— Откуда ты знаешь? — спрашивали ее ребята, когда она вдруг объясняла что-нибудь непонятное для них.
— Как откуда? А инструктор нам говорил!
Или:
— Да вы что! Мотора такого не видели?
— А где ж его увидеть?
— Самолет прилетал неделю назад — не помните? Мотор у него — точь-в-точь такой.
Однажды Черевичный перед началом полетов проводил подробный инструктаж. Все внимательно слушали его, усевшись прямо на траве — день был жаркий. Стараясь не упустить ни слова, смотрели на него, не замечая ничего вокруг.
Только Оля вертела головой, поглядывая то в небо, где крутился в «зоне» самолет, то в сторону ангара, откуда после ремонта выруливал истребитель, севший на аэродром вынужденно, то на свой У-2, в котором копался техник, ремонтируя неисправную бензосистему — самолет стоял прямо перед глазами, за спиной инструктора.
Черевичный, заметив, что Оля слушает его рассеянно, сделал ей замечание:
— Вы слушаете меня, Ямщикова?
— Слушаю, товарищ инструктор, — ответила Оля и снова завертела головой.
Самолет, выполнявший пилотаж в «зоне», стал планировать, снижаясь на посадку, а другой вырулил из ангара и приготовился к взлету, а техник нырнул в кабину головой вниз, только ноги его в больших ботинках остались смешно торчать наружу. Ботинки шевелились, и казалось, что он танцует вниз головой. Оля улыбнулась. Прошло некоторое время, и ноги, торчавшие из кабины, дрогнули, согнулись в коленях и замерли в неестественном положении… «Неудобно там ему. Что-то он долго не шевелится…» — подумала Оля, которой показалось странным, что ноги недвижимы. Она забеспокоилась…
— Товарищ инструктор, там техник…
— Не перебивайте, Ямщикова! Слушайте и не отвлекайтесь!
Черевичный, обычно спокойный и уравновешенный, нервничал, когда на занятиях его перебивали и отвлекали от дела из-за пустяков.
Оля умолкла, не спуская глаз с техника: может быть, шевельнется, и напрасно она тревожится… Но по-прежнему ноги не двигались. Никто, кроме Оли, ничего не замечал, все слушали Черевичного. Не выдержав, она снова решила обратить внимание инструктора на происшедшее.
— Товарищ инструктор! — громко крикнула Оля. — Да оглянитесь же, там…
— Ямщикова! Повторяю: у нас занятия! Все остальное — потом, ясно? Ни звука больше!
Обидевшись, Оля на секунду отвернулась, но сразу же спохватилась: а вдруг с человеком случилось самое страшное, вдруг он умер!.. И, уже не обращая внимания на сердитый взгляд Черевичного, никого не слушая, выкрикнула испуганно изо всей силы:
— Да он там умер!..
— Кто?!
Черевичный, наконец, обернулся и вскочил, мгновенно поняв, в чем дело. Бросился к самолету, и за ним побежали остальные — словно их ветром сдуло. Стали вытаскивать из кабины техника, который, надышавшись паров бензина, потерял сознание. С трудом его привели в чувство. Когда он ожил и заговорил, Черевичный вытер со лба пот и напустился на Олю.
— Что же ты сразу не сказала, а? Ведь человек мог концы отдать! Увидела — и немедля мне…
— Так я же вас предупреждала!
— Предупреждала! Ох, Ямщикова… Надо же было об этом сказать как следует!
Вздохнув, он покачал головой и добавил спокойно:
— Все-то ты замечаешь, Ольга… Молодец! Наблюдательность для летчика — ох как нужна. Ну а техник — пусть он тебе поклонится до земли…
В апреле 1933 года Оля сдала последний зачет в летной школе. Курсанты школы были выпущены летчиками-инструкторами. Их ждала работа в аэроклубах страны, куда они ехали с большим желанием, причем многих из молодых инструкторов отправляли в аэроклубы, которые практически еще не существовали — они только создавались. Рабочая и студенческая молодежь, парни и девушки стремились в авиацию — летать на самолетах, на планерах, прыгать с парашютом.
Оля и Степа совсем уже было настроились на то, чтобы уехать из Тушино, как вдруг узнали, что здесь открывается Центральная высшая парашютная школа, куда набирают летчиков, желающих стать инструкторами-парашютистами.
— Степа, всего три месяца. Запишемся? — предложила Оля.
— С тобой — куда угодно! Хоть в самое пекло!
— Значит, решено!
— Только учти — жить теперь будешь у меня. Всегда! Все равно в общежитии места не дадут — туда приедут новые курсанты.
Он хитро сощурился, ожидая, что скажет Оля.
— А я буду снимать комнату…
— Ну нет! Это еще зачем?
— Поговори сначала с мамой.
— Слушай, Лелька, я тебе официально предлагаю стать моей женой. Я без тебя не могу.
— Официально? Это что же — в загс идти? Какое мещанство! Совсем не обязательно.
— Но я тебя люблю! И хочу, чтобы все было железно. Отвечай, хочешь быть моей женой?
— Хочу!
В тот же день Степа сказал матери, что собирается жениться на Оле. Искренне обрадовавшись, она сочла нужным предупредить его:
— Учти, мой мальчик: Оленька очень милая и добрая, но вполне самостоятельная и независимая девушка. Ты должен быть настоящим мужчиной, чтобы удержать ее. И советую — зарегистрируйте свой брак. Многие сейчас пренебрегают этим, следуя моде, а между тем это укрепляет семью.
В загс они пошли не сразу — Оля все откладывала, хотела написать маме в Ленинград. Наконец Степа уговорил ее.
Встретили их по-деловому, без особого восторга и без лишних слов.
— А ваши родители тоже согласны? — поинтересовалась у Оли высокая сухопарая женщина, сидевшая за столом с папиросой в руке.
Оставив папиросу в зубах, она взяла ручку и потянулась к чернильнице, готовясь обмакнуть перо в чернила.
— Я не спрашивала, — честно ответила Оля.
Ручка застыла в воздухе. Едкий дым от папиросы кольцами медленно плыл на Олю.
— Вот как! Может быть, вы все-таки посоветуетесь с ними? В вашем возрасте это важно.
Оле еще не было девятнадцати, и с высоты своих шестидесяти лет женщина смотрела на нее как на ребенка.
— Послушайте, товарищ… — начал Степа и сразу же обратился к Оле: — Лелечка, ведь они же согласятся, если ты сама хочешь!
В Ленинград Оля так и не написала: спрашивать у мамы было бесполезно. Поглощенная работой, общественными делами и самодеятельным театром, мать жила в своем особом мире, где ей, Лельке, места не хватало… Отец все еще находился в Лондоне.
— Согласятся…
— Ну вот видите — они не возражают! — воскликнул Степа.
— Молодые люди, вы сначала сами разберитесь, а потом приходите. Мы будем ждать. До свидания!
Выйдя на улицу, Оля долго молчала.
— Ты обиделась? — допытывался Степа.
— Н-нет…
Переглянувшись, они засмеялись.
— Эх, Лелечка!.. Ну придем еще раз — опыт есть!
Поступив в парашютную школу, Оля и Степа остались в Тушино. В числе двадцати летчиков, изъявивших желание стать инструкторами-парашютистами, был и Аркаша Гожев. Среди них Оля оказалась единственной девушкой.
Ярый энтузиаст парашютного дела, мастер-парашютист Яков Мошковский, сколотив группу, остался доволен. Веселый, никогда не унывающий человек, он был «насмерть сумасшедшим», как сам же выражался, когда речь шла о прыжках с самолета.
— Быстро научим, — уверял он. — Три месяца, не долго. Будете прыгать как боги! Инструктор парашютного дела — солидно! Не какой-нибудь планерист…
Говорил он быстро, отрывистыми фразами, пересыпая свою речь шутками и каламбурами. Невысокий, коренастый, с черной шевелюрой и живыми черными глазами, он постоянно был чем-то озабочен, куда-то торопился.
Занятия Мошковский начал не мешкая. Когда убедился, что каждый в группе досконально изучил парашют и знает, как с ним обращаться, начались прыжки.
С утра он озабоченно носился по аэродрому, подбадривал новичков, шутил.
— Ямщикова, как дела? Тебя выбросим первую. А хочешь — последнюю? Разницы никакой! Конец — один!..
— Лучше первую, — сказала Оля. — Я не боюсь, Яков Давыдович.
— Отлично! Так и надо! Покажи всем пример. Кстати, насчет примера… Однажды бедный раввин, помолившись, позвал к себе соседа…
И Мошковский, на ходу рассказав анекдот, помчался дальше, прихрамывая на искривленную левую ногу — результат неоднократных переломов… Много раз с чувством восхищения наблюдала Оля, как прыгал Мошковский и особенно — как приземлялся. Чтобы по возможности щадить больную ногу, он, слегка коснувшись носками земли, моментально перекатывался на бок и на спину. Получалось это у него виртуозно. Со временем Оле стало казаться, что вообще он приземляется сразу на спину.
Свой первый прыжок Оля совершила рано утром. На самолете У-2 ее поднял летчик-инструктор Коля Остряков, вместе с ней окончивший Тушинскую школу. Это был необыкновенно способный юноша с умными озорными глазами и волевым лицом. В свои двадцать два года он пользовался большим уважением и авторитетом среди летчиков, и Оля его боготворила. Коля же относился к ней дружески тепло, опекал, подбадривал. Именно его и Петра Балашова выбрал себе в помощники Мошковский, и они, целыми днями пропадая на аэродроме, возили парашютистов на самолетах, прыгали сами, совершенствуя свое мастерство.
Очень скоро оба стали известными мастерами-парашютистами. Полюбив этот вид спорта, Николай Остряков занялся испытанием новых моделей парашютов, совершал рискованные экспериментальные прыжки, в том числе затяжные и с малых высот. Впоследствии Оля не раз слышала о Николае Острякове, который уже в 1935 году был награжден орденом Красной Звезды за особую отвагу, мастерство и заслуги в развитии парашютного спорта. Это он во время спортивного праздника в Киеве совершил показательный прыжок с высоты 80 метров, приземлившись в центре стадиона… Блестящий летчик, он воевал в Испании командиром эскадрильи бомбардировщиков, вернулся оттуда Героем Советского Союза, затем командовал полком, бригадой. На истребителях летал так же великолепно, как и на бомбардировщиках. Погиб при защите Севастополя в 1942 году во время налета вражеских бомбардировщиков, когда бежал к своему истребителю, чтобы взлететь. Занимал тогда Остряков должность командующего авиацией Черноморского флота, и было ему тридцать лет…