— Согласен… — Паркер потер лоб ладонью. — Но, Джо, умоляю тебя, не втягивай меня в идиотскую дискуссию о стилях мебели!
— Да… — вздохнул Алекс. — Единственная мебель, которая тебя действительно интересует, это гроб, правда?
Он подошел к столу, сел, вытащил желтую пачку «Голд Флейк» и вынул из нее сигарету. Не закуривая, он ждал, пока Паркер опустится на один из стоящих напротив него стульев. Только теперь, всмотревшись в своего друга внимательно, Джо увидел, насколько тот взволнован.
Какое-то время они сидели молча. Из-за дверей напротив буфета доходил до них скрип шагов и оброненные вполголоса отрывистые фразы.
— Он там… — сказал Паркер. — Мы можем пойти туда сейчас, но лучше немного подождать, пока техническая бригада не кончит свою работу. Я велел собрать все отпечатки и все следы по всей комнате, сделать комплект фотографий… — Он пожал плечами. — Даже тех, которые мне самому кажутся бесполезными. Вообще я стараюсь действовать по всем правилам, так, чтобы никто на свете не мог обвинить меня в том, что я чего-то недосмотрел… — И он рассмеялся невеселым сухим смехом.
— Но что все-таки случилось? — спросил Джо спокойно. — Ты разбудил меня в совершенно бесчеловечное время совершенно бесчеловечным способом. Я приехал на место происшествия, не вижу покойника и не замечаю в доме ни одной живой души, кроме твоих мирмидонян.[3] Что, этот человек жил один?
— С чего ты взял? Дом полон людей: жена, брат, невестка, секретарь, горничная, все они были здесь, когда он погиб… Все спали, и никто ничего не слышал.
— Он застрелился?
— Нет, — Паркер покачал головой, — KCN в кофе.
— То есть? — Джо поднял брови. — Я не силен в токсикологии. Ты можешь объяснить мне, что такое KCN?
— Цианистый калий.
— Спасибо. Он был один в комнате, когда пил этот кофе?
— Пока мне кажется, что один.
— В котором часу это было?
— Где-то между половиной третьего и четырьмя часами ночи, как утверждает доктор Беркли. Но он говорит, что после вскрытия сможет установить время точнее.
— Ну так почему другие люди должны были что-нибудь слышать? — Алекс закурил, затянулся и встал в поисках пепельницы.
— Не знаю почему… Ничего не знаю. Недавно я с ними со всеми говорил. Никто не бьется в истерике. Ведут себя очень сдержанно, как и полагается нашим британским братьям и английским сестрам, но при этом все, без исключения, мне не нравятся. Я велел им идти в свои комнаты, и они сейчас как бы под некоторым надзором Стефенса, который прогуливается там по коридору… — Паркер поднял вверх указательный палец. — Джонс стоит внизу, в холле. Это единственный выход из дома.
— А ты не принимаешь во внимание возможность самоубийства?
— Еще как принимаю! Тем более что перед умершим лежало прощальное письмо.
— Итак… — Джо сел и зевнул. — Не можем ли мы согласиться с единственной приличной гипотезой, то есть сказать себе, что сэр Гордон, несмотря на то, что был владельцем прекрасного буфета, предпочел распрощаться с этим светом сам? Если мы сделаем так, то я поеду домой и снова лягу спать. И усну, можешь мне поверить, немедленно… — Он посмотрел на часы. — Семь! Господи… а ты, хотя ты, кажется, не спишь вообще никогда, вернешься в Ярд и, после того как сообщишь по телефону всем заинтересованным сановникам это милое известие, сможешь заняться рутинной работой. Ну как, Бен? В конце концов, у тебя есть прощальное письмо и нет ни одного подозреваемого, потому что, я думаю, ты уже сказал бы мне что-нибудь об этом, ну и нет ничего, за что можно было бы зацепиться, так? Одного я не понимаю: почему ты выглядишь сейчас так, словно убил его сам?
— Если бы его убил я, то знал бы по крайней мере, что здесь произошло. Сейчас я не понимаю ничего совершенно, так, как будто до моего приезда сквозь этот дом пробежало стадо слонов. Впрочем, ты-то знаешь, кем был Гордон Бедфорд?
— Знаю. Очень богатый человек среднего… ну, скажем, позднесреднего возраста, имевший разнообразные интересы и увлекавшийся изучением ночных бабочек. Кроме того, он был профессором honoris causa в Оксфорде, правда? Он умер. Это случается с каждым. Наверняка ему надоела жизнь, и он оставил прощальное письмо, в котором объяснял мотивы своего шага. Это тоже случается со многими.
— Ха… — Паркер усмехнулся с невольным злорадством. — Оставил, да, но не одно письмо, а два. И к тому же в каждом из них содержится совершенно иной мотив, как ты выразился, этого шага. А это, насколько я знаю, случается уже не так часто, правда?
— Ну, наконец-то! — Джо вскочил на ноги. Сон слетел с него так быстро, что казалось, кто-то внезапно вылил ему на голову ведро холодной воды. — Я знал, что у тебя что-то припрятано, ты, старый опытный обманщик. Итак! Представляю себе: вы приезжаете, ты находишь прощальное письмо, вздыхаешь с облегчением, а потом… находишь где-то другое письмо! Как говорят в школе: все правильно, только все совсем наоборот. А потом начинают звонить разные высокопоставленные особы, для которых того факта, что ты — заместитель начальника криминального отдела, достаточно, чтобы требовать от тебя через две минуты полных выводов следствия, имени убийцы, мотивов и исповеди мерзкого отравителя, написанной собственноручно и подписанной при двух свидетелях. Ох ты, мой бедный служака! Но не расстраивайся, я с тобой!
Он рассмеялся и погасил сигарету. Потом стал серьезным.
— Ну что, это выглядит примерно так, Бен?
Паркер забарабанил пальцами по столу.
— Твои наблюдения делают тебе честь, — пробормотал он, — но тем не менее они близки к истине.
Джо кивнул.
— Слушаю тебя. Расскажи мне все, что ты знаешь, и начнем работать. Правда… — тут он снова взглянул на часы, — мы начинаем работать слишком рано, но кто рано встает…
— Ни о чем другом я не мечтаю… — прервал его заместитель начальника Криминального отдела. — К сожалению, ты не даешь сказать ни слова. Так послушай…
Глава четвертаяВ центре витрины, между двумя огромными бабочками…
Паркер перевел дыхание и глубоко вздохнул.
— Должен тебе сказать, что за последние двадцать минут мне звонили: сначала мой шеф, потом шеф моего шефа, потом один министр, потом снова мой шеф, которому сделали запрос какие-то финансовые силы, потом другой министр. Все коротко, по существу, требовали немедленных результатов следствия. В конце концов я позвонил шефу, умоляя его, чтобы он защитил меня от звонков и заблокировал дорогу репортерам. Честно говоря, у меня было не больше десяти минут, чтобы переговорить с обитателями этого дома и осмотреть помещение, где был найден труп. Этого хватило, чтобы я вызвал тебя. Но сначала о Бедфорде… — Он помолчал, потом заговорил быстро, как бы отдавая себе отчет в том, что время уходит бесплодно, а где-то, на концах телефонных линий, в огромных кабинетах, ждут очень важные особы, которые абсолютно не знакомы с методами проведения полицейского расследования, но при этом совершенно готовы к немедленной и самой суровой критике, если что-то происходит не так, как они себе представляют.
— Бедфорд не был ни мультимиллионером, ни биржевым магнатом, смерть которого отразилась бы на курсах акций всего мира, как это было, когда умер Ивар Крюгер. У него было, конечно, большое состояние, и еще до недавнего времени он вел разнообразные дела, но потом отошел от них и, насколько я в этом ориентируюсь, посвятил все свое время жене, с которой познакомился несколько лет тому назад и женился через две недели после знакомства, и бабочкам, которых любил с детства, — пожалуй, они были самой большой страстью его жизни. Ты же знаешь, он получил даже степень доктора honoris causa за свою работу из жизни ночных бабочек. Конечно, как исследователь этих насекомых он был известен только небольшому кругу специалистов, и я не понимаю, откуда, например, знаешь это ты…
Он сделал паузу, но Джо вместо ответа только усмехнулся.
— В правительственных кругах и в Сити, — продолжал Паркер, — его больше всего знали как финансового эксперта. У него, кажется, была гениальная способность предвидеть результаты заключаемых договоров и развития заграничной торговли. Он был даже постоянным советником нашего правительства при заключении международных соглашений. Он знал много тайн, и через его руки проходили многочисленные секретные проекты, касающиеся тарифов, международного оборота и ста других отраслей, по которым он должен был давать заключения и в которых ни ты, ни я ничего не понимаем. Добросовестность его была общеизвестной. Ты должен помнить, что людей, дающих заключения по международной торговле, часто стараются подкупить. Принимать такого рода «комиссионные» во многих странах мира не считается преступлением, а, скорее, рассматривается как прибыль, которая является результатом занимаемой должности. У нас тоже кое-где можно встретиться с такой точкой зрения. Бедфорда ценили больше всего именно за его твердость в отношении к подкупу и различным полулегальным ухищрениям. А поскольку у него был твердый характер, то случаи такого рода он выводил на чистую воду, как только нападал на их след, и говорил о них открыто, невзирая на имя и положение. Не одна репутация благодаря ему оказалась погребенной раз и навсегда. У него было много врагов, его боялись и даже называли «финансовым Катоном». Самоубийство такого человека, а точнее — выяснение, самоубийство ли это, и если да, то по каким причинам, — должно интересовать самые высокие круги. Поэтому они и требуют от меня быстрейших выводов предварительного расследования. Конечно, я сразу по ставил кого надо в известность о том, что хочу пригласить тебя для помощи. К счастью, они сразу согласились. Они доверяют не только твоим способностям, но и умению молчать. А и то и другое может здесь нам очень пригодиться, потому что, должен тебе честно сказать, если мы быстро чего-нибудь не сделаем, то можем оказаться, как говорит пресса, перед неразрешимой загадкой. Если нам не помогут отпечатки пальцев или кто-нибудь не засыпется, то не представляю себе, что еще можно здесь сделать. Впрочем, если бы не те два письма…