Самым замечательным было то, что Ельцин получил более 90 процентов голосов в Московском «национально-территориальном» округе, где избиратели решили, что голос, поданный за него, — действенный голос против руководства и системы. Подпольная кампания, развернутая против него партией, дала прямо противоположный результат. Он был избран более чем пятью миллионами простых людей. Горбачева, состоявшего в списке ста членов ЦК, избрали только его коллеги по ЦК. Ельцин располагал теперь неоспоримой политической базой и легитимностью — и в этом никто не мог с ним сравниться. В противоположность ему, Горбачев не желал, а быть может, боялся подчиниться демократическим правилам, которые он устанавливал для своих соотечественников. С этого момента началось неумолимое снижение его политического статуса. Менее чем три года спустя он передал ключи от своего кабинета человеку, чью политическую карьеру когда-то объявил конченной.
Конечно, оставалось еще много острых углов. Нужно было проводить новые выборы во многих избирательных округах, где не было получено ясных результатов. Наемные слуги партии, отрезвленные, но и обогащенные опытом поражения, вступили в решительную борьбу во втором туре. В древнем городе северо-западной России Пскове они добились того, что их человек прошел, не имея соперников. Партийный деятель в Душанбе, столице среднеазиатской республики. Таджикистан, победил, приведя звучащие очень по-старому цифры: 70 процентов голосов при явке избирателей свыше 90 процентов. Но добились успеха и либералы. Сконфуженная Академия наук, в конце концов, выбрала Сахарова. Коротич достойно победил при наличии полудюжины соперников. Иванов, Генеральный прокурор, в свое время привлекший к ответственности по обвинению в коррупции зятя Брежнева Чурбанова, боролся в Ленинградской области под знаменем искоренения коррупции. Накануне голосования он выступил по телевидению и заявил, что его новейшие расследования ведут его к самым верхам. Он сообщил, что располагает уликами против членов политбюро Романова и Соломенцева и даже против Лигачева. Он получил более 60 процентов голосов при наличии 26 претендентов. Его впечатляющая победа, сравнимая с ельцинской, была еще одним свидетельством глубочайшей непопулярности партийного руководства. Власти пытались его дискредитировать. Однако он тут же стал народным героем. Саша и Константин горячо верили даже самым крайним его обвинениям в адрес партийных боссов, хотя обещанных им убедительных улик он так никогда и не предъявил.
Новый Съезд народных депутатов собрался 25 мая 1989 года в Кремлевском Дворце съездов. Он заседал до начала июня, и сразу же после него открылась сессия нового Верховного Совета, исполнительного органа Съезда, который включал 542 депутата. «Президиум» Съезда восседал на сцене. В основном это были никому не известные личности, если не считать киргизского писателя Чингиза Айтматова, члена политбюро Воротникова и самого Горбачева. Остальные члены политбюро и правительства сидели в огороженных закутках сбоку. Делегаты занимали основное помещение зала. Журналисты, дипломаты, и зрители находились на галерее. В отличие от Большого Кремлевского дворца, где обычно собирался старый Верховный Совет, Дворец съездов был хорошо приспособлен для дебатов. Он был скорее широк, чем длинен, отовсюду было хорошо видно, и если вы вставали и хотели попросить слова, честному спикеру трудно было вас не заметить. Дипломатам и журналистам, если они были достаточно упорными, удавалось даже проникнуть в столовую депутатов, чтобы потолкаться среди них, посплетничать и обратиться с вопросами к ранее недосягаемым столпам советского истеблишмента.
Работа Съезда и последовавшего за ним Верховного Совета вышла далеко за рамки гласности, установленные 19-й партийной конференцией. Делегаты с самого начала постановили, что их работа должна транслироваться по телевидению. Результатом явилась политическая «мыльная опера», передававшаяся круглые сутки по всей стране. Всякая работа прекратилась: люди наблюдали за тем, как доселе никому неведомые депутаты подвергали перекрестному допросу своих руководителей и беспрепятственно нападали на «священных коров» советского государства. Даже споры по процедурным вопросам были взволнованными и порой очень горячими. Главную роль в дебатах играли прибалты, грузины, армяне и интеллектуалы из Москвы и Ленинграда, что вызывало ярость правых и гораздо более многочисленных делегатов от провинций. Люди говорили о том, что страна на краю бездны. Это походило на шумные, беспорядочные дебаты в Петрограде 1917 года, описанные Джоном Ридом в его книге «Десять дней, которые потрясли мир».
В первый день Горбачева выдвинули кандидатом для избрания Председателем Верховного Совета (фактически — главой государства). Депутаты воспользовались случаем, чтобы подвергнуть его беспрецедентному перекрестному допросу. Почему он хочет сохранить должность президента и генерального секретаря? Знал ли он заранее о кровавой расправе в Тбилиси, во время которой парашютно-десантные войска убили около 20 человек? Что он может сказать по поводу своей роскошной дачи на Черном море? Жена Наполеона убедила его стать императором — усматривает ли Горбачев тут какую-то параллель? Последние два вопроса были явно направлены против Раисы Горбачевой, а одна женщина-делегат вскочила, чтобы заявить, что в цивилизованных странах жены глав государств сами выполняют государственные функции. Некий никому неизвестный делегат предложил свою кандидатуру в противовес Горбачеву, так как, по его мнению, ни один кандидат не должен выступать на выборах без соперника. Естественно, Горбачев выдержал вызов. В речи по поводу своего избрания он обязался уважать закон и права человека. Людям не надо выходить на улицы, чтобы добиваться своих целей, сказал он. Нужна дисциплина, а не деспотичное, жестокое правление. Всему этому с должным почтением аплодировали.
С Лукьяновым, которого Горбачев предложил на должность заместителя председателя Съезда, обошлись более сурово. Делегаты обвинили его в том, что он плохо справился с подготовительными мероприятиями, связанными со Съездом. Его пытались обвинить в причастности к убийствам в Тбилиси и в очернительной кампании по дискредитации Генерального прокурора Иванова. Однако в конце концов они позволили Горбачеву получить в помощники того, кого он хотел. Это был первый, но не последний случай, когда он протолкнул кандидатуру человека, который впоследствии его предал.
Новые порядки предусматривали, что президент (Горбачев) имеет право сам назначить премьер-министра (Рыжкова), но остальные министры должны предлагаться на утверждение депутатов. Этот шаг в сторону демократии не имел прецедента ни до ни после Октябрьской революции. Рыжков сразу же попал в беду. Он составил свое правительство с большой тщательностью и считал, что это «самое квалифицированное, самое независимое правительство в советской истории»[45]. Но депутаты оказались беспощадны. Ему пришлось взять обратно предложенные им кандидатуры безнадежно непопулярных лиц, таких как Захаров, назначенный на пост министра культуры. Собчак обвинил Каменцева, первого заместителя премьер-министра по внешнеэкономическим связям, в коррупции и кумовстве. Депутаты его отвергли, и его политическая карьера кончилась. Бирюковой, кандидату в члены политбюро и заместителю премьер-министра по социальным вопросам и делам потребителей, пришлось потратить семнадцать часов, чтобы защищаться перед восемью различными комиссиями. Шесть из шестидесяти девяти рыжковских кандидатов не прошли. Он утверждал, что это нормальная пропорция. Это верно, но советские парламентарии никогда прежде не имели возможности осуществлять власть такого рода.
Министерства иностранных дел, внутренних дел и обороны, а также КГБ подчинялись не премьер-министру, а непосредственно Горбачеву. Поэтому предлагать кандидатов на эти посты должен был он. Он выдвинул кандидатуры Шеварднадзе, Бакатина, Язова и Крючкова. Горбачев тут же столкнулся с неприятностями. Власов, бывший олимпийский чемпион по поднятию тяжестей, обрушился с резкими нападками на КГБ и его практику массовых убийств, пыток и запугивания. Он потребовал, чтобы КГБ был подчинен парламентскому контролю, чтобы он открыл свои архивы, предал гласности численность своего штата и свой официальный бюджет, отказался от своей привилегированной больницы на окраине города и освободил помещение на Лубянке. Его речь была напечатана в «Правде», и ее с удивлением читали по всей стране. Крючкову, председателю КГБ, без конца задавали вопросы типа: «Когда вы в последний раз били свою жену?». Он утверждал, что пытки и подслушивание телефонов более не практикуются. Важнее, говорил Крючков, реформировать КГБ, чем перевести его куда-то с Лубянки. Его слушали без всякой симпатии. Но когда было объявлено голосование, против него поднялись только две смелых руки. И наблюдатели нервно захихикали. Министра обороны Язова спросили, собирается ли он организовать переворот. Он это категорически отрицал. Он пытался сыграть на том, что является последним генералом, участвовавшим в Великой Отечественной войне. На это ему грубо ответили, что есть генералы помоложе, воевавшие в недавних войнах. Он едва «проскочил» при энергичной поддержке Горбачева.
Советский правящий класс всегда складывался тайно. Теперь въедливые вопросы, адресованные каждому кандидату на высшую должность, развеяли атмосферу тайны и угрозы. Выборы вовлекли в политический процесс совершенно новые фигуры. Избиратели получили возможность составить собственное мнение о людях, претендовавших на то, чтобы руководить ими. Именно это и входило в планы Горбачева. Однако на практике процедура оказалась более болезненной, чем он рассчитывал.
Консерваторы и делегаты от провинций все еще составляли большинство. Они были в ужасе от происходящего и полны решимости нанести ответный удар. Новые конституционные порядки Горбачева предусматривали, что Съезд народных депутатов избирает из своей среды новый Верховный Совет. Это открывало возможности перед консерваторами. Они использовали силы своих избирателей, чтобы создать то, что Юрий Афанасьев со свойственным ему красочным преувеличением назвал «Советом сталинско-брежневского агрессивно-послушного большинства». Ельцин и