я печать и свободная, хотя и надлежащим образом регулируемая рыночная экономика. Россия должна отстаивать себя, но ее роль в мире неизбежно уменьшилась. Будущее России зависит от тесного сотрудничества со всеми ее соседями, но особенно с европейцами и, конечно, с Америкой.
Простые люди, как, например, мои новгородские тезки Брейтвейты, сначала находили Путина загадочным. Суровые истины не сразу, видимо, доходили до сознания людей. Но они все больше смирялись с тем, что их страна бедная и что ее природные ресурсы, добыча и транспортировка которых обходились очень дорого, вовсе не преимущество. Подобный реализм мог лишь способствовать рождению политической воли, необходимой, если Россия хотела выбраться из своей экономической и политической трясины.
Все это было именно тем, чего требовали критики Ельцина. Они с трудом верили своим ушам. Да понимает ли Путин, что он говорит? Насколько это серьезно? Способен ли он все это осуществить?
Результаты, достигнутые Путиным в первые два года правления, были довольно впечатляющими. Он быстро взялся за восстановление авторитета власти. Он привел к повиновению губернаторов и обуздал «олигархов». Он напугал либералов, подчинив контролю также печать, хотя и не разделался с нею окончательно. Он начал проводить через услужливую Думу некоторые важные экономические и юридические реформы. Экономика под его управлением оживилась. Осенью 2001 года состоялся Гражданский форум, на котором он выступил с целью поощрить активность неправительственных организаций. Подозрительно настроенные либералы опрометчиво заключили, что он пытается таким образом задушить новое гражданское общество. Он проявил искусство в руководстве внешней политикой России. Укрепил связи с соседями России на Дальнем Востоке. Сблизился с европейцами. К всеобщему удивлению, примерно в середине 2001 года он начал восстанавливать сносные отношения также с новой американской администрацией. Этот процесс усилился, когда после нападений на Нью-Йорк и Вашингтон в сентябре 2001 года правительства обеих стран обнаружили, что их связывает общая заинтересованность в борьбе с терроризмом.
Несмотря на очевидную ясность и энергичность его публичных заявлений, власть Путина, разумеется, была не абсолютной. Ему пришлось учитывать существование трех различных группировок, составлявших его окружение. Все еще влиятельные остатки ельцинской «семьи» стремились сохранить то, что уцелело от их былой власти. Достаточно влиятельная группа либеральных экономистов настаивала на том, что Россия должна стать нормально функционирующей частью мировой экономики. А российский Совет безопасности под влиянием бывших коллег Путина из КГБ ратовал за внутреннюю дисциплину, за величие России и за сильную армию. Иногда возникало впечатление, что эти группировки больше заинтересованы в подрыве позиции своих соперников, нежели в конструктивном проведении настоящей политики. Как это часто бывает в России, между словами и делами имелось большое расхождение. Простой народ приветствовал стабильность, которая при Путине сменила десятилетие крутых и жестких перемен. Даже критики Путина из среды либеральной московской интеллигенции начали его поддерживать, утешая себя мыслью, что независимо от президента страна будет продолжать двигаться в правильном направлении, к большему процветанию, не отказываясь от демократических завоеваний, достигнутых при двух его предшественниках.
Горбачев ставил своей целью высвободить скованную энергию и инициативу советского народа. Это было амбициозной, но не такой уж недостижимой целью. Иван и Павел Харитоненко и многие их соотечественники, сыновья и внуки крепостных, в конце XIX века доказали, что русские тоже могут избавиться от раболепия, проявляя поразительную предприимчивость.
Приобретая яхты и виллы на юге Франции, они создавали одновременно эффективные предприятия в сфере реальной экономики. Они часто тратили экстравагантно большие суммы на свои развлечения и образ жизни. Но наряду с этим вкладывали крупные суммы в благотворительные мероприятия и искусство. Они возвращали обществу изрядную долю того, что брали у него. В большинстве своем они были законопослушны, уважали существующие институты и соблюдали правила. Они были близки к тому, чтобы считаться настоящими капиталистами в западном понимании этого слова.
Об их преемниках сто лет спустя такого сказать было нельзя. Постсоветские бизнесмены действовали в стране, где общественная жизнь и общественная мораль уже были извращены. В последние годы существования Советского Союза и в первые годы новой России жадность этих бизнесменов перешла все границы. Люди впервые в жизни увидели выгодные пути к обогащению. Оптимисты проводили в этой связи утешающую параллель между «дикими» русскими капиталистами конца XX века и их американскими предшественниками конца XIX-го. Реалисты указывали на то, что в Америке «диких» капиталистов приструнили, потому что там эффективно действовал закон. Рокфеллеров приручили с помощью антитрестовского закона. В новой России власть закона едва ли вообще существовала, и никаких действенных юридических способов обуздания русских капиталистов не было.
Принятие новых законов в обществе, в котором коррумпированное и слабое правительство не обладает достаточным авторитетом для проведения их в жизнь, не произведет существенных перемен. Лекции иностранцев о необходимости профессионального менеджмента помогали в этом смысле мало. Настоящая перемена могла произойти только в рамках более широкой культурной революции, на путь которой Россия вступит, когда значительное число «новых русских» придет к выводу, что жизнь без правил становится слишком малодоходной или слишком опасной, и что для них же и для их семей лучше пользоваться своим богатством законно и мирно. К началу нового века кое-кто из бывших бандитов попытался купить себе более привлекательный общественный имидж этаких добропорядочных граждан, которым, как выразился один из них, просто делать деньги в конце концов наскучило. Он и его собратья хотели наслаждаться своим богатством мирно, в современной и цивилизованной стране. И они хотели также иметь возможность с чистой совестью отвечать своим внукам на вопросы, что они делали во время Великой капиталистической революции. Даже если это не более чем лицемерие, которое Ларошфуко называл «данью порока в пользу добродетели», все равно — это первый шаг в правильном направлении.
Наряду с бандитами, иногда в союзе с ними, образованные русские тоже осваивали новые капиталистические профессии — банкиров, аудиторов, консультантов. Этот растущий средний класс обнаружил, что наконец-то он может позволить себе то, что средний класс на Западе принимает как нечто само собой разумеющееся, — приличные ванные в своих квартирах, хорошее образование для своих детей, машину, иногда отдых за границей. Путешествовать за рубежом уезжало все большее число русских — от полумиллиона в 1991 году до почти 20 миллионов пятью годами позже. Среди них были отнюдь не только богатые «новые русские» и члены их семей. Матери, принадлежавшие к среднему классу, водили своих детей по музеям Европы. Рабочие из Сибири посещали своих английских зятьев и невесток. Старая политика закрытых дверей, целью которой было оградить русских от заразы внешнего мира, вела к застою. Теперь она волей-неволей была упразднена. Несмотря на финансовый крах 1998 года, новый средний класс оказался более выносливым и стойким, чем ожидали многие. Официальная статистика утверждала, что к 2001 году к этому классу принадлежало более трети населения России.
И все-таки у одного слоя русского общества была своя особая причина для печали. Интеллигенция жаловалась, что старая русская культура умирает: ее захлестывает поток дешевого американского импорта. В конце 1997 года Даниил Гранин с грустью писал, что двухсотлетней истории русской интеллигенции приходит конец. При любых трудностях русская интеллигенция хранила нравственные принципы чести, доброты, добросовестности в труде, порядочности. Но «демократические» политики, которых она поддержала в 1989 году, больше в ней не нуждались: им нужны были банкиры. Интеллигенция больше не была ориентиром и утратила свою функцию. Гранин опасался, что Россию ожидает судьба других государств, где нет интеллигенции, а есть лишь сборище интеллектуалов[93].
В условиях нового плюрализма роль интеллигенции как морального рупора нации и источника альтернативных идей неизбежно должна была уменьшиться. Щедро субсидируемые прежде научные и культурные учреждения перестали при Ельцине получать государственные дотации. Однако после унылого спада музыка, театр и кино начали неожиданно процветать. Русские певцы завоевали оперные залы всего мира. Зрители вновь устремились в театры, чтобы посмотреть авангардные спектакли, которые в советское время были бы запрещены. Старые государственные издательства лопнули, и официально одобряемые авторы уже не могли рассчитывать на издание своих сочинений тиражом в десятки и сотни тысяч экземпляров. Однако по всей стране стали возникать маленькие коммерческие издательства. Пособия для изучения иностранных языков, ведения деловых операций непрерывным потоком сходили с печатных станков. К последнему году существования Советского Союза появилось около 1500 владельцев подобных издательств. К концу 90-х годов это число увеличилось до 12 000. В огромном количестве издавались не только порнография и детективные романы, но и классическая и современная литература. В забитых книгами магазинах всегда толпились покупатели. Умелые и находчивые авторы, не являвшиеся больше совестью нации, начали выпускать литературу хорошего качества, умеренно серьезную. Новый средний класс с восторгом на нее набросился. Русская культура обретала новую жизнь, не теряя своего прежнего острого своеобразия.
Русские, естественно, не видели большой пользы в бесконечном и беспощадном самобичевании. Однако наиболее вдумчивые из них явно страдали от того, что в русской истории было много такого, чем трудно было гордиться, что в большинстве областей западное общество добилось большего успеха, чем Россия. «Слово «Россия», — писал в свое время американский дипломат и историк Джордж Кеннан, — на самом деле не означает существование национального общества, которому суждено знать могущество и величие, — оно означает всего лишь непреодолимое пространство всяческих напастей, нищеты, неумелости и грязи»