– Скорее всего. Хотя нам это вовсе не нужно, не маленькие ведь, что объяснять-то?
– Не маленькие… – Воронков повел плечами, поглядев на товарищей.
Оба лейтенанта молчали, переваривая и осмысливая мнение, наконец-то произнесенное командиром вслух. Осознать, что вероятность не вернуться весьма велика, – тяжело. Все три подчиненных Куминову младших командира всегда были готовы к такому исходу. Но, как, наверное, и всегда, ждали его чуть позже. Сейчас же, когда капитан сказал то, что крутилось в голове у каждого из разведчиков, наступил самый важный момент. Оттягивать его Куминов смысла не видел. Бойцы группы не маленькие дети, воюют не второй день. Они шли на верную смерть, которая всего-навсего не должна была стать бесполезной.
– Ну что… – Эйхвальд чуть повел из стороны в сторону тяжелой челюстью. Была у него такая глуповатая привычка, когда лейтенант задумывался – двигать кинематографически геройской деталью собственного лица. – Воевать, так воевать. В конце-то концов, парни, мы же не на утреннике в детском саду. Всегда знаем, на что идем, да и это…
– Чего? – повернулся к нему Хрусталев.
– Родина же за нами, ребят… чего, – буркнул обрусевший поволжский немец в четвертом поколении. Единственный из всех немцев, кого злобный старший лейтенант Хрусталев не побоялся бы поставить закрывать свою спину[18]. – Значит, если нужно, так нужно.
– Хорошо. – Куминов, молчавший недолгие секунды, потребовавшиеся троице, снова вернулся к карте. – Тогда поступаем так…
Тучи, неожиданно согнанные поднявшимся ветром, густо закрыли звезды. Видимость резко ухудшилась, и Воронков, все так же бежавший впереди, резко сбросил скорость. Местность вокруг начала меняться, создав отряду новые трудности.
Ровные пространства лесостепи, прореживаемые негустыми лесками, постепенно заканчивались. На самых подходах к Куйбышеву группу ожидала бы мешанина из взгорков, оврагов и густой лесной поросли. Ожидала бы, не будь где-то впереди подземного тоннеля с узкоколейкой, который должен был помочь разведчикам преодолеть часть пути относительно комфортно. Но до него еще нужно было добраться. Карта картой, но всякое могло произойти. Так что на тоннель Куминов рассчитывал в последнюю очередь. Было жаль, что не встретит агент на этой стороне. Тогда все выходило бы намного увереннее и спокойнее.
Пока же, двигаясь с заметно меньшей скоростью, группа добралась лишь до точки, от которой топать предстояло не меньше тридцати километров. А ночь уже близилась к концу. Кромка неба на востоке, несмотря на облачность, стала заметно светлее. Куминов выругался про себя, понимая, что нужно поднажать. А как это прикажете сделать, когда под ногами, вернее, под лыжами, попадалось уже какое по счету поваленное дерево, а оврагов они пересекли за последний час сразу четыре? Где-то километра через два должна была показаться густая опушка, которая уходила в длинный и глубокий лог, ведущий к одной из первых горушек, предварявших Жигулевский массив. Добраться туда, найти относительно удобное для лежки и наблюдения место и можно затаиться до вечера. Да и, чем черт не шутит, действовать по обстановке. А там, глядишь, после того, как группа отдохнет, можно будет попробовать срезать еще часть пути и днем, ближе к сумеркам.
Капитан сам чувствовал, что устал. Нужно было добраться до такого нужного сейчас леска быстрее. О том, как чувствует себя Саша, ему даже думать не хотелось.
Он посмотрел на ее спину, белеющую впереди, на монотонно двигавшиеся в спокойном ритме ноги. Выругался про себя, понимая всю несправедливость подобного. Не женское дело война, не женское. А вот нате, приходится в ней всем участвовать. Оставалось надеяться хотя бы на то, что именно она сможет вернуться назад. И мечтать, им удастся пообщаться потом, даже не после войны. Хотя сейчас такие мысли были совершенно некстати. Отвлекаться не стоило, ослабление внимания к окружающему могло привести к смерти. Куминов знал, что так оно и случится, если расслабиться.
Им немного повезло с выходом на ту сторону фронта. Повезло прошлой ночью и повезло этой, когда вертушки немцев прошли прямо над группой. И не один, несколько раз. Означало это что-либо или нет – капитан не знал. Вполне возможно, что атака двух полков на одном участке, закончившаяся прорывом линии обороны, не сбила с толку противника. Возможно, что и наоборот, все-таки ожидать такого выхода для разведки не стоит. Пока все шло нормально. Усиления, которого Куминов ожидал увидеть, все-таки не было. В прифронтовой полосе, которую они пролетели в составе эскадрильи штурмовых МИ-3, все кипело. Но суета была ожидаемой при подобном наступлении. Если и дальше не будет чрезмерного количества мобильных групп немцев, то все может получиться.
Группа выкатилась к участку, на котором лес неожиданно обрывался. Воронков, предупреждающе поднявший руку, наклонился. Отстегнул лыжи, нагнулся и практически растворился среди сугробов, по-пластунски[19] устремившись вперед. Куминов сплюнул, подъехав к низкому кустарнику тёрна, густо торчавшему на самом выходе из пролеска. Замерший со своей магазинной автоматической СВТ-С, только что поступившей в войска, Андрей Шабанов молча показал ему направление, в котором скрылся сержант. Капитан кивнул, и так же, низко прижавшись к земле, двинулся по разбросанному снегу. Где-то впереди, это чувствовалось по запаху дыма, было жилье. Именно что было. Потому что пахло с той стороны, несмотря на ветер, дувший по их движению, гарью. И паленым мясом, делавшим запах еще более отвратительным.
Распластавшись ящерицей, Куминов двигался вперед, положив автомат на сгибы рук. Каждый в детстве любил ползать и передвигаться на коленках, а вот ему этим пришлось пользоваться уже во взрослом возрасте. Да так часто, что кожа на коленях уже давно отличалась по цвету и толщине от той, что есть у обычных людей. И сейчас, ставшим уже таким привычным способом он полз вперед. Пологий спуск, по которому группа могла бы скатиться, дал возможность рассмотреть все необходимое. Во всяком случае, старший сержант Воронков, вжавшийся в рыхловатый снег, оглянулся на Куминова и вернулся к наблюдению.
Внизу была деревня. Не так давно была, теперь уже не существовала. Деревню спалили дотла.
– Дворов с тридцать было, не меньше. – Воронков дернул щекой. – Твари…
Куминов не ответил, стараясь всмотреться в рассветную темноту. Привычные к наблюдению глаза быстро выхватывали необходимые подробности.
Да, около тридцати дворов, широких, просторных. Дома, идущие не больше чем в три улицы. Несколько двухэтажных, это не странно, остались с довоенных времен. Деревня точно была хорошая, вон, в каждом дворе еще тлеют остатки больших сараев.
– Деревья видишь, командир? – Воронков ткнул пальцем в три высоких березы, росших с края одного из дворов. – Мне ж не кажется?
– Не кажется… – Куминов хрустнул пальцами.
На березах висели несколько темных тел. На уровне груди у каждого что-то белело. Хотя, почему что-то? Капитан прекрасно знал ответ: таблички с надписью на русском. Простое слово, пришедшее в язык сто пятьдесят лет назад и оставшееся в нем навсегда. «Партизаны».
Это сразу объясняло причину гари. Карательный отряд СС, шедший по следу партизан и, вполне возможно, добравшийся сюда. Были жители деревни связаны с теми, кто жил в лесах, борясь с захватчиками, или нет – роли не играло. Тактика террора, то пропадавшая, то вновь запускаемая, была направлена на другое. Устрашение жителей страны, тех, что не сдались, и тех, что помогали несдавшимся. А тем, кто осуществлял террор, было глубоко наплевать на возраст, пол и политическое отношение лиц, к которым террор и применялся.
– Сарай… – Воронков еще раз дернул щекой, смотря куда-то дальше берез. Куминов проследил взгляд. Всмотрелся в темную, совершенно обвалившуюся и обуглившуюся конструкцию и понял. Понял все, что сержант хотел сказать одним этим коротким словом. И даже представил, потому что уже видел и знал…
Рев моторов машин, врывающихся на улицы, три тихих и спящих улицы. Цепь людей с оружием, окруживших деревню и не пропускающих никого за свою линию. Первые отрывистые щелчки выстрелов по тем, кто еще не понял этого и пытался убежать. Крики женщин, детей и стариков, испуганные, рвущие воздух. Отрывистые команды на ломаном русском вперемежку с немецким. Захлебывающийся от злости лай псов, рвущихся с поводков, натравливаемых на мечущихся полуодетых жителей.
Цивилизация… европейская цивилизация, проявляющаяся в таких ситуациях во всей красе. В одном из домов солдаты в серо-защитной форме, втроем, повалили на пол кричащую девчонку лет пятнадцати. Один, рыхловатый здоровяк с рыжей щетиной, одним рывком разодрал теплую просторную рубашку. Довольно ухнул, сжав в широкой лапище мягкую грудь. Девчонка вскрикнула, когда руки немца пошли ниже.
– Эй, Отто, оставь нам немного. – Хохотнул второй, худой и длинный.
Девчонка вскрикнула еще раз.
– Да что ж вы делаете, ироды!!! – входная дверь хлопнула, пропуская растрепанную крупную старуху в одной длинной, до пят, ночной рубахе. – Отпустите ее, сукины дети!
– Завьидно, бабулька? – Третий, чьего лица не было видно, прыснул со смеху. Смех прекратился, когда левая рука тетки, взметнувшись из складок ткани, воткнула второму длинный кухонный нож. Твердо, сильно, прямо в горло. Солдат хекнул, схватившись за пробитую гортань, зашатался, хрипя и пуская темные пузыри между пальцев. Сунулся головой в угол, сползая по стене.
– Шайссе!!! – здоровяк испуганно вскрикнул, застыв изваянием между бедер удерживаемой им девушки. Больше он не успел ничего. Ни сказать, ни сделать. Острый конец наполовину сточенного ножа вошел в левый глаз. С хрустом, глубоко, застряв в кости. Отрывисто ударили очереди третьего, успевшего прийти в себя. Немец поливал свинцом перед собой, пока не раздался сухой металлический щелчок. Магазин закончился. Солдат всхлипнул, отодвинулся, косясь в сторону старухи, чья рубашка уже стала красной. Дернулся в сторону входной двери, торопясь убежать из дома, воняющего сгоревшим порохом, кровью и требухой. Далеко он не ушел.