— Эх, мама, ты сама хорошая, вот и не замечаешь, сколько вокруг нас мелких людишек, подленьких душ…
— Почему не замечаю? Не слепая! Есть, конечно, и такие. Что же с ними делать? Изничтожать? Так, по-твоему?
«Действительно, что с такими делать? Снять с работы, выгнать? Этим ведь ничего не добьешься — они будут работать в другом месте», — думал Власов.
— Я этого не говорю, — сказал он.
— Вот видишь, значит, нельзя! Почему же все вы норовите управлять окриком, чуть что — кулаками размахиваете? Нет, сынок, только на окрике далеко не уедешь!
— Послушать тебя — так нам следует записаться в непротивленцы. Были такие, даже свою философию создали, но путного ничего не добились. Политика непротивления злу как раз на руку Барановым.
— Что ты все тычешь Барановым? — рассердилась Матрена Дементьевна. — Не о нем речь, я вообще говорю. Получше оглядись по сторонам, тогда поймешь. — Она зевнула. — Поздно уже, а среди ночи разговоры разговаривать не дело. Спи себе спокойно, утро вечера мудренее! — Она поправила подушку, одеяло и вернулась к себе.
И оттого, что она пробыла у него несколько минут, оттого, что он ощутил ее ласку, на душе у Власова стало спокойнее…
В семь часов он был на ногах. Утренняя гимнастика и прохладный душ успокоили разгулявшиеся — нервы.
Разыгралась метель. Налетали порывы ледяного ветра. Дрожали провода, фонари, раскачиваясь на высоких столбах, рисовали на земле светлые круги. Снежная пыль клубилась вдоль улиц, ослепляя редких прохожих.
«Начнутся заносы, и мы останемся без пряжи и топлива», — подумал Власов. Он ненадолго забежал на комбинат, просмотрел сводку работы ночных смен, выслушал доклад диспетчера, вызвал к себе снабженцев и начальника транспортного отдела, приказал им связаться по телефону с фабриками и поставщиками, разузнать о состоянии дорог и переключить весь автотранспорт на вывозку топлива и пряжи.
До встречи с начальником главка времени оставалось еще много — час с лишним. Власов решил пройтись пешком и по дороге собраться с мыслями. Он велел шоферу приехать за ним в министерство к одиннадцати часам и вышел на улицу.
Недалеко от трамвайной остановки кто-то окликнул его.
— А… Анна Дмитриевна! Вы так закутались, что и не узнать! — Власов подошел к Забелиной.
— Нарядилась, как матрешка! Холодно. — Она поежилась. — Почему прошли остановку? Разве вы не на трамвай? Или замечтались?
— Ни то, ни другое, — просто решил пройтись пешком.
— В такую погоду?
— Ничего страшного, я ведь солдат! А вы куда собрались в такую рань?
— В институт. Кстати, Алексей Федорович, я говорила с руководителем сектора автоматизации Надеждиным, свела с ним Николая Николаевича. Надеждин заинтересовался его терморегулятором, хотел зайти к вам. Нужно написать бумагу, и они включат регулятор в тематический план.
— Большое спасибо, но…
— Но?
— Боюсь, дело затянется. В институтах темы разрабатываются годами.
Скользя по обледенелым рельсам, трамвай прокатил метров на пять дальше остановки. Вагоны были переполнены. Анна Дмитриевна, наблюдая за толкающимися людьми, махнула рукой и повернулась к Власову.
— Все равно не сядешь! Я, пожалуй, пройду с вами через мост, а там поеду на троллейбусе.
На мосту ветер дул сильнее. Щеки Анны Дмитриевны еще больше раскраснелись, пряди золотистых заиндевелых волос падали из-под платка на высокий лоб.
Власов украдкой наблюдал за нею. Ему вдруг захотелось сказать ей, этой почти незнакомой женщине, что-то хорошее, теплое, но он смутился, покраснел и снова заговорил о делах:
— Скажите, Анна Дмитриевна, не найдется ли в вашем институте готовой схемы, пригодной для нашей красилки?
Он отважился взять ее под руку.
— Я интересовалась этим. Есть единственный готовый проект для мыловаренного завода, но вряд ли он подойдет вам.
— Нужно взглянуть, может быть, используем принцип. А как ваша работа?
— Ничего, кажется, все идет нормально. Испытание с антимолевым раствором дало положительные результаты. Наши собираются рекомендовать его промышленности. Что касается остальных моих тем, то над ними еще придется поработать…
— Во всем можете рассчитывать на нашу и, конечно, на мою помощь, — сказал он и снова покраснел.
— Я в этом уверена. — Анна Дмитриевна улыбнулась. — Вы человек смелый и всегда протянете руку помощи другому. Признаться, я немножко завидую вам.
— Нашли кому завидовать! — вырвалось у Власова. «Милая ты моя, если бы ты знала только, как мало поводов, чтобы мне завидовать», — подумал он.
Как бы угадывая его мысли, Забелина сказала:
— Вероятно, вам часто приходится несладко. В этом нет ничего удивительного, всякие поиски даются нелегко!
— К сожалению, да…
— Вот и мой троллейбус. Всего доброго! — Она крепко, по-мужски, пожала ему руку и вскочила в подошедшую машину.
Власов еще некоторое время постоял у остановки, глядя вслед удаляющемуся голубому троллейбусу.
Глава тринадцатая
Домашние неурядицы все больше и больше отравляли жизнь Василию Петровичу.
Жена, и без того капризная, взбалмошная, в последнее время стала просто невыносимой. Причиной тому послужил уход Леонида из дома. В первые несколько дней после его исчезновения Лариса Михайловна притихла и, ссылаясь на мигрень, заперлась у себя, почти не показывалась. Но как только Юлий Борисович Никонов, который по ее просьбе наводил справки, сообщил ей, что Леонид живет у Полетовых и работает чертежником на комбинате, Лариса Михайловна словно преобразилась, пуще прежнего кричала на всех, устраивала истерики и дошла до того, что однажды в присутствии домработницы Любаши обвинила Василия Петровича во всех своих Несчастьях.
— Это ты своими посулами вскружил мне голову и заставил выйти за тебя замуж! — истерически кричала она. — Не будь тебя, я жила бы спокойно с детьми и горя не знала бы!..
Не успел Василий Петрович прийти в себя от всех этих неприятностей, как разразился новый скандал. Милочка почему-то перестала есть дома, отказывалась брать деньги и почти не разговаривала с матерью. И опять истерика, брань, крики, шум…
Василий Петрович избегал бывать дома. Он приезжал поздно ночью, уезжал на работу рано утром, когда все еще спали. Однако избежать очередного столкновения с женой ему все же не удалось. Она, как нарочно, встала однажды рано и за завтраком напала на мужа.
— Начальником называешься, а какого-то Власова не можешь призвать к порядку, — начала Лариса Михайловна. — Негодяй он, уговорил мальчишку бросить учебу и устроил у себя на работу!
— Зря ты так говоришь… Подумай! Ну какой смысл Власову уговаривать Леонида бросать учебу? — как можно мягче возразил он.
— Чтобы сделать неприятное нам! Подкопаться под тебя, иметь повод посплетничать по твоему адресу… да мало ли зачем… Люди, мол, не знают, какое чудовище Толстяков: с ним даже дети жены не ужились!.. Если ты не тряпка, то обязан призвать к порядку этого Власова.
— Я не раз просил тебя не вмешиваться в мои служебные дела…
Не успел Василий Петрович сказать это, как Лариса Михайловна заплакала.
— Конечно, они тебе не родные… разве ты заступишься за моих детей! — рыдала она.
Василий Петрович не допускал и мысли, что Власов оказал какое бы то ни было влияние на Леонида. По его мнению, директор просто допустил некоторую бестактность. Прежде чем принимать на работу мальчишку, видимо стремящегося к самостоятельности, Власов должен был посоветоваться с ним…
Спору нет, Власов ведет себя безобразно, дошел до такой наглости, что отказался выполнить распоряжение, подписанное им, Василием Петровичем! Он, видите ли, не может оголять переходы, а сорвать выполнение плана главка в целом может. Этакий удельный князь нашелся, грозится не пускать на комбинат главного инженера! Эти художества ему даром не пройдут, но пристегнуть сюда еще историю с мальчишкой было бы глупо. Чтобы призвать Власова к порядку, у него имеются более действенные средства. Вчера, на приеме у заместителя министра Вениамина Александровича, он, кажется, подложил Власову хорошую мину.
Вениамин Александрович поинтересовался ходом выполнения плана. Василий Петрович заверил его, что план будет выполнен, и добавил:
— Хотелось натянуть процентика три перевыполнения…
— Обязательно нужно натянуть! — согласился заместитель министра. — Главхлопром даст от силы сто процентов, шелковики обещают сто два. Если вы дадите сто три, то выйдете на первое место по министерству и вашему главку будет обеспечено переходящее знамя и соответствующие денежные вознаграждения. Советую поднажать!
— Я понимаю, но не все зависит от меня. Например, директор Московского комбината Власов упирается, — осторожно вставил Василий Петрович. — Не хочет дать сверх месячного плана двести тысяч метров, а возможности у него есть…
— Удивляюсь, товарищ Толстяков: вы же не новичок, неужели не можете справиться с одним директором? — досадливо поморщившись, сказал Вениамин Александрович.
И тут Василий Петрович подложил свою мину.
— Признаться, я устал возиться с ним, — сказал он. — Зная, что его назначили директором вопреки моему мнению, Власов возомнил о себе невесть что, ни с кем не хочет считаться. Он заявил нашему представителю Софронову, что главное управление ему не указ и никто не может заставить его перевыполнить план. А когда главный инженер комбината Александр Васильевич Баранов, опытный работник и весьма уважаемый человек, попытался вразумить его, то Власов пригрозил не пускать Баранова на комбинат!
— Ну, уж это похоже на самоуправство! Если у вас силенки не хватает, придется мне заняться вашим Власовым!
Заручившись таким образом поддержкой Вениамина Александровича и подготовив почву для серьезного разговора с Власовым, Василий Петрович и вызвал его к себе.
Придя на работу, Василий Петрович первым делом потребовал личное дело директора Московского комбината. Ему хотелось своими глазами взглянуть на анкетные данные Власова.