королевства (монархом которого являлся всё тот же Яков), то решение принимает лично лорд-наместник Ирландии, после чего приговор утверждается Его Величеством.
Тогда я впервые услышал про Артура Чичестера. Я попросил перо, чернила и бумагу, чтобы написать прошение о помиловании на имя короля, но мне было сказано, что приговор уже утверждён.
Через неделю, один из тюремщиков с усмешкой мне доложил: "Поздравляю, милорд. Послезавтра я вас отведу на Тауэр-Грин, где топор Томаса Деррика, знаменитого лондонского палача, перерубит вашу шею. Вы удостоились великой милости – вы даже не успеете понять, что с вами произойдёт. Вот другим палачам иногда приходится бить по три-четыре раза, и для казнимого это – лишние страдания."
А на следующий день ко мне в камеру наведался Эдвард Сомерсет, Конюший Её Величества Елизаветы. С его племянником я дружил в Кембридже. Лорд Сомерсет объявил мне, что, за два месяца до моего ареста, мой отец получил высочайшее повеление немедленно прибыть в Лондон, где состоится суд по подозрению в измене. Доставили этот приказ десяток вооружённых людей. На его слова о том, что он получил полное прощение от Её Величества королевы Елизаветы и с тех пор ничем предосудительным не занимался, его схватили и попытались увезти силой. Люди моего отца сумели помочь ему бежать через Баллишаннон; с ним отправились и несколько других бывших мятежников, которых он успел оповестить.[48]
Поэтому за измену завтра будут судить меня, как наследника моего отца, а послезавтра, вместе с другими "преступниками", казнят на Тауэр-Грин. Точнее, должны были казнить. Лорд Сомерсет объявил мне, что он сумел добиться замены смертного приговора на рабство в Элизабеттауне. Более того, через семь лет мне будет разрешено подать прошение на имя правящего монарха о возвращении в Англию.
Я принял мнимую монаршую милость с внешней кротостью, пообещав себе, что убегу, как только представится такая возможность. Лучше смерть от диких зверей либо индейцев, чем жизнь под кнутом английского самодура.
В начале сентября того же года меня и десяток других препроводили в трюм знакомого нам галеона "Сент-Эндрю". В Белфасте, следующей остановке по пути в Новый Свет, мы провели более двух недель – приводили всё новых ирландцев, пока трюм не был забит до отказа. По пути в Элизабеттаун галеон попал в ранний нористер[49], и еле-еле сумел добраться до Бермуд, где и остался на ремонт. Тогда мы и сумели бежать из лагеря и перебрались на украденной лодочке на Главный остров и тем самым избежали транспортировки в Виргинию.
Пока мы прятались на Главном острове, я успел многое обдумать. Я понял, что, когда я принял приглашение учиться в Кембридже от моих заклятых врагов, я смалодушничал. И что, пока других ирландцев сгоняли с земель и продавали в рабство, я пьянствовал со своими друзьями и радовался жизни. И я понял, что больше я так не могу.
Именно поэтому, милорд, я не хочу ни оставатся здесь, ни бежать в Испанию. Моё место – на родине, среди людей, с оружием в руках борющихся против завоевателей. И если я погибну – что ж, умереть с оружием в руках всяко лучше, чем далеко от дома.
– Но вас могут и захватить в плен, и вы закончите ваши дни на плахе.
– Это случилось с Вильямом Уоллесом в Шотландии. Но его смерть стала боевым кличем шотландцев, и они на долгие две сотни лет отвоевали свою свободу.
– Хорошо. Тогда поговорите с моими друзьями – они намного лучше меня разбираются в партизанской войне. Кое-какое оружие, захваченное у англичан, мы вам отдадим. И, как только мы уйдём в Россию, мы забросим вас по дороге в Ирландию. Это будет, наверное, ближе к концу марта или началу апреля.
– Могу ли я обратиться к другим ирландцам на этом острове?
– Конечно. И все, кто захочет уйти с вами, получат такую возможность.
12. К нам приехал, к нам приехал…
На следующее утро ко мне пришёл Вася Сапожников, которого я назначил главой юридической комиссии.
– Алексей Иванович, у меня есть хорошие новости и есть плохие.
Василий Иванович был из "москвичей" – пришедших в наш мир на борту парохода "Москва", который ушёл из Владивостока в 1922 году в основном с ранеными на борту и в нашем мире пропал без вести. Он только-только успел отучиться на юриста в Московском университете, как началась Первая мировая война. Шинель он снял только в двадцать первом году во Владивостоке, когда казалось, что Приамурский земский край – это надолго, но в сентябре двадцать второго вновь записался в действующую армию и был ранен под Спасском. Но юристом он был хорошим, хотя в Русской Америке в них пока что не нуждались, и он служил заместителем командира роты новосозданного Бермудского гарнизона.
– Вась, я ж тебя просил, зови меня просто Алексеем. Или лучше Лёхой.
– Тяжело мне это, Алексей – он сделал над собой усилие и всё-таки не произнёс моего отчества. – Всё-таки у нас было принято по-другому. Но постараюсь. Здесь – выдержка из Свода законов Русской Америки. Не смотрите… не смотри на меня так – я помогал его создавать, пока ты ходил в Россию. А приняли мы его в феврале тысяча шестисотого. Вкратце – законы Русской Америки действовали на территории Бермуд даже после того, как их захватили англичане. Следовательно, любые преступления, совершённые ими на нашей земле, подпадают под нашу юрисдикцию.
Смертная казнь у нас предусмотрена за убийство при отягчающих обстоятельствах, измену, а также участие в группе, виновной в данных преступлениях. Следовательно, теоретически все, кто участвовал в вооружённом захвате островов и расправе над нашими людьми подпадают пот эту статью. То же и про тех, кто участвовал в расправах над девушками, которых заставили заниматься проституцией. Это если следовать букве закона.
Так что, во-первых, нужно будет выявить поимённо всех виновных в этих преступлениях. Во-вторых, вполне вероятно, что кого-нибудь из них ты захочешь помиловать – у тебя, как у представителя Совета Русской Америки на Бермудах, есть это право. Но это только после вынесения приговора.
Слушать дело будет военный трибунал, состав которого утверждаешь ты. Я предлагаю трёх членов – меня, Евгения Алексеевича Решетова, и Андрея Карловича фон Неймана. И тот, и другой – недоучившиеся студенты юрфака, хоть и из разных времён. Четверых оставшихся я бы определил в прокуроры и адвокаты, по двое. Все приговоры будут переданы вам… тебе… на утверждение.
– Спасибо, Вася. Так и сделаем. А в чём проблема с определением круга подсудимых, если у нас есть поимённый список из дневников мадам Блайд?
– Есть там, например, Джон Смит. Именно так зовут хозяина Старой верфи. Но имя это не менее распространённое, чем, например, Иван Сидоров. Так что тот это Смит или нет, мы пока не знаем. Вот в этом списке – те фамилии, в которых я не уверен. Далее. Майкл Мэррей – корабельный плотник, ныне работающий на Старой верфи. Он, насколько я знаю, не участвовал ни в изнасилованиях, ни в расправах, и, более того, спас своего товарища, которого хотели казнить за то, что он воспротивился расправе. Тебе неплохо бы решить, что с ним и с тремя другими, чья вина тоже, как мне кажется, неоднозначна.
Далее. Всех остальных англичан я предлагаю объявить военнопленными и, кроме офицеров, заставить работать на восстановительных работах. Вопрос в сроках.
– Не "кроме офицеров", а всех, кроме тех гражданских, кто захочет остаться – после испытательного периода, а также экзамена по русскому языку и нашему праву, и переходу в православную веру, они тоже смогут стать "нашими". Особенно это касается тех, кто обучен какому-либо ремеслу. Женщин, кроме преступниц, мы высадим в Англии. Насчёт же твоего списка… Спрошу-ка я у Пикеринга и у Блайда – они, вероятно, смогут сказать стопроцентно, те ли это Смит или просто однофамильцы. А у тебя ещё много работы по этой линии?
– Я тоже попробую кое-что узнать, но, в общем, всё практически готово. Разве что такой вопрос. Что делать с капитаном, который заражал девушек сифилисом?
– Так это всё-таки был сифилис… Знаешь, к нему у меня снисхождения нет. Это, как ни крути, тоже умышленное убийство. Ведь кое-кого из девушек эти нелюди успели казнить.
– Так точно. Подготовлю коллегию и прокуроров с адвокатами. Заседания предлагаю проводить в клубе – там есть зал, подходящий по размерам. Как прикажете… прикажешь по срокам?
– Давай в начале марта – всё-таки во всём надо будет разобраться перед началом слушаний.
– Так точно. Разрешите идти?
– Иди. И держи меня в курсе.
И Пикеринг, и Блайд подтвердили, что все персоны из списка действительно присутствовали при расправе. Блайд, впрочем, назвал мне несколько имён людей, которые либо не участвовали в изнасилованиях, либо потом искренне раскаялись, и попросил о моём снисхождении. В основном это были люди, про которых мне говорил Вася, но не только. Я записал его показания и подробные рассказы о каждом из них, после чего он меня спросил:
– Могу ли я попросить вас кое о чём?
– Конечно.
– Мне хотелось бы увидеть миссис Блайд.
– Хорошо, но супружеского визита обещать не могу – вы будете в присутствии наших людей.
– Да какой там супружеский визит… – Он хотел сказать что-то ещё, но сдержался. А я не показал виду, что знаю про то, как его дама сердца держала его без секса уже столько времени.
Встреча состоялась на следующее утро, после чего ко мне прибежал Ринат:
– Лёха, плохие новости. Мадам так наорала на бедного ректора, что у него случился то ли инфаркт, то ли инсульт. Рената пытается его откачать.
Но Блайд в тот же вечер умер, так и не придя в сознание, а я корил себя за то, что согласился на эту встречу. Ведь я уже почти решил помиловать незадачливого клерика. А счёт к миссис Блайд пополнился ещё одним именем.
А на берегу всё шло своим чередом. Подозреваемые, за исключением Пикеринга и миссис Блайд, ныне населяли камеры двух тюремных блоков; двух главных виновных разместили в малом блоке, в штрафных камерах, которые мы, впрочем, тоже оснастили топчанами и парашами. Форты восстанавливались силами пленных, а другие занимались посадками пшеницы и другими сельскохозяйственными работами. Жизнь потихоньку налаживалась.