет. Приехавшие заканчивать встречу 1939-го Михалковы обнадежили:
– У Сергея есть там связи, – сказала Наташа.
– Я попробую, – добавил Сергей, потупился в неуверенности и принялся очень смешно рассказывать о новом руководителе Госкино Дукельском, полнейшем болване. Истории о нем сыпались уже отовсюду, одна смешнее другой: – Совсем свежая. Он говорит: «А почему у нас на “Мосфильме” сотрудники ходят на работу, когда им взбредет в голову? Разве им не положено, как всем гражданам страны, приходить к определенному часу утром и уходить в определенный час вечером?» Ему объяснили, что существуют планы съемок, некоторые режиссеры предпочитают снимать ночью, и так далее. А он: «Разгильдяйство! Приказываю всем ходить в назначенное время. С десяти до восемнадцати». – «С десяти до шести?» – «С десяти до шести это будет двадцатичасовой рабочий день. Такого ни в одной буржуазной стране нет. Повторяю: с десяти до восемнадцати. И почему еще у вас одни получают большие деньги, другие не очень?» Ему объясняют, что есть крупные режиссеры и актеры, а есть не очень, есть штатные сотрудники, а есть внештатные. Есть расценки фильмов разной категории. И, представьте себе, он издал указ, чтобы все получали единую зарплату, а на каждую картину одинаковый бюджет, ни больше ни меньше!
– Да уж, – промолвил Булгаков. – Задумаешься, идти ли теперь в киносценаристы. Но, думаю, такой дурак ненадолго.
Перед православным Рождеством – новая радость: на очередном спектакле «Дней Турбиных», уж в который раз, присутствовал сам Сталин с членами правительства.
– Неужели его канцелярия заработала? – задумчиво спросил Михаил Афанасьевич.
– Чья?
– Ну, того, с кем я предложил заключить договор.
– Да ну тебя, Миша! Давай лучше в церковь сходим.
В церкви ему не понравилась проповедь. Унылый священник с отрешенным видом как будто уговаривал людей не грешить, покаяться, сильнее верить, а за то-то и то-то им будет то-то и то-то, будто люди перед этим спросили его, а каковы, собственно, будут условия договора. А он и не вполне уверен, сможет ли его руководство выполнить договорные обязательства.
Дома Рождество встречали с Эрдманами, и Николай стал уговаривать Булгакова не унывать, смириться, верить в судьбу, а потому немедленно начинать писать новую пьесу, и непременно для МХАТа, будь он неладен.
– Вы, Николай Робертович, проповедуете весьма неуверенно, как местный протоиерей, – заметил ему Булгаков. – А что насчет пьесы, так я уже решил, что буду писать ее о Сталине.
И он вернулся к наброскам этой пьесы, чтобы теперь уже засесть за нее основательно. Читал первые сцены жене, та расхвалила:
– Очень живо. Все персонажи живые. Бог даст, удача будет!
– Бог или?..
– Перестань, Миша!
– Нет, я чувствую, что рыбка схватила наживку. Вот-вот на нас посыплется золотой дождь.
Первого февраля, открыв «Известия», он увидел огромную статью: «Государственные награды писателям». И – заколотилось сердце!
– Вот оно! – задыхаясь от волнения, стал он бегать по газетным строчкам в жажде споткнуться о родное «Булгаков М. А.» – Но где же? Где же оно?
Подробно сообщалось о награждении орденами. Орденом Ленина более двадцати, включая даже этого юнца Михалкова. Более сорока человек – орденом Красной Звезды и больше ста – орденом «Знак Почета». И среди этих двухсот счастливчиков не хватало только одного – Булгакова!
– Люся, только послушай, кого наградили орденом Ленина! – позвал он жену и, когда она пришла, зачитал список: – Асеев, Бажан, Вирта, Гладков, Дадиани, Демирчян, Катаев, Колас, Корнейчук, Купала, Маркиш, Маршак, Михалков, Павленко, Петров, Погодин, Твардовский, Тихонов, Тычина, Фадеев, Шолохов. На букву «Б» в этом списке должен был быть Булгаков, но его заменили на бездарного Бажана.
На этот день они получили приглашение от Жени Петрова, но Булгаков перезвонил ему спросить, не отменяется ли.
– Почему же отменяется?
– Ну, вы там получили ордена, наверное, весь Лаврушинский будет устраивать сатурналии.
– Да, я тоже в списке, но праздновать со всеми не буду. Так что приезжайте, милости просим.
Таксист, везший Булгаковых на Якиманку, весело сказал:
– Я уже вас третьих туда везу. Ну, там у вас в Лаврушинском нынче будет канкан в сметане, вся Москва гудит.
Квартира у Петровых оказалась тоже трехкомнатная, примерно такая же, как у них в Нащокинском, только вдвое просторнее. Михаил Афанасьевич мгновенно сжался от обиды. Горько шепнул жене:
– Как там сказано у них с Ильфом в «Золотом теленке»? «Мы чужие на этом празднике жизни».
– Миша… – пристыдила его хмурым взором Елена Сергеевна.
К счастью, жена Петрова была на последнем месяце беременности, вот почему они не пошли буйно праздновать с остальными жильцами дома, многие из которых сегодня узнали о наградах.
– Мы нынче по-тихому, ладно? – спросила Валентина Леонтьевна, поглаживая круглый животик. – Я не понимаю, почему в числе награжденных…
Гостиная в квартире В. И. Немировича-Данченко в Глинищевском переулке, где М. А. Булгаков читал хозяину квартиры пьесу «Батум»
[Фото автора]
– Валюша! – осек ее муж, на что Михаил Афанасьевич мгновенно нашел что ответить:
– Видите ли, Валечка, я не хотел вас огорчать, но по поводу меня есть особое распоряжение. Вы же знаете, что перед самым Новым годом вышел указ о новой высшей награде «Герой Социалистического Труда». Ею пока не наградили ни одного человека, и первым не может быть никто иной, кроме Сталина. Он получит ее в конце года к своему шестидесятилетию. Так вот, тогда же, сразу за Сталиным, получу и я. Причем первым среди писателей.
– Ого! – воскликнул Петя, десятилетний сын Петровых. – Здорово!
– Уж извините, но такова любовь ко мне Иосифа Виссарионовича. Так что вот. Правда, Люсенька?
– Да, – ответила Елена Сергеевна, мелко заморгав и взбодрившись. – Мы не хотели вам говорить. А ты, Мишенька, такой неделикатный.
– Как у вас тихо, – заметил Булгаков. – А таксист нам сказал, что уже весь дом празднует. Еще так выразился: «канкан в сметане».
– Это верно, – ответила Валечка. – Весь дом на ушах стоит. Просто здесь звуконепроницаемость стопроцентная. Не то что в Нащокинском было. Скорее бы и вы сюда переехали.
– В марте, – заверил Булгаков. – Опять-таки Сталин лично взял под контроль. Вызвал к себе Ефремова и говорит: «Ты Моссоветом руководишь? Почему же твоя Москва до сих пор о Булгакове не позаботилась? Тебя как лучше – кверху ногами в Лаврушинском повесить или живьем закопать во дворе Нащокинского переулка?» Словом, скоро и мы к вам присоседимся, уж будьте покойны.
– Ох, ну если так, то я за вас так рада, так рада! – защебетала Валечка и действительно искренне обрадовалась.
Булгаков посмотрел на жену, и та залихватски ему подмигнула.
Вечер в итоге прошел задушевно и тихо, Евгений Петрович заводил свою шикарную радиолу, про которую Петя хвастливо заметил:
– Ее папа из Америки привез, когда с дядей Ильфом туда мотался. «Одноэтажную Америку» читали?
– Читали.
– А почему папе только орден Ленина, а вам сразу Героя Социалистического Труда?
– Потому что папа твой еще не дорос. Ему сколько? Под сорок? А мне уже под пятьдесят. Понимать надо.
На американской радиоле слушали сначала Чайковского, потом Дебюсси, беседовали негромко, чтобы не беспокоить человека в животе, который постоянно брыкался.
– Ну, Илюша, прекрати свой канкан в сметане, – увещевала его Валечка. – Мы уже ему имя дали. В честь Ильфа.
– А если будет девочка?
– Нет, только мальчик, у меня чутье.
Потом еще слушали «Голубую рапсодию» Гершвина в исполнении оркестра Пола Уайтмена.