Для чего же нужна была Стефану Бобровскому литография? Когда 2 февраля 1862 года полиция ворвалась в лаврскую типографию, она обнаружила там в отпечатанном или подготовленном к печати виде комплект трех номеров листовки «Великорус» и часть первого номера газеты «Возрождение» на польском языке, датированной 15 января 1862 г.
Уже сам выбор «Великоруса» в качестве первого объекта для широкой пропаганды весьма знаменателен. Вышедшие из среды русской революционной демократии листки «Великоруса» имели целью организацию массовой оппозиционной кампании. Несмотря на известную сдержанность программных требований, диктуемую обращением к широким общественным кругам, «Великорус» со всей определенностью ставил вопрос о неудовлетворительности крестьянской реформы 1861 года и о необходимости передать крестьянам всю находившуюся в их пользовании перед рeфopмoй землю безо всякого выкупа. Перепечатывая эти листки, солидаризируясь с ними, Бобровский бил в чувствительнейшее место белых на Украине, выдвигал на первый план важнейший социальный вопрос. «Великорус» решительно высказывался за независимость Польши, но он ставил определенно вопрос и о праве на национальное самоопределение украинцев («южнорусов»). Пропаганда этого требования главой польской нелегальной организации, распространение его в Киеве имели первостепенное 1П0литияеское значение.
Об этом говорит и сохранившийся фрагмент газеты «Возрождение». В передовой статье Бобровский доказывает необходимость издания независимого бесцензурного органа для польского населения Правобережной Украины. Статья эта не формулирует политической программы, однако и в ней мы встречаем важную декларацию: «Мы хотим полного соединения с Надвисльем [то есть с Польшей], но соединения добровольного. Нашим лозунгом в этом щекотливом вопросе будут слова варшавских ремесленников: ка1К0Й народ хочет быть с ним, пускай будет, а какой не хочет, пускай остается свободным». Эта формулировка, предвосхищавшая соответствующее положение письма Центрального национального комитета издателям «Колокола», отвечала задачам единства действий польских революционеров с революционерами русскими и украинскими в общей борьбе против царского самодержавия.
Царским властям скоро стала известна роль Бобровского в организации тайной литографии Начались розыски «преступника». Тут произошел комический эпизод, к находившемуся в Киеве Тадеушу Бобровскому явился двоюродный брат Александр Бобровский и рассказал о том, что его неожиданно арестовали и доставили к киевскому полицмейстеру. Но выслушав доклад о задержании студента Бобровского, полицмейстер только махнул рукой и тотчас освободил Александра со словами: «Это не тот, того я хорошо знаю!» Было ясно, что полиция разыскивает Стефана. Тадеуш Бобровский сам не знал, где скрывается брат. Его поиски также продолжались несколько дней, но все же оказались успешнее полицейских. Найдя Стефана у студента украинца Свейковского, Тадеуш Бобровский настоял на том, чтобы брат немедля отправился за границу.
Вместе с Бобровским бежал с Украины девятнадцатилетний студент Киевского университета Александр Крыловский. Русский, а скорее украинец по национальности, Крыловский был активным участником антиправительственных манифестаций, организованных польской молодежью в Киеве и Житомире, за что был осужден к сдаче в солдаты и содержался под стражей в Житомире, но в ночь с 8 на 9 января 1862 года бежал. Скажем несколько слов о дальнейшей судьбе этого интересного человека. Благополучно перебравшись вместе с Бобровским через границу, Крыловский направился в польскую военную школу в Италии. Он принял участие в восстаний в отряде Антония Езёранского, был ранен, находился в австрийском лагере для интернированных повстанцев, откуда также бежал. В 1868 году жандармерия была встревожена сведениями о революционной пропаганде, которую вел Крыловский среди русских раскольников, живших в Турции, и слухами о его намерении нелегально вернуться в Россию. По всем губерниям были разосланы предписания о задержании Крыловского. Но слух этот не подтвердился: в 1870—1871 годах Крыловский в качестве волонтера участвовал в обороне Французской республики. На родину Крыловский возвратился в 1875 году и был поселен с отдачей под полицейский надзор в Калужской губернии.
По дорогам, раскисшим от весенней распутицы, пробирались Бобровский и Крыловский к молдавской границе. На Днестре их задержал ледоход. Беглецы находились в имении, которым управлял Щенсный Милковский, брат Зыгмунта, о котором нам предстоит еще говорить. Неожиданно в имение пожаловал становой пристав. Хозяин, представив своих гостей приставу под какими-то вымышленными именами, принялся угощать представителя власти. Тот жаловался на судьбу и службу. «Вот и теперь ищу ветра в поле — какого-то студента, сбежавшего из Киева... он, уж наверное, в тридесятом государстве, а я скачи, заранее зная, что напрасно, да приказано!»
Весной 1862 года Бобровский приехал в Париж и сразу же стал одним из деятельных членов Общества польской молодежи. Он быстро освободился от распространенных среди польских патриотов иллюзий в отношении политического облика и талантов Мерославского и вместе с Падлевским, с которым он теперь особенно сблизился, решительно выступал против «генерала Людвика». Не удивительно, что самовлюбленный Мерославский отвечал Падлевскому и Бобровскому лютой ненавистью. Особенно до патологического бешенства доходила злость генерала против Бобровского, и это диктовалось уже не только личными, но и политическими причинами. В Бобровском Мерославский видел решительного сторонника столь ненавистной Мерославскому программы союза с русскими революционерами и главного пропагандиста прав на самоопределение украинцев и других, по мнению Мерославокого, «выдуманных» народностей.
В идейно-политической борьбе с Мерославским крупным успехом стало решение Комитета демократической эмиграции, в состав которого входил Бобровский, признать верховным руководящим органом движения варшавский Центральный национальный комитет.
В течение 1862 года Бобровский выполняет ряд ответственных поручений Центрального национального комитета по подготовке восстания. Он нелегально побывал на Украине, где при его участии был учрежден подчиненный Центральному национальному комитету Провинциальный комитет на Руси (обычное в то время польское название Правобережной Украины). Бобровский совершает поездки в Галицию, Молдавию. Здесь Бобровский встретился с полковником Зыгмунтом Милковским. Заслуженный деятель польского освободительного движения, участник венгерской революции 1849 года, член Централизации Польского демократического общества, Милковский был уже в это время известным писателем (его литературный псевдоним — Теодор Томаш Еж), Хороший наблюдатель, мастер красочной характеристики, Милковский-Еж оставил в своих воспоминаниях яркий портрет Стефана Бобровского.
Первое, что бросается в глаза при чтении этих с юмором написанных страниц, это внешний, несколько комический облик Бобровского: «рассеянный, взъерошенный, неспособный без помощи сильнейших очков различить предмет в двух шагах от себя», Бобровский по рассеянности выпивал один за другим несметное количество стаканов кофе и чаю, которые подставляла ему во время беседы молоденькая смешливая жена Милковского.
«Выпьет кофе, а жена моя спрашивает:
— Не угодно ли чаю?
— Охотно.
После чая:
— Не угодно ли кофе?
— Охотно».
Но эти забавные мелочи не заслонили от Милковского того, что перед ним был человек «быстрой и глубокой ориентации, уверенный и смелый в принятии решений, он обладал всеми достоинствами, характерными для того рода людей, из которых формируются государственные деятели». Будучи вдвое старше, чем Бобровский, автор говорит о нем с почтительным уважением: «Я предвидел, скорее предчувствовал в этом невзрачном, тщедушном, невысокого роста юноше способности к выдающейся деятельности. Сколько их прошло перед моими глазами, но ни один не произвел на меня такого впечатления, как он». И Милковский заключает: «Его преждевременная гибель — это, по моему мнению, национальная утрата».
Еще ранее встреча с Бобровским оставила большое впечатление у сына Адама Мицкевича Владислава. В 1861 году он впервые приехал на родину и совершил поездку по местам, связанным с памятью своего великого отца. «Моим главным проводником по Киеву, — вспоминал Владислав Мицкевич, — был Стефан Бобровский, один из самых симпатичных и самых талантливых членов той группы, которая трудилась над подготовкой восстания в Польше. Он приходил ко мне с утра, и до вечера мы не расставались. Это был очень молодой человек, полный энергии и не по возрасту зрелый».
Те качества, о которых говорят современники, — острый и зрелый ум Бобровского, его преданность делу революции и революционная энергия, его способность убеждать собеседников и заражать их своей верой, — сыграли большую роль в решающий момент подготовки восстания.
Бобровский приехал в Варшаву в день нового 1863 года (по н. ст.). Всего двумя днями раньше был сформирован новый, после ареста Бронислава Шварце, состав Центрального национального комитета. В комитете царили неуверенность и смятение. Состоявшиеся незадолго до этого встречи с крупнейшими военными специалистами повстанческой организации — Сераковским, Милковским, руководителем Провинциального комитета на Руси полковником Эдмундом Ружицким убедили членов комитета в неподготовленности восстания, в невозможности начинать его ранее чем в мае. В этом духе уже были даны заверения и инструкции провинциальным комитетам в Литве и Белоруссии, на Украине. Но, с другой стороны, те же военные специалисты весьма критически отнеслись к плану «дислокации» рекрутов, А рядовые члены подпольной организации через съехавшихся в Варшаву воеводских комиссаров настаивали на том, чтобы восставать немедленно, еще до начала бранки.
Ко всему этому добавлялось катастрофическое положение с вооружением повстанцев. Арест в Париже посланного для закупки оружия Годлевского лишил комитет надежды на улучшение ситуации до надвигавшегося рекрутского набора.