ЗА НАШУ И ВАШУ СВОБОДУГEРОИ 1863 ГОДА
ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ «МОЛОДАЯ ГBAPДИЯ»
«ЗА НАШУ И ВАШУ СВОБОДУ». Герои 1863 года.
Составитель В. А. Дьяков.
Научные редакторы И. С. Миллер и А. Ф. Смирнов.
Научный консультант В. Р. Лейкина-Свирская.
Редактор Ю. Коротков.
Серийная обложка художника Ю. Арндта.
Художник И. Пчелко.
Худож. редактор А. Степанова.
Техн. редактор Г. Лещинская.
Предисловие
Восстание 1863—1864 годов в Польше, Литве, Белоруссии и на Украине было одним из важнейших поворотных пунктов в истории народов, населяющих эти территории, крупной вехой в истории старой России. Являясь по своему объективному содержанию буржуазной революцией, в которой социальные противоречия дополнялись национально-религиозными и переплетались с ними, восстание 1863 года оказало существенное влияние на развитие революционного движения и межгосударственные отношения во всей Европе и даже за ее пределами. По словам К. Маркса, восстание 1863 года «послужило исходным пунктом Интернационала». «Пока народные массы России и большинства славянских стран спали еще непробудным сном, — писал В. И. Ленин, — пока в этих странах не было самостоятельных, массовых демократических движений, шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской».
Вошло в привычку называть восстание 1863 года польским восстанием. Между тем это неточно, ибо термин «польское» очерчивает лишь эпицентр революционного взрыва, но не указывает, что восстание охватило вместе с тем значительные территории с непольским населением. Это было историческое событие, с которым прочно связаны глубокие традиции совместной революционной борьбы польского, русского, литовского, белорусского и украинского народов, горячо поддержанной лучшими представителями международного революционного движения. В рядах повстанцев 1863 года наряду с поляками сражались литовцы и латыши, украинцы и белорусы, французы и итальянцы, венгру и сербы, немцы и англичане. Прогрессивная Россия встала на защиту повстанцев. Тайное общество «Земля и Воля», явившееся первой в истории России революционной партией, содействовало восстанию всеми доступными ему средствами. В рядах восставших оказалось несколько сот русских солдат и офицеров.
В настоящей книге не один, а десять героев. Это объясняется тем, что история не выдвинула какого-то одного деятеля, через биографию которого можно было бы осветить важнейшие аспекты восстания 1863 года. Каждый из тех, кому посвящены включенные в книгу очерки, это самоотверженный революционер, и человек интересной судьбы. Но ведь то же можно сказать и о многих других, в частности об одном из виднейших деятелей повстанческого руководящего центра Брониславе Шварце, о повстанческих генералах Круке (Михал Гейденрейх) и Босаке (Юзеф Гауке), о замечательных повстанческих командирах Марцине Борелёвском, действовавшем под псевдонимом «Лелевель», братьях Игнации и Зыгмунте Хмеленских, о белорусском революционере, участнике восстания, а впоследствии члене Русской секции Первого Интернационала Антоне Трусове, о русском офицере Павле Якоби, пытавшемся после смерти А. А. Потебни организовать русскую дружину на стороне восставших. О них и целом ряде других героев 1863 года так или иначе упоминается в книге. Однако специальные очерки посвящены в ней только тем из наиболее крупных и интересных деятелей, чей Жизненный путь раскрывает какую-либо из сторон борьбы народных масс, являющихся главным героем книги, тем, чья деятельность была концентрированным выражением определенного этапа движения.
Развернутая биография исторического деятеля или систематическое повествование о каком-либо крупном событии — вот два жанра, которыми обычно пользуются для рассказа о прошлом. Данная книга в какой-то мере является попыткой использовать достоинства обоих традиционных жанров и избежать их недостатков Авторам хотелось создать портреты крупных деятелей восстания 1863—1864 годов и в то же время более или менее полно рассказать о целой полосе в истории народов Советского Союза и Польши, о революционном сотрудничестве польского, русского, украинского, белорусского и литовского народов в борьбе против социального и национального гнета. Каждый из очерков — это не только биография революционера, игравшего определенную роль в событиях, но и повествование о том этапе восстания, во время которого он выдвинулся на первый план. Так, в первом очерке, посвященном Зыгмунту Сераковскому, воссоздается широкий исторический фон событий и раскрывается предыстория восстания. Очерки о Ярославе Домбровском, Андрее Потебне, Зыгмунте Падлевском, Стефане Бобровском, Константине Калиновском, Антанасе Мацкявичюсе, Иерониме Кеневиче и Ромуальде Траугуте содержат наряду с их биографиями развернутые характеристики отдельных этапов восстания либо важнейших аспектов происходивших событий. Наконец, очерк о Валерии Врублевском пытается дать перспективу дальнейшего развития участвовавших в восстании революционных сил.
В конце книги помещены приложения, предназначенные для того, чтобы облегчить чтение и помочь тем из читателей, которые захотят расширить свои познания о восстании 1863 года. Это краткая хронология событий, как бы объединяющая воедино тексты десяти очерков, это биографический словарик, содержащий справки о многих упоминаемых в очерках лицах. Это, наконец, список литературы, в котором называются наиболее доступные из имеющихся исследований по затронутой проблематике.
В. А. Дьяков
Зыгмунт Сераковский
Имя и дела Зыгмунта Сераковского неотделимы от истории совместной борьбы народов России и Польши. Около двух десятилетий он находился в центре революционного движения, которое, подобно пламени, все сильнее охватывало империю Романовых. Сераковский посвятил свою жизнь борьбе за блага горячо любимой отчизны, которую он хотел видеть свободной.
Жизненный путь Сераковского начался на Волыни. Дворянство этого края, сравнительно недавно вошедшего в состав России, почти полностью было польским, а подавляющую часть крестьянского населения составляли украинцы. Противоречия и вражда между владельцами крепостных душ и их «крещеной собственностью» дополнялись национально-религиозными столкновениями католиков и православных. Но было бы ошибкой зачислять всех польских дворян в стан врагов и эксплуататоров украинского крестьянства. Из среды польского беспоместного, малоземельного дворянства выходили такие деятели, как Тадеуш Костюшко, Адам Мицкевич, Ярослав Домбровский. Из этой же среды вышел и Зыгмунт Сераковский. Его родители Игнаций Сераковский и Фортуната (урожденная Моравская) принадлежали к отпрыскам боковых ветвей знатных магнатских фамилий. Однако родство было настолько отдаленным, что Зыгмунту в трудную минуту не удалось собрать нужные документы, чтобы доказать принадлежность семьи к дворянству. Родовых или «благоприобретенных» поместий у Сераковских не было.
Родился Зыгмунт 19(31) мая 1827 года. Первые его младенческие воспоминания связаны с восстанием 1831 года. «Спи спокойно, собственной грудью прикрою тебя», — говорил отец сыну, уходя в повстанческий отряд. Домой он уже не вернулся. Нелегко было оставшейся семье «польского мятежника» в империи Николая. «Я, старший, уже не помню отца, — писал Сераковский в 1848 году. — Мать с молодых лет осталась вдовой и собственными трудами содержала свою старушку мать, нашу бабушку, и нас троих». Воззрения, воля, характер мальчика складывались под впечатлением патриотических рассказов о походах Костюшки — героя двух полушарий, о восстании 1830—1831 годов. По свидетельству родных, Зыгмунт в детстве отличался находчивостью, живостью ума и твердостью характера, не терпел никакой фальши. Ему было шесть лет, когда в дом Сераковских прибыл чиновник, производивший набор дворянских детей в кадетские корпуса. Польских мальчиков во времена Николая I зачисляли туда часто и без согласия родителей. Мать Зыгмунта, не желая расставаться с сыном, переодела его и представила как дочь. Чиновник уже вносил изменения в свои списки, когда Зыгмунт, шагнув из-за спины матери, вдруг заявил: «Я не дочь! Я сын — Зыгмунт Сераковский!» Сын остался дома, но фамильное серебро уехало с чиновником.
В 1838 году Зыгмунт поступил в русскую гимназию в Житомире, которую окончил через пять лет с серебряной медалью. Его познания, как значится в свидетельстве, в истории, языках, статистике были очень хорошие, в математике и географии — хорошие, в физике — достаточные. На выпускном экзамене Зыгмунт привлек всеобщее внимание блестящими ответами и по окончании гимназии получил право на чин четырнадцатого класса при зачислении на государственную службу. Как не вспомнить при этом пушкинские строки о станционном смотрителе — страдальце четырнадцатого класса, не огражденном своим чином даже от побоев! Подобная перспектива, естественно, не прельщала молодого Зыгмунта, мечтaвшeгo о продолжении образования. Еще в последних классах гимназии он стал работать репетитором, а затем два года был гувернером, собирая средства для учебы в университете. В 1845 году, успешно выдержав экзамены, Зыгмунт был зачислен казеннокоштным студентом Петербургского университета. Хорошо зная гуманитарные дисциплины, он, однако, поступил на физико-математический факультет, но, проучившись на нем около двух лет, перешел на первый курс юридического факультета по разряду камеральных наук. Университетское начальство характеризовало Сераковского как студента, в науках математических не особо преуспевающего, со скромным поведением, без предосудительного образа мыслей, тихого и неразговорчивого. Как, однако, далеки были рассуждения казенных опекунов от действительности, как мало они знали о внутреннем мире студентов!
В Петербурге Сераковский быстро вошел в круг польской интеллигенции и студенчества. В доме графа Жевуского, автора нескольких исторических романов, консерватора по убеждениям, собирался литературный кружок. Частыми гостями здесь были епископ Головинский, профессор Сенковский, известный в литературе под именем барона Брамбеуса, Пшецлавский — чиновник цензурного ведомства. Сераковский зарабатывал на жизцъ перепиской бумаг графа. Вскоре между шляхетско-клерикальным кружком и Сераковским возникли споры. Зыгмунт атаковал рутинеров со всем пылом своего темперамента. Ни эрудиция Сенковского, ни остроумие Жевуского, ни доводы епископа не переубедили его. Он произносил перед ними речи в высшей степени красные, приводя старых доктринеров в ужас о