На июльском совещании, ставшем как бы учредительным, Литовский провинциальный комитет согласился не только с программой, но и организационными принципами Центрального комитета (система десяток). Калиновский неодобрительно относился к этой системе и упрекал руководство движения в том, что оно увлекается созданием узкой секты заговорщиков, не ведя подготовку широких масс к восстанию, не выдвигая лозунгов, способных ясно и конкретно указать народу цели и задачи движения. Приняв систему десяток в качестве основного принципа построения повстанческой организации, Литовский провинциальный комитет под влиянием Калиновского внес в нее существенные изменения, направленные на смягчение узкозаговорщической тактики. В частности, было решено создавать специальные приходские (парафиальные) революционные группы для пропаганды среди мужиков.
Калиновский и его соратники не прекращали пропаганды своих идей среди крестьян, мещан, ремесленников. Продолжала выходить «Мужицкая правда», нагонявшая страх на помещиков. Внутри Литовского провинциального комитета к Калиновскому все более внимательно прислушивались, чаще и чаще с ним соглашались Бонольди, Длуский и Вериго. Вне комитета решительную поддержку ему оказывали А. Мацкявичюс, А. Трусов, В. Врублевский. Действия революционной организации Белоруссии и Литвы приобретали все более радикальный характер.
По словам лидера литовских белых Я. Гейштора, социальные идеи появились у молодежи вследствие их отношений с русскими юношами, на которых действовали сочинения Герцена. Студенческая молодежь, продолжает Гейштор, обучаясь в Москве и Петербурге, почерпнула из сочинений русских писателей крайне демократического направления идеи социальной революции и народной войны, по его мнению, якобы совершенно чуждые полякам. Проповедуя народную вой«у не только против царского правительства, но и против дворянства, Калиновский и его сторонники утверждали, что все прошлые восстания за независимость Польши были неудачны потому, что ими руководили дворяне. Решительно порывая с традициями прошлого, они, по словам Гейштора, брали из истории Польши только одного Костюшку. Стремясь опереться на массы, они глубоко верили в силу организации, распространявшей свое влияние в народе, и были убеждены, что в минуту восстания «за ними пойдет весь народ...» «Немногочисленная партия действия, — продолжает Гейштор, — негодующая на дворянство, что оно хочет идти легальными дорогами и ничего не делает, кричала на помещиков. Перед восстанием несколько печатных листков, как, например, «Мужицкая правда», было издано их старанием... В пропаганду такую я не верил и считал ее не только бесполезной, но и вредной».
Особое внимание Калиновского к вовлечению крестьян в ряды организации, выход «Мужицкой правды», изменения, внесенные им в систему десяток, все более и более настораживали комиссара Центрального комитета Дюлёрана. Дюлёран — сын польского эмигранта, родился и вырос во Франции. Прибыл он в В1Ильно недавно, был очень тщеславен и желал разыграть роль своего рода провинциального диктатора. Он усмотрел в действиях Калиновского «опасность для национального единства», постарался заручиться поддержкой шляхты, недовольной действиями Калиновского и Литовского провинциального комитета, переходившего все более и более под его влияние. Комиссар слал в Варшаву рапорт за рапортом, заявляя, что Калиновский губит дело, готовя восстание «на таких началах, которые вовсе не устраивали сословия землевладельцев». Не удивительно, что Дюлёран находил гораздо больше сочувствия в среде белых, чем в комитете, при котором состоял.
Как указывают современники, Калиновский хотел строить свободную Литву не по традициям польских магнатов, а по принципам Герцена, не останавливаясь перед уничтожением дворянства ради полного освобождения крестьянских масс. Для гарантии социальных и национальных прав народа он требовал от Центрального комитета точного определения статуса Литвы. Не удовлетворяясь неопределенными посулами федерации (с чем соглашались даже Звеждовский и Сераковский), Калиновский отстаивал полное равноправие Литвы, ее право самой свободно определить свою судьбу. В конечном счете за ним пошла большая часть демократической молодежи края.
С осени 1862 года Белоруссия и Литва были на военном положении. Продолжалась борьба временно-обязанных крестьян против «Положений 19 февраля». Население казенных имений выступало против увеличения денежных платежей и уменьшения земельных наделов. Росло недовольство горожан политикой правительства. Царские власти все чаще прибегали к военной силе для подавления народных волнений. Рекрутский набор, объявленный в крае в конце 1862 года, еще более обострил положение. Бегство молодых крестьян, подлежащих набору, — одна из форм народного протеста — часто наблюдалось в Литве и Белоруссии и до событий революционной ситуации. Бежавшие часто оказывали вооруженное сопротивление преследовавшей их полиции и воинским командам. Набор 1862 года вызвал еще более упорный протест. Он особенно задел пограничные районы края, население которого до этого освобождалось ог рекрутской повинности. Молодые крестьяне скрывались в леса, нападали на корчмы и фольварки, поджигали помещичьи усадьбы.
Накаленную предгрозовую атмосферу тех дней передает пятый номер «Мужицкой правды»: «...не давать уж больше рекрутов, а если царь захочет их взять, так, сговорившись всей громадою, дайте ему отпор». Газета призывала население к сплоченности, разоблачала маневры и произвол властей, ставила вопрос о восстании как единственном пути избавления от насилия и гнета: «Говорят, что мужики около Варшавы взбунтовались и не дали рекрута. Тогда царь поневоле должен был отступить. Так что же нам, мужики, делать, я вас спрашиваю?!»
10 (22) января 1863 года Временное Национальное правительство призвало польский народ к оружию для завоевания национальной независимости и освобождения от феодального ярма. Повстанческие группы произвели нападение на гарнизоны царских войск. Калиновский указывал, что восстание в Царстве Польском началось неожиданно для Литовского провинциального комитета. В самом конце ноября 1862года Потебня и Падлевский, возвращаясь из Петербурга, заверили Калиновского, что восстание не начнется ранее весны, что молодежь, подлежащую набору, решено вывести из городов и укрыть от полиции, но восстание не начинать. Однако этому не суждено было осуществиться.
Восстание, по мнению Калиновского, началось преждевременно из-за провокационного набора и нераспорядительности руководства, поддавшегося на царскую провокацию. Руководство, готовя восстание, делало ставку не на крестьянскую революцию, а на заговор. Под знамя, поднятое варшавскими революционерами, отказались стать помещики Литвы и Белоруссии. Не удовлетворил манифест 10(22) января года и крестьян, мечтавших о получении земли. Программа, выработанная для объединения ради «национального дела» всех классов и сословий, на деле не удовлетворяла ни крестьян, ни дворян. «Самые преданные народному делу помещики, — говорил Калиновский, — имея значительный запас честолюбия, ввиду того, что в них только живет традиция, меру народного правительства об отдаче земли крестьянам старались выставлять своим собственным даром. Крестьянин, видя не обрезанные еще когти своих господ, не мог им довериться и стал смотреть на дело польское как на затею помещичью, органы же правительства такое понятие крестьянина старались поддерживать».
Несмотря на ограниченность январского манифеста и свою многомесячную борьбу с правицей красных в Варшаве, революционные демократы Белоруссии поддерживают восстание. «Польское дело — это наше дело. Это дело свободы», — заявил Калиновский.
1 февраля Литовский провинциальный комитет официально присоединился к программе Временного правительства и призвал революционные силы Белоруссии и Литвы к восстанию. Манифест, изданный в Вильно, провозглашал ликвидацию всех сословно-феодальных привилегий, передачу крестьян без выкупа тех земель, которыми они до этого пользовались а повинности, наделение безземельных повстанцев-крестьян небольшими участками земли. В заключительных строках говорилось: «Кто ослушается этот манифест, будь он или мужик, урядник, или кто иной, будет наказан».
В течение февраля — марта в литовских и белорусских пущах возникли партизанские отряды Нарбута, Сонгина, Длуского, Станевича, Колышки, Вислоуха, Людкевича и др., состоящие из однодворцев, ремесленников, безземельной и мелкопоместной шляхты, мелких чиновников, отставных офицеров, учащейся молодежи, крестьян.
Это были еще немногочисленные отряды, но они состояли из лучших сынов литовского, белорусского и польского народов. Те, кто первым поднял оружие, знали, что могут скоро погибнуть в неравной борьбе с врагом, но были убеждены, что дело их не пропадет, что их примеру последуют сотни и тысячи добровольцев, что в конечном счете весь народ поднимется на борьбу и завоюет себе землю и свободу.
«Знаешь ли ты, что тебя ожидает? — говорил начальник отряда лицам, прибывшим в лагерь. — Ты будешь ежедневно голодать, спать будешь на жесткой земле, ходить будешь чаще босым, чем обутым. Если будешь ранен — попадешь в руки врага, если струсишь — тебя застрелит свой же начальник. Поэтому еще раз спрашиваю тебя: готов ли ты на борьбу, зная, что в ней погибнешь?» И не было случая, чтобы прибывший отказался.
В Литве восставших возглавили Длуский и Мацкявичюс, в Западной Белоруссии — В. Врублевский. Попытки организации отрядов, предпринятые сторонниками Калиновского в центральных и восточных районах Белоруссии, не дали результатов. В предшествующие восстанию месяцы в этих районах из-за слабости революционно-демократических групп подготовка населения к восстанию почти не проводилась, и крестьяне настороженно отнеслись к призыву немедленно взяться за оружие, исходившему от неизвестных им лиц.
Общее руководство созданными и формируемыми отрядами должен был принять, как это было предварительно условлено, Сераковский. С извещением о начале восстания и приглашением в Вильно к нему «выехал Ян Козелл. Однако ни Сераковский, ни Звеждовский, с которыми Козелл встретился в Петербурге и Москве, не могли выехать в Вильно раньше чем через месяц. В первые недели восстания Калиновский, по существу, был его единоличным руководителем на белорусских и литовских землях. Он пытался повернуть восстание на путь борьбы не только за национальную свободу, но и за социальную справедливость, придать ему антифеодальный, народный характер. Он разослал по всем отрядам специальную инструкцию, в которой указывалось, что начальники повстанческих отрядов имеют право конфисковать, с выдачей соответствующих квитанций, оружие, продовольствие, лошадей, транспортные средства, одежду и выносить смертные приговоры всем, кто сотрудничает с карателями или ослушивается приказов восставших. Отрядам предписывалось избегать столкновений с превосходящими силами, истреблять небольшие карательные отряды, закалять в боях солдат. В освобожденных районах повстанцы должны были немедленно приводить в исполнение декрет Временного Национального правительства о прекращении феодальных повинностей и наделении крестьян землей, уничтожать повсюду органы царской администрации и вместо них создавать революционную власть. Под страхом смерти никто не имел права уклоняться от участия в восстании.