«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года — страница 74 из 82

[8] страной. Мой девиз: через свободу к независимости, — заявлял Домбровский в 1867 году. Значит, единственным путем воссоздания независимого Польского государства он считал тот, который ведет через социальные преобразования, через ликвидацию феодально-крепостнических порядков и прежде всего через последовательно-демократическое решение крестьянского вопроса.

Далеко не все руководящие деятели красных признавали и отстаивали идею полного самоопределения украинского, белорусского, литовского народов в ходе восстания. После его разгрома некоторые из оставшихся в живых продвинулись в этом отношении значительно вперед, стали гораздо более принципиальными и последовательными. Наиболее характерны в этом отношении взгляды Домбровского. Многие его выступления по данному кругу вопросов выделяются непримиримостью к националистическим ухищрениям в любой их форме, четкостью формулировок и большой впечатляющей силой. Эти выступления послужили укреплению идейных позиций демократической эмиграции и вызвали злобный вой со стороны зараженных национализмом умеренных элементов, не говоря уж о сугубо реакционной части эмиграции.

Польская нация, борющаяся за независимость, — писал Домбровский депутату галицийского сейма в 1866 году, — превосходно поняла, что не может отказать в независимости ни одной народности, не вооружая против себя всех тех, кому бы она отказывала в этом праве, не отрекаясь от идеи, написанной на поднятом ею знамени, не совершая самоубийства. Еще более резко и четко сформулировал Домбровский свою позицию в нашумевшем Открытом письме гражданину Беднарчику и его политическим друзьям (1867). По моему мнению, — говорилось в письме,— право решать о себе имеет только сама нация, и при этом каждая нация. Отношения между Польшей и Украиной Домбровский предполагал определять соглашением между обеими нациями ; он был уверен, что будущий союз, возникший на основе свободы, связал бы их не только политическими узами, но и чувством благодарности и братства.

В изучении и оценке опыта восстания была еще одна область, которая очень интересовала бывших руководителей повстанцев 1863 года. Вооружение, организация и тактика повстанческих сил, анализ всего хода военных действий, изучение отдельных кампаний и боев, особенности партизанской войны и соотношение ее с действиями регулярных войск — вот перечень далеко не всех вопросов, очень интересовавших их как революционеров, а в ряде случаев и как военных специалистов. Врублевский не только сам был в числе вольнослушателей высшей военной школы в Париже, но много сил затрачивал на организацию материальной помощи эмигрантам, желающим получить военное образование или пополнить свои знания в военном деле. Крупным военным специалистом стал в эмиграции Ю. Гауке-Босак.

Самым большим знатоком и признанным авторитетом в этой области был, однако, Домбровский. Он много думал над этими вопросами, перебирая в уме памятные ему события 1863—1864 годов, сопоставляя свои мысли с новинками военно-исторической и военно-теоретической литературы. В чисто специальном отношении его выводы и наблюдения не только были на уровне современного ему состояния военного дела, но и во многом превосходили его. Для Домбровского как военного мыслителя очень характерно признание большого значения морального фактора вообще и прежде всего в революционных войнах. Моральное превосходство, по мнению Домбровского, оказывается в такого рода войнах всегда на стороне тех, кто представляет прогрессивные силы. Он заявлял: ...Винтовки или косы, старое вышколенное войско или повстанческие отряды — орудия одинаково страшные, если они призваны представлять прогресс, а только он может воодушевлять той духовной мощью, перед которой меркнут материальные преграды. По существу, эти мысли совпадали с тем, что писали, в то время Маркс и Энгельс.

Своим боевым прошлым, радикальностью политических убеждений, активным участием в общественной жизни Врублевский приобрел большую известность среди соотечественников, находящихся вдали от родины. Во время выборов комитета Объединения польской эмиграции он неизменно был в числе тех, кто получал наибольшее число голосов. Польские эмигрантские организации в разных местностях Западной Европы (их также называли гминами, то есть общинами) давали очень высокую оценку Врублевскому. Цюрихская гмина, например, писала: Любимый вождь литовцев завоевал среди эмигрантов заслуженную популярность и доверие.

В отзыве одной из других гмин говорилось, что у Врублевского среди повстанцев много друзей, знающих его патриотизм и способности.

Будучи интернационалистом, Врублевский, как и большинство других деятелей демократической эмиграции, активно участвовал в политической жизни Франции, поддерживал связи с организациями парижских рабочих, примыкавшими к I Интернационалу. Особенно прочными стали эти связи после того, как, изучив работу печатника, он с 1869 года стал работать в типографии Руж. Когда на следующий год Врублевский заболел оспой, то его товарищи по работе, как французы, так и эмигранты, не оставляли больного ни на одну минуту, ухаживали за ним, готовили ему пищу. Один из них при этом заразился и через некоторое время умер.

Когда началась франко-прусская война, Объединение польской эмиграции решило принять участие в защите Франции. Врублевский был активным участником комиссии, которая от имени Объединения вела переговоры с правительством национальной обороны. Боясь демаршей со стороны царской России, не желая собирать воедино известных своей революционностью польских эмигрантов, генерал Трошю не согласился на создание польских военных формирований, а только разрешил желающим вступать в созданные по территориальному признаку батальоны Национальной гвардии Врублевский был в числе первых поляков, вступивших в Национальную гвардию, он добросовестно нес службу на протяжении четырехмесячной осады Парижа. Не будучи даже французскими подданными, он и его товарищи делали для обороны республики гораздо больше, чем многие французские буржуа, громко кричавшие о своем патриотизме.

Постоянно нараставшая борьба трудящихся Франции против своекорыстной, изменнической политики правительства Тьерай весне 1871 года достигла огромного напряжения. 18 марта пролетариат Парижа восстал, сверг власть буржуазии и создал революционное рабочее правительство — Парижскую коммуну. Она явилась хотя и неполным, непрочным, но первым в истории человечества реальным воплощением в жизнь диктатуры пролетариата, неизбежность которой была теоретически обоснована в гениальных трудах Маркса и Энгельса. Руководство Парижской коммуной, торжественно провозглашенной 28 марта и просуществовавшей до 28 мая 1871 года, делилось на состоявшее главным образом из бланкистов большинство и меньшинство, состоявшее преимущественно из последователей Прудона. Отсюда те крупные политические ошибки в действиях Коммуны, которые в значительной мере обусловили ее поражение, те внутренние противоречия, которые были характерны как для административных, так и для военных органов парижского пролетариата. Среди руководящих деятелей Коммуны и среди рядовых коммунаров было немало участников Международного товарищества рабочих — I Интернационала. Это оказало определенное положительное влияние на ход событий.

Врублевский, Домбровский и многие из их соотечественников горячо сочувствовали освободительным стремлениям французских трудящихся, имели друзей и политических единомышленников среди активных революционных деятелей Парижа. Кроме этого, они отлично понимали, что победа демократической и социальной революции во Франции улучшит условия для освобождения Польши, тогда как поражение восставших парижан непременно их ухудшит. Поэтому не приходится удивляться тому, что многие из них без колебаний оказались в рядах коммунаров. Кроме Врублевского и Домбровского, на стороне Коммуны сражалось около шестисот бывших участников восстания 1863 года. Среди них были бывший член Литовского провинциального комитета, соратник Калиновского Ахилл Бонольди, виленский подпольщик, сподвижник З. Сераковского и брат его жены Константый Далевский, литовский крестьянин Адомас Битис, командовавший когда-то повстанческим отрядом, повстанческие офицеры Ю. Розвадовский, К.Свидинский, В. Рожаловский и многие, многие другие.

Деятели правого крыла польской эмиграции, делавшие ставку на союз с Версальским правительством, всячески старались оклеветать тех поляков, которые поддержали Коммуну. Князь Чарторыский направил в Версаль специальное письмо, в котором вопреки истине заявлял, что за исключением, может быть, одного Домбровского, который был более русским, чем поляком, к с давних пор связан с русскими социалистами, прочие поляки, служившие Коммуне, были чужды идеям Коммуны [...], это были просто кондотьеры — военные наемники, продавшие свои услуги Коммуне за титулы и плату: В действительности число поляков, сражавшихся на стороне Коммуны из идейных соображений, достигало нескольких сот человек. От их имени несколько позже Теофиль Домбровский писал; Нашей целью было не только утверждение управления Коммуны для Парижа, но и победа социальной революции, что, как я полагаю, для нас небезразлично. Первой нашей мыслью и вопросом, — заявлял он в то же время, — всегда было, какую пользу это может принести Польше И вот, присоединяясь к парижской революции, мы видели в ней социальную революцию, которая в случае успеха может перевернуть порядок вещей, существующий в Европе. Могла ли при этом Польша что-либо потерять? Нет! А выиграть? Все! Эта мысль была стимулом для всех поляков, боровшихся под революционным знаменем.

Начало деятельности Врублевского в вооруженных силах Коммуны связано с любопытным курьезом, о котором рассказывается в воспоминаниях участника событий Э. Лиссагарэ. Один из членов Коммуны, знакомый с ним до этого, разыскал Врублевского, привел в военную комиссию и представил как человека преданного и обладающего большими стратегическими способностями. Когда в ходе разговора Врублевский изложил свой план действий, слушатели с удивлением обнаружили, что он слово в слово совпадает с тем, что недавно предложил в комиссии Ф. Пиа. В ответ на просьбу объяснить, в чем дело, Врублевский сказал: Я несколько дней тому назад послал Феликсу Пиа свой доклад. Сначала Врублевскому не поверили. Но после того как в кабинете Пиа было действительно обнаружено письмо Врублевского, его авторитет среди тех, кто не знал его ранее, поднялся очень высоко.