Через четыре дня — 6 апреля — Домбровский был утвержден в должности коменданта Парижского укрепленного района. В первый момент это вызвало протесты нескольких батальонов Национальной гвардии, в значительной мере инспирированные бывшим комендантом Баржере, недовольным тем, что его сняли с этого поста. Обосновывая свой выбор, Исполнительная комиссия выпустила воззвание «К Национальной гвардии», в котором была дана краткая характеристика Домбровского и говорилось, что он, без сомнения, является талантливым военным специалистом и самоотверженным революционером. Быстрому росту авторитета Домбровского содействовало не столько это воззвание, сколько кипучая энергия, с которой он взялся за выполнение своих обязанностей, глубокое знание дела и необыкновенная храбрость, которую он проявлял при каждом появлении на передовых позициях.
Уже 7 апреля Домбровского видели на западной окраине Парижа в районе Нейи спокойно осматривающим аванпосты под интенсивным огнем противника А через два дня он возглавил неожиданную ночную атаку двух батальонов Национальной гвардии на Аньер, закончившуюся паническим бегством версальцев, захватом пушек и других трофеев. Адъютант Домбровского Вл. Рожаловский оставил следующее описание этой схватки: «Поддерживаемый адским огнем форта Мон-Волерьен и других батарей, неприятель встретил наших солдат страшным ружейным огнем. Люди падали справа и слева. Наступил момент колебания, который мог оказаться гибельным. Тогда Домбровский с саблей в руке лично стал во главе батальона. Видя его в первых рядах, гвардейцы бросились в штыковую атаку с возгласом: «Да здравствует Коммуна!» «[...] после полуторачасовой схватки враг отступил в беспорядке [...]. Упавшая было духом Национальная гвардия вновь воодушевилась и преисполнилась абсолютным доверием к Домбровскому).
Самые разные источники единодушно свидетельствуют о военных дарованиях и личном мужестве Домбровского, о его популярности среди подчиненных. Военный делегат Коммуны в первый период ее существования — Клюзере, которого Маркс называл честолюбивым, неспособным человеком и «жалким авантюристом», заявлял, что Домбровский выделяется даже среди самых энергичных людей, что он «довел энергию до крайних пределов». Другой современник событий писал: «Превосходный республиканец, исключительно честный и преданный делу человек, обладающий всеми необходимыми для настоящего генерала качествами, Домбровский имеет только один огромный недостаток: избыток смелости». Член Коммуны и ЦК Национальной гвардии Жоаннар, выезжавший в район боев в конце апреля 1871 года, в своем официальном отчете на заседании Коммуны говорил: «Мы видели генерала Домбровского; и здесь я должен воздать честь истине и сказать, с каким поклонением гвардия относится к этому генералу. Он подлинно любим своими солдатами, они счастливы под его началом». Не раз коммунары жертвовали жизнью, чтобы спасти Домбровского. Об одном из таких случаев рассказал Рожаловскйй: 18 апреля капитан Тирар заслонил собой Домбровского от пули версальского солдата и умер с возгласом «Да здравствует Коммуна!».
Версальские правители, вплоть до самых высокопоставленных, также не лишали Домбровского своего внимания. Понимая, что речь идет о крупном военном специалисте и незаурядном организаторе, версальцы всячески старались устранить Домбровского от активной деятельности в пользу Коммуны. Начали они с попыток подкупа. Отвратительный карлик Тьер, заявивший, что Париж будет покорен «дождем снарядов или дождем золота» и наводнивший город наемниками контрреволюции, не раз подсылал к Домбровскому своих агентов с предложением полутора миллионов франков за сдачу каких-либо ворот укрепленной городской стены. Об одном из таких агентов — некоем Вейссе — Домбровский рассказывал своему адъютанту следующее: «Первоначально я решил расстрелять этого негодяя, но затем я подумал, что было бы неплохо использовать это обстоятельство в наших целях. Я предложил Комитету общественного спасения вот что: если мне дадут 20 тысяч человек, то, притворно приняв предложение версальцев, я впущу часть их в ворота Парижа, а затем окружу и уничтожу». План этот, поддержанный Росселем, который сменил Клюзере на посту военного делегата Коммуны, и Врублевским, был принят. Однако осуществить его не удалось из-за невозможности собрать в нужном месте достаточное количество бойцов и артиллерии.
Через какое-то время была предпринята еще одна попытка подкупить Домбровского. На этот раз сомнительную честь эмиссара версальцев взял на себя польский эмигрант Воловский. Он был знаком с Домбровским и пользовался когда-то его доверием, но после 18 марта 1871 года оказался среди тех, кто старался не допустить своих соотечественников к участию в борьбе на стороне Коммуны. В Париж он приехал как журналист. «Прибывши на Вандомскую площадь, где был главный штаб Домбровского, — рассказывает Воловский, — я застал его садящимся на коня. «Если хочешь со мной поговорить, — заявил он, — то поедем со мной в Нейи — будем иметь время для разговора». Длительный разговор происходил под непрекращающимся огнем противника, очень беспокоившим журналиста, но почти не замечавшимся генералом Коммуны. После интервью Воловский перешел к наиболее щекотливой части возложенной на него миссии; пользуясь положением близкого знакомого, он вел разговор в полушутливом тоне. Домбровский был взбешен новой попыткой подкупа, осуществленной через его соотечественника. Однако выдержка не оставила генерала Коммуны, и он облек свой ответ в довольно вежливую, хотя и резкую, форму, вполне соответствующую тому тону, который избрал Воловский.
Вот как излагает эту часть разговора незадачливый посланец Версаля: «В о л о в с к и й: Знаешь ли ты, Ярослав, что я нахожусь в Париже с ведома версальского правительства. Хотели, чтобы я предложил тебе открыть ворота города для версальцев и арестовать членов Коммуны за вознаграждение, величину которого ты сам можешь указать, причем торговаться с тобой не будут. Я, разумеется, отказался, Домбровский: Благодарю тебя за нас обоих. Иначе ты поставил бы меня перед неприятной необходимостью арестовать тебя, как Вышинского, который за эту недостойную для поляка роль и до сих пор сидит в Шершемиди. Лучше поговорим о чем-либо другом. Что пишут в наших польских газетах?»
Воловский уехал ни с чем, но не оставил свои интриги. 12 мая он снова прибыл в Париж и явился к Домбровскому. Эта встреча описана у Воловского следуюшим образом: «Ну и что, злы на меня в Версале?» — приветствовал меня Домбровский. «Так злы, что если бы ты хотел, то мог бы выехать по этому пропуску за границу. Любить тебя будут, но только издалека». Домбровский взял из моих рук пропуск, прочитал его и, отдавая назад, показал на рукоятку своего палаша: «Вот мой пропуск, можешь сказать об этом Пикару, Тьеру и всем его мамелюкам в Национальной ассамблее». Разговор, таким образом, шел в том же полушутливом тоне. Но смысл его совершенно очевиден. Воловский снова предлагал подкуп, Домбровский снова отверг его предложение.
Французский пролетариат доверил Домбровскому исключительно важные посты в вооруженных силах Парижской коммуны и не ошибся в своем решении. Между тем совмещать должности командующего I армией и коменданта всего Парижского укрепленного района в условиях непрерывных ожесточенных боев, недостатка живой силы, оружия, боеприпасов, при наличии постоянной неразберихи и острых противоречий в военном руководстве было не так просто. Только Домбровский с его поразительной энергией мог держать в руках все нити управления, появляясь чуть ли не одновременно везде, где требовалось его вмешательство. Очень много времени и сил отнимали ежедневные переезды от штаба I армии, располагавшегося на западной окраине Парижа до резиденции коменданта на Вандомской площади и обратно. Каждая поездка требовала еще и большого личного мужества, недостатка которого, впрочем, не ощущалось ни у Домбровского,. ни у его ближайших помощников В промежутке между тысячью неотложных дел генерал Коммуны выкраивал время, чтобы навестить семью, приласкать сыновей, подбодрить любимую жену, которая мужественно преодолевала приходившиеся на ее долю трудности.
Создав значительный перевес в живой силе и вооружении, версальцы начали планомерное наступление. 12 апреля на участке Домбровского, где оборонялись примерно тысяча триста коммунаров, двинулся в атаку целый армейский корпус, насчитывавший до десяти тысяч человек. Батальоны национальных гвардейцев удерживали свои позиции, наносили чувствительные контрудары на отдельных участках. 16 апреля, например, Домбровский донес, что в Нейи коммунары овладели несколькими баррикадами, захватив в качестве трофеев боевые знамена противника. Однако при почти десятикратном превосходстве противника это не могло продолжаться долго. 19 апреля версальцы в результате неожиданного нападения потеснили батальоны Домбровского, лишь смелой контратакой коммунарам удалось восстановить положение. «Пocлe кровавой борьбы — доносил в этот день. Домбровский, — мы возвратились на свои позиции. Левый фланг, продвинувшийся вперед, захватил неприятельский продовольственный склад, в котором оказалось 69 бочек ветчины, сыра и солонины. Бои продолжаются. Неприятельская артиллерия с высот Курбевуа забрасывает нас снарядами и картечью, но, несмотря на это, наш правый фланг осуществляет в данный момент маневр с целью избежать окружения выдвинутых вперед подразделений. Мне нужно 5 батальонов свежих солдат, не менее 2000 человек, потому что силы неприятеля очень значительны».
Подкрепления и на этот раз не подошли. Коммунарам пришлось оставить Аньер, Бэкон и 2б апреля почти полностью очистить западный берег Сены. На следующий день Домбровский организовал контрудар, в результате которого смог укрепить район Нейи, Левалуа, Клиши. Коммунары держались в нем еще три недели, несмотря на смертоносный артиллерийский огонь с занятых версальцами фортов и неоднократные атаки. Постройки и укрепления здесь превратились в груды камней и пыли; укрываться от пуль и осколков было очень трудно, но коммунары держались. «Домбровский, — свидетельствует очевидец, — бесстрастно державшийся под ружейным огнем, хладнокровно смелый и как бы не замечавший опасности, поспевал лично всюду, наблюдал за всем и устранял все опасности».