Хотя подвести итог споров нелегко, реакция Запада на экономический кризис России в первой половине 1991 года представляется тем не менее неадекватной. Горбачев был прав, указывая на то, что коалиция, истратившая 100 миллиардов долларов на войну в Персидском заливе, могла бы себе позволить предоставить ему сравнительно незначительную сумму, которую он просил. Но при этом прав был и о. Элефтерий из Киево-Печерской лавры, говоря, что не было особого смысла вкладывать большие суммы денег в рушащуюся экономику, пока те, кто непосредственно отвечали за это, не могли решить, что они собираются делать. В то время многие проводили аналогию с планом Маршалла. Но эта аналогия была мнимой. План Маршалла был рассчитан на то, чтобы спасти Европу от угрозы коммунизма. Он был распространен на страны, которые уже располагали профессиональным человеческим потенциалом и институтами, которые требовались, чтобы заставить рыночную экономику работать. Как только их заводы, железные дороги и доки были восстановлены, экономическое возрождение пошло быстро. Между тем, экономическая реформа в России требовала не столько исторически беспрецедентных перемен в материальной инфраструктуре, которой располагали русские, хотя она и крайне обветшала, — сколько изменения в сознании людей и реформирования общественных институтов.
Состоявшиеся осенью 1991 года переговоры «семерки» о долге продемонстрировали особенно явственно отсутствие воображения. Решимость вернуть свои деньги, как и весьма дорогостоящие экономические консультации были, конечно, не лучшим способом помочь Советскому Союзу совершить трудный переход. Опыт стран Латинской Америки в 80-х годах, а также России после кризиса 1998 года подрывает утверждения участников названных переговоров о том, что страна, не возвращающая вовремя свои долги или просящая их реконструировать, навсегда вычеркивается из списка участников мировой экономики. Исходя от самих кредиторов, это мнение выглядит довольно эгоистичным. Однако в то время никто не выступил с более многообещающей альтернативой, которая помогла бы преодолеть барьер возражений в странах Большой семерки.
Тем временем все могло измениться, когда Ельцин и Гайдар показали свою решимость провести действительно радикальную реформу на основе как раз тех принципов, которые отстаивал Запад. Ссылки на то, что западные избиратели не позволили бы своим правительствам субсидировать Россию, пока безработица на их родине растет, никем никогда не были проверены. Политики всегда в гораздо меньшей степени способны правильно истолковывать настроения людей, чем они утверждают. Решительно настроенные западные лидеры могли бы воспользоваться общим сочувствием к России и разработать сообща настоящий план стабилизации, который смягчил бы простым русским людям болезненность перехода и избавил бы их от многих лишений. Могут сказать, что деньги, предоставленные в начале 1992 года, обязательно попали бы в карманы коррумпированных элементов. Но механизма коррупции следующих лет тогда еще не было, и западная помощь, если бы она была предоставлена в нужный момент, возымела бы решающий эффект. Еще одно историческое «если».
Собственные рассуждения Гайдара на этот счет взвешенны, хотя горечь в них чувствуется. Ни один западный лидер, включая даже Джона Мэйджора, пишет Гайдар, не пожелал взять на себя ответственность за принятие адекватных мер поддержки: «В критические месяцы с января по апрель 1992 года даже несколько сотен миллионов долларов из резервов свободно конвертируемой валюты позволили бы нам значительно увеличить свободу экономического маневра, но даже этих сумм мы не получили. К тому времени, когда бюрократические процедуры были, наконец, завершены, программа стабилизации уже разваливалась у нас на глазах».
Это суровые слова в адрес Джона Мэйджора. Он очень успешно действовал, имея дело с иностранцами. Он умел вести жесткие переговоры не нанося обид, — искусство, сослужившее ему хорошую службу в Европе и Германии. Он полностью использовал эфемерные «особые отношения» Англии с Россией после августовского путча, чтобы привлечь внимание западных коллег к ее проблемам. Но, к сожалению, и он был не в состоянии преодолеть их инертность, скептицизм и отсутствие воображения. Хотя на этот раз английское правительство не было виновато, я постоянно вспоминаю то, что писал Литтон Стрейчи о подготовке к спасению генерала Гордона в Хартуме. «Тяжеловесная машина столько времени приводилась в движение, громадные колеса, когда они сдвинулись с места, поворачивались с таким трудом, с такой натугой, что в конце концов ее задача была выполнена — уверенно, решительно, полностью, в лучших английских традициях. И слишком поздно»[90].
11К светлому будущему?
19 марта 1917 года «Петроградский бюллетень» выпустил экстренный выпуск, чтобы сообщить об отречении царя Николая II от престола. Громадный заголовок на первой странице гласил:
НОВАЯ ВЕЛИКАЯ
ЖИЗНЬ ИДЕТЪ,
PУCCKiЕ ЛЮДИ!
Спустя 80 лет я купил потрепанный экземпляр «Бюллетеня» на берегу Волги, в Угличе, где, якобы по приказу Бориса Годунова, был умерщвлен царевич Дмитрий. Я показал заголовок пожилому человеку, который продал мне газету; он походил на бывшего интеллигента, ныне впавшего в нужду. Он грустно рассмеялся, засмеялась и крестьянка, продававшая рядом русские матрешки: очередное разочарование от очередного обещания светлого будущего.
В течение десяти лет после прихода Ельцина к власти в стране состоялись дважды президентские выборы, трижды — парламентские, общенациональный референдум, многочисленные местные выборы, короткая гражданская война, два кровавых конфликта в Чечне и неожиданная смена руководства страны. Английский еженедельник «Экономист» назвал это «фальшивой демократией», хотя все названные события отличались не большей грубостью и скоропалительностью, чем в современной Индии.
Однако важнейшую роль во всей этой проблеме играл экономический фактор. Радикальная реформа Гайдара сознательно была направлена на то, чтобы сломать до основания старую систему и заменить ее механизмами современного либерального рынка. Его либерализация цен произвела эффект, который описан во всех учебниках. Магазины наполнились товарами, нашлось поразительно много людей, готовых их покупать, очереди исчезли. Расплатились за это простые люди.
Экономические перемены открыли перед предприимчивыми и беспринципными людьми огромные возможности для обогащения за счет своей страны. Еще до того, как Гайдар изменил правила игры, деятели прошлого — комсомольские вожаки в Москве и Ленинграде, бывшие министры правительства Горбачева, генералы и бывшие партийные секретари в провинциях произвели самих себя в «бизнесмены» и вошли в организации, эвфемистически именовавшиеся «коммерческими структурами». Многие из них пустили в ход свои личные связи, оставшиеся от былых времен, и использовали неопределенность судьбы бывших партийных фондов. Кое-кто из новых бизнесменов создал «банки», которые на льготных условиях ссужали друзей и однокашников. Другие торговали сырьевыми материалами и металлоломом — всем тем, что осталось от распавшейся старой системы хозяйства, или создавали «пирамиды», грабительски лишавшие миллионы людей их сбережений. Наиболее энергичные обхаживали приближенных Ельцина. Правильно рассчитанная сумма, «сунутая» кому следует, могла обеспечить необыкновенно выгодное уклонение от налогов на импорт спортивного инвентаря, сигарет и других потребительских товаров, приносящих большую прибыль. Всему этому способствовала несовершенная макроэкономическая политика правительства, позволявшая спекулянтам наживаться на финансовых рынках. Обогащались не только местные обитатели. Россия стала популярным «развивающимся рынком» для многих иностранцев, чьи цели, методы и нравственный облик оказывались столь же подозрительными.
Благодаря таким методам богатые, может быть 5 процентов населения, стали неприлично богаче, а бедные и престарелые — еще беднее. Непосредственными побочными результатами перемен стали неукротимая инфляция, гибель накоплений, застой в промышленности и сельском хозяйстве, поскольку субсидии были прекращены, социальное отчаяние и все усиливающаяся и широко распространяющаяся нищета. Выплаты зарплат и пенсий в сохранившихся секторах государственной экономики и бюрократического аппарата задерживались, нередко месяцами. Алкоголизм и уличная преступность выросли, средняя продолжительность жизни мужского населения резко снизилась. В прошлом нищих прогоняла с улиц милиция, а если требовалось, их отправляли в лагеря, чтобы навсегда от них избавиться. Теперь они стали неотъемлемой частью городского пейзажа.
Каждую зиму коммунисты с надеждой ждали призыва снова прогнать продажное и некомпетентное буржуазное правительство, как они это сделали в октябре 1917-го. Наблюдатели удивлялись, что не происходит взрыва. Почему не взбунтуются оставшиеся в каких-то жалких лохмотьях военные? Почему простой народ не поступит так, как много раз поступал в прошлом — не выйдет на улицы, чтобы поджигать, грабить и убивать? Но бунта не происходило, и коммунисты были разочарованы.
Статистика, результаты опросов, свидетельства очевидцев, — все это имелось в изобилии. Многие использовали эти сведения, чтобы изображать такую картину упадка России, что иной раз она была невероятно преувеличенной. Судить же о степени реальных страданий, испытываемых людьми, недавно потерявшими работу, стариками, одинокими родителями, инвалидами, было нелегко. Если верить официальным цифрам, экономическое производство сократилось за период с 1990 по 1995 год на 40 процентов, хотя на чем основывались эти данные, было неясно, и к тому же статистика недостаточно учитывала быстрый рост теневой экономики.
При всех своих многочисленных недостатках, советская система социального обеспечения создавала у людей веру в то, что о них будут надлежащим образом заботиться от колыбели до могилы. Это чувство защищенности было в значительной мере иллюзией. Ко времени крушения Советского Союза более трети населения, согласно официальной статистике, жило ниже официального прожиточного минимума.