Премьер-министр Рыжков был в первое время близок к Горбачеву. В 1983 году больной Генеральный секретарь Андропов поручил им обоим поработать над планом реформы. В течение последующих нескольких лет они разработали много практических мер. Рыжков был красивым мужчиной, тщеславным и обидчивым. Его эмоциональные выступления перед телекамерами заработали ему прозвище «плачущий большевик». Он дослужился от рабочего цеха до генерального директора «Уралмаша» в Свердловске (ныне Екатеринбург). Это завод тяжелого машиностроения, один из флагманов советской индустрии, членом правления которого мне довелось побыть много лет спустя. В 1975 году Рыжков прибыл в Москву уже в должности министра. Десятью годами позже Горбачев ввел его в политбюро и назначил премьер-министром. Его опыт, таким образом, сильно отличался от опыта других деятелей перестройки: он был не партийным чиновником, а практическим менеджером. Его глубоко возмущало то, как партия ограничивала его свободу управлять «Уралмашем», и одной из его главных целей было вообще отстранить партию от контроля над экономикой. Он решительно отстаивал свои прерогативы премьер-министра и руководителя правительства. Он был убежден в том, что правительство может и должно направлять движение страны к рынку продуманным и упорядоченным образом, с тем чтобы причинить минимальный ущерб простым людям. По мере того как темп перемен ускорялся и становился все более противоречивым, его все больше огорчало развитие событий. В середине 1989 года он отдалился от Горбачева, обвинив его в том, что тот не оказывает ему надлежащей поддержки. В ельцинской России он примкнул к правым неокоммунистам, несмотря на сравнительно либеральные взгляды, которые высказывал в разгар перестройки.
Еще одним человеком, близким к Горбачеву, был Вадим Бакатин. Подобно большинству членов команды Горбачева, Бакатин был всю свою профессиональную жизнь коммунистом, «типичным аппаратчиком», но все-таки не совсем обычным. Живой и обаятельный, он был художником-любителем, работы которого висят на стенах в нашем доме. У него было широкое красивое лицо и открытая, доверчивая улыбка, как у Иванушки из русских сказок, которому удается завоевать сердце царевны. Он вырос в Кемерово, в Сибири, где и сделал первые шаги в своей партийной карьере. Вызванный в Москву в 1983 году, он был назначен на должность инспектора ЦК. В его обязанности входило разъезжать по стране и наводить порядок в местных партийных организациях, сбившихся с правильного пути, — задача, которая в сталинские времена имела серьезные, а иной раз роковые последствия для местных чиновников, которых это касалось. Затем Бакатин вернулся в Кемерово, уже в должности первого секретаря — крупный шаг вверх по иерархической лестнице. Горбачев разглядел его в 1989 году и назначил министром внутренних дел. Несмотря на свое прошлое, он был либеральным поборником просвещенной политики в области уголовного права. Он не верил в то, что проблему преступности можно решить лишь с помощью денежных ассигнований. Он повысил зарплату и улучшил экипировку милиции, а также заслужил преданность ее сотрудников, уважение многих либералов и ненависть сторонников жесткого курса. Осенью 1990 года, когда Горбачев качнулся вправо, последние добились смещения Бакатина, а когда в оставшиеся месяцы существования Советского Союза ему было поручено реформировать КГБ, их ненависть к нему удвоилась.
Анатолий Лукьянов был первым из новых советских лидеров, с которым я встретился, когда вручал ему свои верительные грамоты как председателю старого Верховного Совета. Я всегда отказывался купить дипломатическую форму, не желая тратиться на ненужную, старомодную и претенциозную вещь. Поэтому явился засвидетельствовать свое почтение в форме, взятой напрокат в театральной костюмерной фирме «Натан и Берман». Это было великолепное одеяние, увенчанное шляпой с убогим страусовым пером. Церемония происходила в небольшом помещении в Кремле. Лукьянову было в то время под шестьдесят. Это был коренастый человек с восточным типом лица и лоснящимися седыми волосами, плотно облегавшими череп. В нем не было надутого чванства, характерного для старых советских руководителей с их «плоскими анекдотами» и замораживающими собеседника улыбками. Он довольно мило заметил, что и сам впервые участвует в церемонии вручения верительных грамот. Мы были одинаково не уверены, какие от нас требуются балетные па («два шага вперед, шаг назад, поклон, приглашайте своих партнеров…»). Лукьянов заявил, что очень интересуется английской поэзией, оказалось, что он тоже поэт, и в доказательство этого прочитал наизусть довольно большие отрывки в русском переводе. Мы проболтали на различные интеллектуальные темы дольше, чем нам было отпущено времени, и расстались.
Лукьянов изучал право в Московском университете в то же самое время, что и Горбачев. Он был архитипичным представителем бюрократа «из центра». Большую часть своей карьеры провел в секретариате старого Верховного Совета; в 1983 году его перевели в секретариат ЦК, где он также преуспевал, особенно при Горбачеве. В сентябре 1988 года сделали кандидатом в члены политбюро и снова отправили в Верховный Совет, дабы руководить им в интересах Горбачева. Ввиду его близости к Горбачеву иностранцы были склонны видеть в нем одного из главных столпов перестройки. Проницательные наблюдатели, вроде Саши Мотова и Константина Демахина, не обманывались на этот счет и справедливо относились к нему с подозрением. Летом 1991 года он помогал в организации заговора против Горбачева. В своих тюремных мемуарах Лукьянов предстает как человек очень умный и наблюдательный. Он тоже был искренним сторонником некой ограниченной реформы. Но он видел, что кардинальные перемены, затеянные Горбачевым, приведут к распаду Советского Союза и концу социализма. Об этом он не хотел даже думать. За два с половиной года, пока его не посадили в тюрьму, я виделся с ним всего раз или два. Возможности для еще одной приятной беседы мне больше не представилось.
Дмитрий Язов, министр обороны, был типичным советским генералом. Лицо его походило на сморщенную картофелину, и как многие советские генералы он был краснолиц и дороден, не без своеобразного грубоватого шарма, но готовый всегда и постращать подчиненного. Родился он в 1923 году в Язове, деревне в Западной Сибири, — отсюда и фамилия семьи. Отец его умер, когда он был еще совсем маленьким. Деревенские старейшины выдали его мать замуж за мужа ее покойной сестры, и он рос в семье, где было десять детей. Таким образом, своим простым происхождением он походил на Горбачева и многих своих старших коллег. Пожалуй, нет ничего удивительного в том, что, когда наступил решающий момент, он предпочел остаться верным системе, которая дала ему шанс выдвинуться. Когда Горбачев в мае 1987 года назначил Язова министром, он был одним из последних строевых офицеров, действительно участвовавших в войне. Ни наблюдатели извне, ни депутаты нового Верховного Совета не могли понять, почему Горбачев опирался на него как на проводника реформ. Хотя вначале он, видимо, делал все что мог, чтобы верно служить Горбачеву, ничто из того, что я когда-либо слышал из его уст, не свидетельствовало о том, что он действительно всей душой поддерживает эту линию. Многие считали его неотесанным, но это было результатом недооценки его ума и проницательности. Он свободно оперировал подготовленными для него материалами и хотя во время переговоров нередко покрикивал, манеры его, можно сказать, были учтивыми по сравнению с манерами некоторых его коллег. Он тоже был поэт и произвел на Джилл большое впечатление своим знанием как русской, так и английской литературы. Эмма, милая советская женщина, была его второй женой, с которой он познакомился при романтических обстоятельствах. Более благоразумная, чем ее муж, она всячески отговаривала его от участия в августовском путче 1991 года, но безуспешно.
Горбачев назначил Владимира Крючкова главой КГБ в сентябре 1988 года. Вскоре у послов стало модным наносить ему визиты. Но я встретился с ним, маленьким, морщинистым человеком, сопровождаемым пухленькой женой, лишь на двух-трех официальных церемониях. Я не видел смысла в более серьезной встрече, так как мы все равно стали бы без толку препираться по поводу взаимных высылок дипломатов и журналистов или отказа КГБ разрешить Лейле Гордиевской воссоединиться со своим мужем, двойным британским агентом Олегом Гордиевским. Таким образом, я знал его лишь по его публичным высказываниям и по его мемуарам. Мемуары рисуют его как преуспевающего, умного, но старомодного партийного чиновника. Он начинал жизнь фабричным рабочим в Сталинграде, служил в советском посольстве в Венгрии во время восстания в 1956 году, был взят на работу в КГБ Андроповым и в течение четырнадцати лет руководил разведывательными операциями этого учреждения, прежде чем стать его главой. Даже после августовского путча 1991 года, с горечью оглядываясь назад, он признавал, что перемены угрожающе задерживались из-за закостенелой и близорукой позиции советского руководства, а также потому, что партия душила нормальную политическую жизнь и оторвалась от-народа. Он и его сподвижники считали, что перемен можно достигнуть, подлатав кое-какие детали системы. Однако его психология имела глубокие корни в прошлом. Подобно своему царскому предшественнику графу Бенкендорфу, он, по-видимому, искренне верил в то, что истинная и незаменимая роль тайной полиции — служить главным стражем государства и его интересов. В своих мемуарах он говорит о практиковавшемся КГБ подслушивании: «Я не видел и сейчас не вижу в этом никакого нарушения прав человека, поскольку это диктовалось интересами государства»[41].
Крючков был апологетом Сталина и поклонником Жириновского. Когда начались реальные перемены, он не мог этого выдержать. Стал презирать Горбачева, хотя умело маскировал свою враждебность. Еще в марте 1991 года, за пять месяцев до путча, он заявил Ричарду Никсону, что твердо поддерживает реформы, и Никсон, видимо, ему поверил. Однако Крючков передал одному из лиц, сопровождавших Никсона в поездке, сообщение, в котором предупреждал, что Горбачев может быть в скором времени свергнут в результате парламентского переворота, возглавляемого Лукьяновым и поддерживаемого армией и КГБ. В то время я не слышал об этом предупреждении, однако он точно заранее описал «конституционный переворот», который Лукьянов и Крючков попытались произвести в июне следующего года