гоном, словно почувствовав на спине взгляд, обернулся, разглядел Мазявого и властно кивнул ему, призывая. Призрак вздохнул. Что ж, последний рывок…
Собравшись с духом, он двинулся вокруг поляны и вскоре ступил на тропу, тотчас испытав прилив благодарности к Эргоному, строго наказавшему материализоваться в стороне. Тропа оказалась «спутанной» и уже в десяти шагах от поляны была так густо нашпигована чарами, что на ней не только заблудиться — распылиться можно было.
Эргоном, стараясь не привлекать внимания спутников, отошел к призраку и негромко проговорил:
— Что-то ты долго. Надеюсь, тебе есть что рассказать?
— А как же, сударь, а как же! Можете положиться, Мазявый не подведет. Я все узнал.
— Ну так докладывай, что встал? Ты, кажется, хочешь поступить на государственную службу? На службе положено говорить четко и ясно. Сначала по основному заданию: что насчет Цепко?
— Все в ажуре, сударь! Он хоть и молчун, но я сошелся с одной кикиморкой, которую он выгнал за то, что совала свой нос куда не следует…
— Мазявый, если я захочу узнать, как ты добываешь сведения, я задам тебе прямой вопрос. Сейчас я спросил о другом. И если мне придется спросить еще один раз, я решу, что ты не годишься на должность, которую я тебе приготовил.
Мазявый резко посерьезнел и вытянулся в струнку.
— Виноват, сударь! Докладываю: по кладу Цепко полный ажур! Место установлено с точностью до полусажени, тип чар — простая «сигналка», но он там еще взрывчатку оставил…
— Стоп. Молодец, хвалю. Подробности после. Что по другим бригадирам?
— Вышли на след Хватко. Барышня, которую я заслал к Жадко, сообщает, что обнаружила в доме сейф, предположительно там находится карта клада. Готова вскрыть его по первому приказу.
— Ни в коем случае. На нее не должно падать подозрение. Сейф откроют случайные грабители… Но это тоже обсудим после. Теперь давай про этого вечного студента, — велел Эргоном, указав за спину.
— А вот тут, сударь, сюрпризец, — улыбнулся Мазявый. — Излагаю кратко: Скрупулюс Ковырявичус, двадцати семи лет от роду, бывший студент Сент-Путенбергской академии физической магии. Очень талантлив, но крайне асоциален. Две судимости. Пять лет провел в местах, достаточно отдаленных от цивилизации, за кражу со взломом. Во второй раз привлекался по подозрению в подделке амулетов, но был отпущен за недостаточностью улик. В Кохлунде живет три года, оброс долгами, польстился на изготовление боевых артефактов, был уличен и от суда спасся только благодаря господину Дайтютюну. С тех пор служит ему, однако я бы не сказал, что верой и правдой.
— Вот как?
Мазявый, чувствуя, что за маской спокойствия Эргоном скрывает интерес, куда более острый, чем при известии о миллионных кладах, позволил себе крошечную интригующую паузу.
— Да, сударь, с виду все гладко, однако я копнул поглубже — и выяснил кое-что любопытное. Его бывшая содержанка, которой он дал отставку вскоре после того, как господин Дайтютюн выхлопотал Ковырявичусу назначение в свой отдел, сообщила, что на самом деле Скрупулюс своим истинным благодетелем считает совсем другого человека.
— Кого же?
— Того, кто оплатил его долги. А это сделал не Дайтютюн. Это сделал некто господин Дайдукат, который, да будет известно вашей милости, служит госпоже Дульсинее.
— Слухач, стало быть? — мрачно усмехнулся Эргоном.
— С вашего позволения, сударь, правильно говорить «стукач», — поправил Мазявый.
— Он сообщил Дайдукату, куда и зачем направляется?
— Никак нет, сударь, не успел. Однако незадолго перед вылетом получил приказ уничтожить вашу милость сразу после поднятия клада.
— Вот как? — задумчиво произнес Эргоном. — Давай подробнее.
— Слушаюсь подробнее. О том, что Скрупулюс вызван для срочного задания и передан в подчинение вашей милости, господин Дайдукат узнал от нынешней сожительницы Ковырявичуса, эмансипе и идейной сторонницы госпожи Дульсинеи, которую подослал к Ковырявичусу господин Дайдукат. Сказать по правде, она его терпеть не может, в спальне это дает удивительную комбинацию чувств-с… — Тут он сбился, поймав строгий взгляд Эргонома. — Виноват! Однако это имеет прямое отношение к расследованию. Истинную страсть данная особа приберегает для Дайдуката, и сразу после ухода сожителя она поспешила эту страсть реализовать, заодно и сообщение передала. Господин Дайдукат, выслушав ее, проявил признаки волнения, никак не связанного с основным инстинктом, и, вызвав секретаря, распорядился послать с Ковырявичусом некоего Летуна и передать с ним приказ, цитирую: «Любой ценой убить поганого заморца сразу, как только поднимут клад». После этого он наконец вспомнил о страсти, однако я не стал задерживаться. — Тут Мазявый показал поистине высший пилотаж актерского мастерства, сумев без явного акцента на этой фразе передать всю глубину своего самопожертвования; на самом-то деле ему не позволили остаться защитные чары, которые Дайдукат активировал, прежде чем уединиться с идейной дульсинеевкой. — Я проследил за секретарем, а потом и за тем самым Летуном. Тот отправился прямым ходом к одному из чиновников господина Дайтютюна, и чиновник обеспечил Летуну место рядом с Ковырявичусом и, соответственно, с вашей милостью.
— И кто был этот чиновник? — спросил Эргоном.
Мазявый назвал имя. Это был тот самый рябой с косым шрамом, который так хотел направить деньги партии на феерическое шествие герильясов по Гульбинке.
— Отлично сработано, Мазявый. Это объясняет, почему Дайдукат не рассматривает меня как ключ к другим кладам. Рябой придурок понятия не имел, о чем я разговаривал с Дайтютюном наедине, но ему перепала информация о том, что я отправляюсь за кладом Тучко. Однако медлить нельзя. Сейчас ты отправишься в Лионеберге и сдашь рябого Дайтютюну. Про мага и пилота пока не рассказывай. Да, и вот еще что.
Эргоном оглянулся, не смотрят ли на него с поляны, и тихо свистнул. Из-за деревьев показался тощий, едва различимый глазом фантом.
— Твой новый работник. Подойди сюда, Ледащий. Это Мазявый. Запомни его. Когда закончим здесь, отправишься в Лионеберге, найдешь Мазявого, он тебе даст работу.
— А он кого-нибудь знает в городе? — с сомнением спросил Мазявый, неприязненно осматривая новичка, голубовато засветившегося от надежды.
— Нет, и его никто не знает, а это может оказаться полезно. Нельзя разбрасываться кадрами, Мазявый.
— Так точно, слушаюсь, сударь, как прикажете. Ледащий, значит? Чем питаешься?
— Романтическими идеалами-с… — слабеньким голоском произнес фантом.
Мазявый едва сдержал приступ совершенно зоологического хохота.
— Понятно, почему такой недокормленный! Ладно, пристрою тебя.
— А пока — дуй обратно на кладбище, — приказал Эргоном Ледащему. — Как только эти придурки направятся сюда или если убьют бригадира, сообщишь немедленно. Ну а ты, Мазявый, молодец! Давай проследи, чтобы рябой гад получил по первое число. И вот что, отзови пару своих работников, пусть пока отложат дела с кладами и займутся помощниками Дайтютюна. Проверять всех. Этот гадюшник нужно хорошенько вычистить, он мне самому нужен…
Ледащий исчез, а Мазявый задержался.
— Мм, смею ли напомнить, сударь…
— Что тебе еще?
— Не смею думать, будто ваша милость способна забыть… и все-таки, если позволите… вы, сударь, обещали мне, в случае успеха, магическую печать…
— Ты и так уже почти госслужащий! Должен понимать: не могу я тебе выдать удостоверение начальника отдела раньше, чем отдел сформирован, это даже для Кохлунда идиотизм получится. Вот докажем Дайтютюну свою полезность — Перебегайло приказ подмахнет, тогда и…
— Да нет же, сударь, вы еще говорили про беспредельный допуск.
— А, вон ты куда гнешь! — Эргоном вздохнул. — В бордель наметился? Сорвешься же!
— Да чтоб мне раствориться! Сударь, мистер, господин… Да чтоб мне романтическими идеалами питаться!
Эргоном покачал головой. С одной стороны, риск был велик, с другой — не стоило оставлять Мазявого без подачек. Он за короткое время сумел собрать чертову уйму одиноких, никому не нужных и никем всерьез не воспринимаемых фантомов и организовать из них довольно эффективное подобие тайной полиции.
К тому же после такой клятвы…
— Ну, смотри у меня, Мазявый, сорвешься — не быть тебе начальником. Даже не подходи ко мне потом. Я лучше какого-нибудь Ледащего поставлю, чем фантома, который не умеет держать себя в руках.
С этими словами он вынул из внутреннего кармана куртки амулет, выполненный в виде бляхи госслужащего, и протянул его призраку. Мазявый, не веря своему счастью, положил ладонь на амулет. Эргоном произнес активирующее заклинание. Амулет засветился и погас, отдав свою силу фантому.
Теперь Мазявый, фактически оставаясь частным лицом, мог прийти куда угодно и, показав знак, который теперь будет, когда нужно, светиться на его ладони, наблюдать, задавать вопросы, требовать содействия органам. Пока еще бессильный в бюрократическом мире, в мире обывателей он становился существом высшего порядка.
Мазявый улыбнулся. «Бордель? Да нет, господин Эргоном, — подумал он, — теперь я в политике, и бордели мне уже ни к чему…»
Глава 22ЭРГОНОМ СТРЕЛЯЕТ ПЕРВЫМ
Эргоном неспешно вернулся на поляну, сосредоточенно раскуривая трубку. Ковролетчик по прозвищу Летун по-прежнему возился со своим самолетом, видно, очень любил его, но теперь Эргоному стали ясны его вроде бы случайные, ничего не выражающие взгляды. Опасный тип.
Но Ковырявичус опаснее, его не проверишь: действительно ли близок к разгадке чар или уже давно взломал их и выбирает момент, чтобы выстрелить каким-нибудь смертельным заклинанием в спину?
Смешная штука жизнь, подумал Эргоном, попыхивая трубкой и исподволь наблюдая за противниками. Рано или поздно все возвращается на круги своя. Можно сменить шкуру, интересы и круг общения, перестать походить на себя, но когда-нибудь увидишь в зеркале ту самую рожу, от которой надеялся избавиться.