А в то памятное утро Оле запомнилось мужественное и доброе лицо Коли Острякова — загорелое, освещенное розовыми лучами солнца, поднимавшегося над горизонтом. На высоте семьсот метров Оля вылезла из кабины на крыло, и Коля, подавая команду прыгать, тепло и озорно улыбнулся ей — мол, знай наших!
Страха не было — Мошковский так просто, по-домашнему, прыгал сам, что вселил в своих учеников нежное, лишенное всякой боязни чувство полного доверия к парашюту. Только дух захватило в первый момент, когда Оля, став спиной к мотору, повалилась лицом вперед, в пустоту.
Потом она прыгала десятки раз, с разных высот, из разных положений самолета, и никогда не боялась.
Мошковский учил своих парашютистов прыгать с самолетов разного типа, при любой погоде, выбрасывая их над различной местностью — над лесом, над водой, в штиль и сильный ветер.
— Сегодня будем прыгать в Москву-реку, — неожиданно объявлял он. — Делать все строго по правилам: вода — не земля… От подвесной системы освобождайтесь заранее. Держитесь за лямки до последнего момента… Смотрите, если утонете — не возвращайтесь!
Во время одного из таких прыжков Оля спустилась на середину реки, где было глубоко. Не отпустив парашюта своевременно, нырнула под воду и сразу же вынырнула, все еще держа в руке лямку подвесной системы. И вдруг ее с силой потащило куда-то вниз по течению: надутый, словно парус, купол ветром гнало по реке. Крепко держа лямку, Оля не бросала парашюта — теперь уже ей не хотелось оставлять его на воде, чтобы потом опять доставать.
— Бросай! — кричали ей с берега. — Оставь его — выловим!
Долго боролась она с силой ветра, пытаясь «погасить» купол, но, к счастью, подоспел крутой изгиб реки, и купол, а вместе с ним и Олю, понесло к берегу…
Обычно самолет поднимал трех парашютистов — один сидел в задней кабине, и два — на крыльях у самой кабины. Оля и Степа часто заранее договаривались прыгать вместе и потом, в воздухе, одновременно раскрывали парашюты.
— Лелечка, давай сегодня спустимся вместе. Я к тебе пристроюсь в воздухе — буду тебя обнимать! — сказал Степа.
— Вот придумал! Да я убегу от тебя!
Прыгнув, Степа оказался выше, подскользнул, чтобы приблизиться к Оле, и, в конце концов, сел на ее купол, который провалился внутрь. Купол втянуло, стропы перепутались.
— Запасной! Скорей открывай запасной! — крикнул Степа.
Он успел ухватиться за стропы Олиного парашюта, который скрутился и был теперь бесполезен. Некоторое время они спускались на Степином парашюте. Но вот раскрылся купол запасного… До последнего момента Степа не отпускал от себя Олю, и земли они коснулись одновременно.
К ним бежал, прихрамывая, Мошковский.
— Это что за цирк? Вересов, задумал мир удивить? Ты — как хочешь, можешь разбиваться, но при чем тут твоя Джульетта? Нет, хватит! Ухаживай за ней на земле… А в воздухе — забудь! Ничего себе фокус!
— Мы хотели вместе, Яков Давыдович, — пробовала оправдаться Оля. — Вдвоем приземлиться.
— Вдвоем в кино пойдете!
Но сердиться Мошковский не умел. Он быстро отходил, и уже наготове у него был анекдот, подходивший к случаю.
С Олей постоянно случались казусы, и хотя все они имели благополучный исход, тем не менее кто-то в шутку прозвал ее «ходячим ЧП». Сама она ко всему происходящему относилась вполне спокойно и с юмором.
Приближались майские праздники. В эти дни повсюду в Москве традиционно устраивались народные гулянья, и одно из самых популярных — в Парке культуры и отдыха. Заранее было известно и всем объявлено, что во время гулянья будут проводится массовые прыжки парашютистов.
Накануне прыжков Мошковский объявил:
— Завтра выбросим вас в парк. Смотрите, не наломайте дров… Жить все-таки интересно!
Погода в этот день была отличная, везде реяли красные флаги, люди, заполнившие парк, услышав звук моторов, задирали головы и, зная о предстоящей массовой выброске, с нетерпением ждали красивого зрелища. Наконец из самолетов высыпались парашютисты, и голубое безоблачное небо расцвело яркими куполами. Парашютисты опускались прямо в парк.
Все прыгнули, приземлившись нормально, и только Олю угораздило повиснуть на высоком дереве: купол, зацепившись за верхушку, так и остался там, поникнув и опав. Оля посмотрела вниз: до земли было метров десять-двенадцать.
Собрался народ, снизу ей кричали, сочувствовали, давали советы. Но никакие советы не могли помочь, потому что верхушка дерева наклонилась над прудом, в котором и воды-то не было: пруд, видимо приготовленный для чистки, представлял собой полузасохшее месиво со множеством торчащих коряг, какого-то металлического лома и других непонятных предметов. Отцепиться от подвесной системы и прыгнуть вниз было невозможно — слишком высоко, и Оля решила, не поднимая шума, спокойно ждать, когда прибудет помощь.
Толпа внизу увеличивалась. То, что парашютистом оказалась девушка, разжигало любопытство зрителей. Кто-то из мужчин попытался влезть на дерево, чтобы добраться до парашюта, но это кончилось неудачей, так как ствол дерева в верхней части был слишком тонок.
Примирившись со своей участью, Оля висела, болтая ногами, переговариваясь со зрителями, пока ее не разыскали.
— Ямщикова, ты что там делаешь? — крикнул ей Аркаша. — Мы тебя везде ищем!
— А я тут… Отдыхаю.
— Жди — сейчас снимем!
Вызвали пожарную машину, и с помощью лестницы сняли Олю и парашют с дерева.
— Ну, знаешь, Ямщикова! Ты что — решила стать героем дня? — воскликнул Аркаша. — Четыре часа болтаться между небом и землей — это не каждый сможет! Тут нужно большое желание…
Мошковский пожурил, но и пожалел ее:
— Ничего себе — выбрала место для отдыха… За выдержку дарю тебе, Ольга, парашют! Голубой, как небо — бери на память, храни его.
Однако от парашюта Оле не досталось ни кусочка — многочисленные зрители выпросили полотнище, разорвали его на полоски и унесли сувениры с собой.
За три месяца, проведенных Олей в парашютной школе, она совершила более восьмидесяти прыжков с самолета. Овладев всеми тонкостями этого дела, Ольга стала первой в стране женщиной-инструктором парашютного спорта, и ей, как и другим своим ученикам, Мошковский стал доверять обучение новичков, которые охотно шли к нему.
В середине лета, незадолго до окончания школы, все парашютисты приняли участие в спортивном празднике. С утра Оля была в приподнятом настроении — предстояли показательные прыжки.
— Ты немного волнуешься? — спросил Степа, когда они садились в трамвай.
Теперь они жили вместе, у Степы, и почти не разлучались.
— Ничуть. Откуда ты взял?
Но хотя ей казалось, что она давно уже выработала в себе профессиональную привычку относиться к прыжкам, как к обычной своей работе, тем не менее каждый раз, особенно перед ответственными прыжками, ее охватывало радостное возбуждение.
Из Тушино к Центральному аэродрому ехали на полуторке. На всех были надеты парашюты — машина везла их прямо к самолетам.
Сидели на скамьях — обыкновенных досках, перекинутых через борта кузова. Оля — между Степой и Колей Остряковым, который в этот день собирался прыгнуть с большой затяжкой и раскрыть парашют у самой земли. Остальные совершали групповой прыжок с одновременным раскрытием парашютов.
Оля много смеялась, разговаривая с соседями. Настроение было приподнятое. Машина, ехавшая с большой скоростью, подпрыгивала на неровностях дороги, и парашют, туго уложенный в ранце, бил по спине. Солнце светило прямо в глаза, было жарко, встречный ветер приятно обдувал разгоряченное лицо, заползал за воротник комбинезона. Из-под расстегнутого шлема выбивалась прядь волос, больно хлестала по глазам, и приходилось все время поправлять ее.
— Ямщикова, — сказал Аркаша, сидевший позади Оли, — а там деревьев нет — голое поле…
Вспомнив свой прыжок в Парке культуры, Оля громко засмеялась и, поправляя выбившуюся прядь волос, резко повернулась к Аркаше, нечаянно задев рукой за тросик вытяжного кольца.
— Ничего, Аркаша, я выберу себе…
Не договорив, она умолкла, чувствуя, что сейчас произойдет нечто непредвиденное. И действительно, не успела она сообразить, что предпринять, как парашют свободно вывалился из ранца и купол, подхваченный встречным ветром, наполнился воздухом. Олю сразу потащило куда-то назад, через скамьи и людей, вон из кузова… Сопротивляясь, цепляясь за сидевших в машине парашютистов, она изо всех сил старалась задержаться, но не тут-то было — мощная сила выбросила ее из кузова, и вместе с Олей вылетели из машины еще два парня, за которых она цепко ухватилась.
— Куда, Ямщикова?!
— Ой, держите меня! Держите!..
Но помочь никто не мог — Оля была уже за бортом. Купол, надутый ветром, стащило с дороги в сторону, и он несся по полю, волоча ее по земле.
— Гаси! Гаси его! — кричали ребята, бросившиеся на помощь. — Тяни за стропы!
Она и сама пробовала погасить парашют и, наконец справившись со взбесившимся куполом, вся исцарапанная, в ссадинах, поднялась с земли.
— Ну как, Лелька? — подбежал запыхавшийся Степа. — Побилась? Ну ничего… Пройдет…
Он не на шутку испугался и, увидев на щеке у Оли кровь, стал поспешно прикладывать к ссадине носовой платок. Вытерев с лица кровь и пыль, Оля улыбнулась.
— Ну и анекдот! — сказал Аркаша. — И как это у тебя все интересно получается?
— Хорош анекдот! Как я теперь… в таком виде!
Послышались частые гудки — сигналила машина: нужно было спешить, чтобы успеть ко времени, назначенному для прыжков.
— Давайте быстренько соберем парашют! — скомандовала Оля. — Помогайте, ребята.
Все вместе принялись укладывать парашют, смеясь и удивляясь тому, как это Оля умудрилась совершить прыжок с такой малой высоты.
Снова засигналила машина.
— Идем, идем! Уже готово!
Наспех уложили парашют, и Оля надела его на себя.
На аэродроме машину встретил встревоженный Мошковский, в полном облачении, с парашютом, готовый прыгать — он должен был покидать самолет первым.