Сам же помост, вероятно, считает, что свел щекотливые сердца, сосредоточил — чувствительнейших к томлениям земным, к заботам и сокрушениям, накопил — помешанных не на своем деле, ибо неутолимы — в расположенности к боли собрата, соответственно сочетал ступенями — болезных, за глубиной проникновения в образ другого не помнящих своего красного нала, впрочем, помост настаивает — не их запущенность, а восхищение скоростью, с коей один инфицирует — коллектив, и поднимутся за недужного — заразительные щепетильники и вся заразившаяся конюшня. И весь каретный сарай. Чуть кто помостник не смирится — с отдельными накладками: не то внутреннего мира градоначальника — на отдельный указ, не то лишних этажей — на обитель его шестого зама и на обращение к плебсу, чуть расстроившийся сосед осудит иные чьи-то пристройки — автопарка, реактора… опротестует подачу кому-то — голубого топлива в голубой стоимости, или зеленого — вековых урожаев, усомнится в неопровержимом: между возведением молов и банков и отсутствием средств на помощь библиотекам — никакого связующего звена, как помостные — тут же в поиске такового, и любой клич невежд оркеструют не меньше десятка человеческих инструментов.
Сегодня — в спайке с тем, кто хватился снесенного дома, прожитого насельниками — до шпингалетного хрящика, до последнего булыжника, напоившего одним клювом — полное окно, и плачут — о втоптанных в грязь алмазах истории, хотя не дальше трехдневного помоста — осмеивали государственную опеку дворца, что сберег себя куда лучше, и если завалил залы и назначение, распустил веерные и слуховые окна, так в полной исправности — их содержимое: высящийся за мостовой колонный вход — в середину прошлого века, нахлобучивший в капители — тучи голубей, обеспечив стереобатам своим и ступеням — непереводящееся удобрение серебро, а если и колоннада отчасти вразвалку, так ведь недаром в седине — мир стареет… Плюс выполненный как веха весны и осени — перезаряжающийся косяк, впрочем, и этот — не дверной, но птичий. И не сказано ли живущим из числа в число, от утра до тьмы и ни шагом дальше — плюньте на завтрашний день, пусть сам радеет о своем: довольно для каждого дня своей заботы?
Посему в каждый новый выводят в священные — клены, заколотые на стрежне города — и принесенные новым этажам, не предложат ли ищущим кров человечьим — прививаться к ветвям? Или к гидропонике? И опять найдут союзников. Клеймят безалаберные залежи, резервы, авуары и арсеналы, взрывающиеся — куда реже, чем пьяные воззваниями помостные — или более piano, тем паче в розлив на дни, и последовательно смешаются от предмета к предмету, чтоб никакой не случился проглочен. Неважно, что напрягают вилку горизонта, как и — регламенты вещей, посыпая эспланаду — не то золой, не то осколками не то промерзшей до дна, не то — сгоревшей дотла некой озерной чаши, на крышку которой постояльцы периметра осаживали — охоты богов, выгнутые от заката к восходу, или дырявили настил волн — слезной собственной охоткой и прочим горючим отходом, и хотят искупнуться в пламени и отфыркаться — свежей версией вечных вопросов, этим долженствованием, арестованным за долги… Но особенно акцентируют — живой звук и создание для него питательной среды. Или хорошей проводимости — по-видимому, в ближайшие кварталы, чей светлый покой обмотыжили, а скорее всего, целят подмочить и ткань сна, навязывая традиционным персонажам, завсегдатаям сновидений — не вполне органичные реплики: значит, прикрываетесь плакатом то от солнца, то от дождя? Бережете прическу, но губите наглядную агитацию и все наше дело?! — каковые удивляющие, даже лишившись луженых источников, остаются торчать из эфира, как средний размер взятки.
Кстати, Ваш Вольный Корреспондент предлагает уступки — теснителям нормативов и квот: например, сбросить тормоз с роста цен — или с грехопадения, снять мелочность — с упущений судьбы.
Меж тем Пристрастный Ваш же обнаружил — пробоину в линейке высокой нравственности, конфуз и сообщает об асимметричном лице, не спешившем гомозить — надиктованное ему неспящей совестью и всемирной отзывчивостью, или что-то, чтоб приглянуться — не одним музам, но гонорару. Нипочем не желавший пресечься увеселял компаньонок, сплетенных из растянувшихся жил гражданской солидарности и выфрантившихся в бутафорский фитиль и в ощипанный рукав — или все же косил на Несравненную Приму? — и когда товарки угнетенных народов провозглашали и вопияли, уроженец асимметрии, полагая, что крепит мощь протеста и не суть, какова его лепта, предавался выходке, названной им — кричать кондуктором. Вероятно, как хватившийся в работе эспланады — высказываний именно этого профи, так что с чувством вбрасывал в хор — следующие малограмотные заимствования:
— Пассажиры, готовимся обилетиться! Особо понравившимся — отрываю билеты с мясом. Выкладываем, выкладываем за прокатывание… — и, расчистив горло кашлем, давал — внакладку на коллективное: — Не мешайте, пассажиры! Я ведь не в фантики играю, я подробно считаю ваши любимые денежки — и кручусь поспевать. Ведь пройдет ветер — и нет вас, и будет все — пустыня и ужас… то есть без шума и пыли.
Стоило творческому коллективу помостных вознести гвалт — за сытость старых пионеров Помгола, комбедов и продотрядов — или торгсинов, закоренелых голодающих, и настойчивый асимметричный, не смущаясь — возмещать кондуктора в вырванной из движения концертной версии, вновь продергивал штопор:
— Что вы меня в пятый раз спрашиваете, как вам доехать до зоопарка? Спросите сразу — в седьмой и в десятый! А если б вы протерли взоры и случись они правдивы, как стекло, вы бы приметили, что я не справочное бюро. Вы уж определитесь, чем мне заняться — продавать людям колесование или щебетать с вами? Учитывая мое ансамблевое мышление… — и увеселявшийся поверял соратницам по крику свои открытия: — Если вглядеться в кондуктора пристально, у каждого обнаружится — какая-нибудь навязчивая реприза… — и внезапно выкрикивал: — Ну-ка не толкайтесь! Потому что вы не имеете права меня толкать, а я вас — да. Вы меня — нет, а я вас имею! Потому что я на рабочем месте, а вы — неизвестно где.
Попустив, может быть, огненному шару над эспланадой приложить к сомбреро — ленту пролетающей стаи и сдуть вервие, а может, столкнуть расплывшиеся над буйволами надстрочные секиры — на кумполы гуляк, и дождавшись атаки на эпидемии, насланные агентами фармацевтики, гикал и гаркал параллельное:
— Мятый серый плащ! Что вы завис в задних дверях? Ну и не поедем, раз у нас на заду выскочил висельник. Раз мятому и серому — ни отлипнуть, ни отсохнуть. Ты что, не схватываешь, что не успеешь покаяться, бл-л… — здесь цитировавший кондуктора и запнувшийся на блеянии честно объяснял: — Будучи слит с реальной риторикой моего героя, уведомляю о приключившемся в этот миг срыве каприччо…
Отвлекался ли осквернитель на возможный куст, подкативший — полмяча зелени пополам с взорвавшим обшивку раскуроченным механизмом куста, засылал ли око — к более отнесенным трем собакам, помещенным — на каменную ограду осени, в ее чернь, уже очернившую в тушь дождя — схлынувшие деревья, и под раструску желтизны, к псам войны, мимикрировавшим, как бабочки, в оба цвета, но успевал возвратиться — к новому залпу борьбы:
— А от этого подозрительного, о котором вы мне не сообщили и которое напоминает одномоментно — и виолу да гамбо, и бомбу, и неоплаченный багаж, попрошу не уводить глаза слишком далеко. Я привык в моей деятельности опираться на поддержку наличкой.
Ваш Бескомпромиссный любопытствовал напрямую: что подвигло перечисленного гражданина — пускать пузыри, производить альтернативный продукт, а не тот, что оплачен ожиданием? Столь жалок уровень его квалификации — или бросает вызов богам?
На что, путая взлетающие и сходящие пешки лица своего, по определенном падении определенного света — почти кондукторского, осквернитель вновь заворачивал цитацию:
— А пока вы лезете мне на голову, я вынужден отложить расчет и только аккумулировать средства!.. — возглашал он. — Право, не знаю, поймете ли вы меня на примере условного писателя К., который, невзирая на то, что я его не читаю, в каждой фразе пытается уязвить меня — расстановкой слов. Понадобись вам нежданно-негаданно подлежащее — и извольте рыскать, рыться, донюхиваться, а после — вылущивать шалости гражданина Подлежащее, вышаривать его маневры, зато во всей радуге — перещеголявшие их дополнения и внесения, колебания, уклонения, предварительные условия, недержание, брошенные воротнички и зубочистки — и разметаны так, чтоб ни за что не ухватить их носителя, чтоб фактически начинать их держателя — с нуля, ex nihilo… что за девальвация Творения? Вернее, обнаруживать условное — и тут, и там, и во всем… Короче, интонация совершенно не моя! Вероятно, я ориентирую армии слов — на письменную речь, дабы не сгорели, а К. примеряет свои хлеб и вино — на рты, с упоением окружившие трибуну, отворившиеся — то в прожженных борцах, то в матерых питейщиках более горьких и крепких истин, или пришлись — на вовсе нестойких: мимоидущих… Как ранее посланец небес вложил что-нибудь — в гортань прошмыгнувшего мимо условного писателя К., а попутно во встречную мою — каленый дискурс кондуктора. В общем, произнося слова — в чуждой мне разметке, я чувствую, что меня ловят — на выморочные манатки, завышая их значения. Но я предпочел бы, — говорил гражданин Максимилиан, — слыть неподкупным!
Жантильная гражданка, приструненная в гриф или завершившая себя — чалмой и рожком фитиля, бескорыстно защищала — подхватившего не те тезисы, глушившего не те формулы, во все подмешивающего — асимметрию, и не слишком убедительно объявляла Вашему Волонтеру:
— Просто еще вчера из этого квадрата вздымался чистокровный кондуктор! Мы должны услышать и того, кто уже не с нами… Его гик и вой или изможденный сип, или чем он дает о себе знать? — и твердо восклицала, но в манере скорее не грифа, а чайки погорелого озера, запутавшейся в осколках и в пеплах — до испуга, до сердитого скрежета: — Да здравствует солидарность с голодающими кондукторами!