сказать о бабочках, но постараемся хоть что-нибудь понять…
— Ведь именно сэр Гордон, благодаря очень точным и кропотливым исследованиям, в которые втянул также ученых с континента, установил пути миграции «мертвой головы», ее обычаи, образ жизни в дороге и в тех местах, куда она прилетает. И что самое главное — он предложил очень интересную и очень, если можно так выразиться, «современную» теорию на тему некоего феномена, которым и является эта бабочка. Так вот: «мертвая голова», прилетая на север, производит на свет поколение, которое не способно размножаться дальше, и в некотором роде совершенно непродуктивно для вида. Оно становится как бы аппендиксом, который каждый год отрастает и гибнет без всякой возможности передавать жизнь дальше. Сэр Гордон установил экспериментально и вычислил, какие «мертвые головы» прилетают на север, для чего и, прежде всего, чему в природе надо приписать этот удивительный случай непрерывного воспроизводства приговоренных к бесплодной смерти существ. Выводы его, хотя и сенсационные для специалистов, требуют, однако, большой подготовки. Туда входит и знание генетики, и климата, и истории земли в течение последних нескольких десятков тысячелетий… Выводы сэра Гордона были важны еще и потому, что внесли существенный вклад не только в анализ жизни насекомых, но и в проблемы развития современного животного мира и в изучение вторичных генетических признаков… Сэр Гордон открыл, среди прочего, высокие социальные способности Atropos во время миграции и доказал, что между отдельными особями существует в дороге система коммуникации, позволяющая им не только отгадывать направление, потому что этой особенностью располагают абсолютно все живые существа, периодически мигрирующие, но и места, где можно найти пропитание… Как известно, личинки Atropos кормятся картофелем и…
Вдруг он замолчал.
— Простите… — сказал он тихо. — Кажется, я слишком разговорился…
— Теперь мы более или менее знаем, чем занимался профессор… — усмехнулся Джо. — И боюсь, что без основательной подготовки мы не смогли бы продвинуться далеко вперед. К сожалению, мы должны возвратиться к нашим грустным делам и к нашим грустным обязанностям. Итак, вы абсолютно убеждены, что сэр Гордон до последней минуты не проявлял никакого желания покончить жизнь самоубийством? Не страдал, например, приступами депрессии? Уныния? Не говорил с вами в пессимистическом тоне о мире, о людях или о своей работе? Словом, вы понимаете, что меня интересует…
— Да, понимаю… — Рютт на минуту задумался. — Нет. Никогда. Наоборот, сэр Гордон всегда производил на меня впечатление человека, который умеет даже при самой большой усталости сохранять желание работать. Он был очень доволен своими последними достижениями и с истинной радостью отдавал книгу в печать. Мне кажется, что, летя в Соединенные Штаты с докладом, который был сокращенным вариантом его книги, он чувствовал, что его ждет великий и заслуженный успех… Хотя в определенном смысле он был специалистом в совершенно другой области, в экономике, но можно сказать, что те энтомологические исследования, которые он проводил, вскоре принесли бы ему мировую славу. Впрочем, он и так был одним из самых известных исследователей ночных бабочек. Но энтомология — это такая наука, в которую много знаменитых ученых пришло и приходит из других областей знания. Дальше всех продвинулись в изучении бабочек, муравьев, пауков, пчел и термитов именно те, кто не был профессиональным зоологом…
— Да, все понятно… А по-вашему, у сэра Гордона мог быть какой-нибудь повод для самоубийства?
— Повод?
— Да, то есть не знаете ли вы чего-нибудь, что могло подтолкнуть сэра Гордона к самоубийству, если бы он неожиданно об этом узнал? — сказал Джо, пристально всматриваясь в лицо молодого ученого… Он увидел, что на лбу Рютта выступили капельки пота.
— Не… не понимаю.
— Ну, может быть, будет проще, если я скажу вам, что при мертвом мы нашли письмо, в котором сэр Гордон утверждает, что прощается с жизнью, чтобы позволить любимой женщине жить с мужчиной, которого она, в свою очередь, любит… Прошу простить мне этот вопрос, но как человек, не расстававшийся с Бедфордами, вы, возможно, имели случай убедиться в том, мог ли сэр Гордон написать такое письмо…
— Он… он это написал… — прошептал Роберт Рютт и вдруг спрятал лицо в ладони. Но через минуту выпрямился и опустил руки на колени. На его лице Джо увидел следы слез, которые молодой ученый не собирался скрывать. — Это ужасно, — прошептал он. — Нет, это невозможно… Он… он не принадлежал к людям, которые могли бы уйти с чьей-нибудь дороги и таким образом смириться… Скорее, я подозревал бы, что он убил бы такого человека и свою жену… Но… но… — Он развел руками. — Это ужасно… — повторил он еще тише.
— Я спрашивал вас, не заметили ли вы чего-нибудь, что могло бы объяснить появление такого рода письма.
— Я? — Рютт громко проглотил слюну. — Я? Нет, нет… — Его голос почти перешел в крик. — Нет, откуда? Я только секретарь. Если бы даже… Я никогда не осмелился бы наблюдать… Но миссис Сильвия… Она ведь выше всяких подозрений… Сэр Гордон окружал ее таким уважением… Нет, наверняка нет.
— Хорошо, — Алекс вздохнул. — Зря вы так волнуетесь. Вы ведь взрослый мужчина, а мы сейчас ведем следствие, и нам нужна помощь, которую могут оказать люди, хорошо знавшие покойного и отношения, существовавшие в его окружении.
— Да, — прошептал Рютт и вытянулся на стуле, как мальчик, которому сделали замечание. Но несмотря на все усилия, его бегающие глаза никак не могли встретиться с глазами Алекса, а пальцы сплетались и расплетались в непрерывном бессмысленном движении.
— Возвращаясь к тому, что вы говорили раньше, — непринужденно сказал Джо, — такие занятия в шесть утра, когда перед этим работали до двух или трех часов ночи, не относились ведь к обычному стилю работы сэра Гордона?
— Что? А да! Скорее, к обычному… Он всегда работал по ночам, когда у него было много работы, а обычно ее было очень много, потому что он все время ставил перед собой все более важные задачи. Я к этому приспособился, хотя поначалу иногда хотелось спать. С другой стороны, наступали периоды, когда я был ему не нужен, и тогда я мог отсыпаться вволю. Сэр Гордон не принадлежал к людям, которые не замечают сотрудников.
— Значит, этот перенос времени на час не удивил вас сегодня в два часа ночи?
— Нет. Я работал до трех, кончил корректуру, поставил будильник на без пятнадцати шесть, а когда проснулся, принял душ и спустился вниз.
Он вздрогнул.
— И вы застали сэра Гордона мертвым, да?
— Да.
— Который это был час?
— Ровно шесть, минута в минуту. Сэр Гордон очень любил пунктуальность, и мы все приспосабливались к этому.
Алекс с пониманием кивнул головой. Он закурил, а потом, как бы невзначай, спросил:
— Вы упоминали, что сэр Гордон сначала условился с вами на семь утра, а потом перенес эту встречу на шесть. При каких обстоятельствах он договаривался с вами на семь часов?
— Простите, не понимаю?
— Попросту: когда он вам это сказал?
— Когда?.. Сейчас вспомню… За ужином. Мы все сидели за ужином, то есть обе дамы, сэр Гордон, мистер Сирил и я. Тогда сэр Гордон сказал: «Роберт, приготовьтесь в тому, что ровно в семь утра я буду ждать вас в кабинете. И конечно, я уверен, что вы принесете уже готовую корректуру…» Я ответил, что, конечно, принесу, и сразу после ужина сел за работу.
— Поэтому вы не ловили вечером бабочек вместе с сэром Гордоном и его братом?
— Да, именно поэтому.
— А когда сэр Гордон переменил решение?
— Когда примерно без четверти два я спустился к ним в сад. Я хотел спросить сэра Гордона, принести ли ему рукопись сейчас или в семь часов. Но сэр Гордон собирался поработать еще над своим докладом и договорился с нами на шесть, чтобы потом иметь больше времени на окончание некоторых дел, а я должен был отвезти книгу в издательство… Позднее, когда мы с мистером Сирилом поднимались по лестнице, он напомнил нам об этом еще раз. Это были последние слова, какие я вообще от него услышал…
— При свидетеле?
— Простите, не понимаю.
— Меня интересует, — терпеливо объяснил Алекс, — сказал ли вам сэр Гордон, что ждет вас в шесть, при каком-нибудь свидетеле?
— Да, конечно. Мистер Сирил был при этом.
— Вы уверены, что он запомнил эти слова?
— Да. Его ведь это тоже касалось.
— Понимаю. И еще одно: мы заметили, что в ту маленькую машинку «Ундервуд», которая стоит в кабинете сэра Гордона, недавно вставлена новая лента. Не знаете ли вы, когда это сделано и кто это сделал?
— Знаю. Это я вставил ленту.
— Когда?
— В субботу утром. Я приехал раньше, чем сэр Гордон и миссис Сильвия. В мои обязанности входила также подготовка рабочего места: пишущая машинка, карандаши, чернила, бумага и прочие вещи… Когда я приехал, то обнаружил, что лента в машинке уже изношена, и послал горничную за новой. Здесь недалеко есть магазин канцелярских принадлежностей.
— А вы или сэр Гордон писали потом на новой ленте?
— Я — нет… А сэр Гордон, вероятно, тоже нет, хотя за это ручаться я не могу… Он привез готовую рукопись своего доклада и работал только над стилистической отделкой фраз и, возможно, дополнением информации. Вписывал это обычной ручкой. А у меня была рукопись его книги, и я работал над корректурой, проверяя данные и тому подобное. Никто из нас не писал…
— Понимаю. А как вы попали в кабинет до приезда сэра Гордона? Насколько я помню, горничная говорила нам, что кабинет во время его отсутствия обычно заперт на ключ.
— Да. Сэр Гордон дал мне ключ, когда я ехал сюда. Горничная должна была убрать перед его приездом, а кроме того, как я уже говорил, надо было приготовить все для работы.
— Так… — Джо кивнул. — Сколько вам лет?
Вопрос настолько застал Рютта врасплох, что он не сразу ответил.
— Простите, не понимаю вас.
— А ведь мой вопрос относится вроде бы к самым простым на свете. Я спросил, сколько вам лет.