— Я за тобой, Лелечка. Полетим в Москву! И дочку возьмем. Она полюбит меня, обязательно полюбит! Ты не рада? Я не могу без тебя, ты должна быть со мной! Я все время следил за тобой, мне писали… Собирай вещи! Я помогу…
Молча Оля смотрела на него пораженная. В своем ли он уме? Как он представляет себе все это — вдруг она срывается и едет с дочкой к нему в Москву! Зачем? Это был прежний Степа и в то же время какой-то другой, отчаявшийся, идущий напролом.
— Но, Степа… Я замужем. Ты забыл.
— Это не имеет значения. Помнишь, ты сама пренебрегала формальностями… Ты — моя жена! Моя! И должна быть со мной! — он говорил все быстрее, волнуясь, спеша высказать все, что накопилось у него. — Я был молод и неопытен — оставил тебя одну. А потом не смог добиться… Глупо! Надо было нам расписаться, тогда бы… Все эти годы я любил только тебя! Лелечка, дорогая, собирай вещи, мы берем девочку и улетаем!
Как бы со стороны, словно все это ее не касалось, Оля наблюдала за Степой, у которого нервно подрагивали пальцы, и он казался ей далеким и чужим.
— Нет, Степа. Никуда я не собираюсь лететь. Я останусь здесь, с мужем. А ты уходи…
— Лелечка, это немыслимо! Я не смогу! — горячо воскликнул он и сразу сник, негромко сказал: — Ну, хорошо. Ты подумай, подумай. Я подожду. Ты ведь любишь меня, Лелечка? Завтра я приду — жди…
Открылась дверь, вошла няня и, взяв на руки ребенка, унесла.
Оля молча стояла, глядя на Степу как на сумасшедшего. Что с ним? Почему он так скоропалительно, не спросив ее, сам все решил? Ни разу не давал о себе знать все эти годы и вот теперь неожиданно нагрянул со своим странным предложением.
— Ты, кажется, удивлена? Моя любимая…
Степа порывисто обнял ее, но тут же выпустил, почувствовав сопротивление.
— Не надо. Уходи, Степа. Пожалуйста… И не возвращайся! Прости.
Отступив, он окинул ее всю грустным взглядом и произнес:
— Ничего, ничего. Это пройдет… Я ухожу.
Но уходить не спешил. Помедлил, вопросительно приподнял брови и, не дождавшись ответа, нерешительно шагнул к выходу.
После его ухода Оля еще долго не могла прийти в себя.
Вечером Оля гладила белье, когда с работы явился Федя и сразу, чуть ли не с порога, спросил:
— Что — в поездку готовишься?
Вздрогнув, она подняла голову, глядя на него растерянно.
— В какую… поездку?
Он усмехнулся, словно застал ее на месте преступления.
— В отпуск, конечно! Или — передумала?
— Нет, не передумала, — ответила Оля.
Подозрительно покосившись на нее, Федя поинтересовался:
— Никаких других планов?
— О чем ты говоришь, Федя? Какие другие планы? — возразила Оля.
А сама в этот момент подумала, не сказать ли ему, что приходил Степа. Поколебавшись, решила промолчать, чтобы не осложнять отношения.
— Ну-ну, — неопределенно произнес Федя и больше не возвращался к этой теме.
Утром Оля вынесла Галю на улицу и направилась с ней в сквер, где под весенним солнцем резвились дети. Не прошло и десяти минут, как перед ней вырос Степа.
— Вот и я, Лелечка! Няня сказала, что вы здесь, — весело, как ни в чем не бывало, сказал он и нагнулся к девочке. — Здравствуй, маленькая! Узнала меня?
— Зачем ты пришел опять? — Оля смотрела на него исподлобья с укором.
— Все решено: мы летим в Москву! Пойдем собираться. Я возьму ее на руки.
— Степа, я же тебе сказала!
— Но я договорился с ним…
— С кем?! С Федей? — ужаснулась Оля. — Кто тебе разрешил! Какое тебе дело до нас?
— Успокойся, Лелечка! Он предоставляет тебе самой решить. Так что — все в порядке. На этот раз я поступил не так глупо, как когда-то. Теперь мы будем вместе, понимаешь!
— Степа, напрасно ты надеешься. Дело не в Феде…
Но он продолжал, словно не слышал ее ответа:
— Ты меня любишь! Я тебя забираю с собой. И ее тоже.
— Нет, Степа, я тебя не люблю. Это давно прошло. У тебя еще будет в жизни любовь, поверь. А сейчас — уезжай. Не тревожь нас.
Некоторое время он молча смотрел на нее печальными глазами, в которых, как показалось Оле, застыло невыносимое страдание. Нет, не мог он вот так просто сдаться, уйти, навсегда распрощавшись со своей любовью, с надеждой, которая жила в нем вопреки здравому смыслу. Нелегко было ему решиться на этот отчаянный шаг, а решившись, он упрямо верил в счастливый исход и не хотел признавать ничего другого. Однако встретив сопротивление со стороны Оли, почувствовал, как почва уходит из-под ног и мужество покидает его.
Не в силах смотреть на Степу, которого ей было жаль, Оля отвернулась. Глаза ее наполнились слезами, но она знала — в этот момент она должна подавить жалость, ей следует проявить твердость, больше того — жестокость, чтобы образумить Степу. Теперь она поняла совершенно точно — то, прежнее нежное чувство к Степе, которое когда-то жило в ней и потом еще долгое время продолжало оставаться как отзвук прошлого, исчезло безвозвратно. Ей хотелось сейчас плакать навзрыд, и может быть, не столько от жалости к Степе, сколько от этой потери.
— Прощай, Степа.
Схватив Галю, она торопливо пошла прочь, не оглядываясь.
— Подожди, Лелечка! Лелечка…
Это были последние слова, которые она слышала от Степы. Больше никогда в своей жизни она его не встречала. И лишь много лет спустя, уже после войны, ей пришлось однажды плыть из Одессы в Новороссийск теплоходом, который назывался «Степан Вересов». Тогда же Оля узнала, что Степа воевал, был удостоен звания Героя Советского Союза и погиб в воздушном бою под Будапештом.
Авиационный инженер
Спортивный праздник кончился. Массовый затяжной прыжок группы парашютистов вызвал у зрителей бурю восторга: почти одновременно в небе расцвели цветные купола — голубые, оранжевые, желтые, белые — и, медленно опустившись на зеленое поле, покрыли его яркими пятнами. Когда Оля приземлилась, ее накрыло мягким шелком и, стягивая с себя купол, она вспомнила Степу, прежнего, счастливого, обнимавшего ее в воздухе: «Я не отпущу тебя, Лелька, до самой земли!»
Вечером того же дня Оля, нарядная, в темно-голубом крепдешиновом платье, со значком парашютиста на груди, сидела в президиуме. В большом зале дворца Урицкого собралось много молодежи. За длинным столом президиума — видные спортсмены, представители комсомольских, спортивных, молодежных организаций, руководители Ленинградской партийной организации. На стенах флаги, плакаты, портреты рекордсменов-физкультурников, известных авиаторов. На одном из плакатов Оля узнала себя и своих подруг-планеристок.
Один за другим выступали ораторы, произносили короткие речи, призывали молодежь вступать в спортивные общества, в ряды Осоавиахима, в аэроклубы. Оле тоже предложили выступить, и она, немного волнуясь, вышла на трибуну и звонким голосом обратилась к парням и девушкам.
— Приходите к нам в аэроклубы! Вы полюбите небо, у вас вырастут крылья, мы научим вас летать и прыгать с парашютом! Ждем вас! — закончила она под одобрительные аплодисменты.
В перерыве, когда Оля поднялась из-за стола, ее окликнул Жданов, в то время возглавлявший организацию ленинградских коммунистов.
— Ну, рекордсменка, как успехи?
— Отлично, товарищ Жданов!
— Все летаешь?
— Учу летать! — бойко ответила Оля.
— Это хорошо, — улыбнулся он. — Ну, а мечта у тебя есть? Или уже всего достигла?
— Есть! Учиться хочу, в академии! — не задумываясь, выпалила Оля.
— Где-где?
— В военно-воздушной академии. Только я не военная… Меня, наверное, не возьмут.
Он качнул головой, с интересом разглядывая Олю.
— Дело серьезное. Не возьмут, говоришь? Что ж, постараемся помочь, если действительно хочешь учиться.
— Очень хочу! — еще раз подтвердила Оля.
Несколько минут назад она не решилась бы высказать эту мысль вслух. Никому, даже Феде, никогда не говорила она о своем желании учиться в академии. И вдруг — осмелилась. Решила — будь что будет. Или посмеются над ней, или — помогут. Так и вышло. А мысль эта пришла не случайно, она засела в голове давно, только Оля никогда не пыталась осуществить ее. Три года назад во время перелета на планерах в Крым, когда в воздухе запутались буксировочные тросы, Оля предложила более надежную конструкцию крепления тросов, но тогда над ней посмеялся инженер.
— Ваше дело телячье, — грубовато ответил он Оле, — держитесь за ручку! Больше от вас ничего не требуется. А над этим подумают другие, кто соображает получше.
— Это кто же — вы? — не удержалась Оля.
— Ну хотя бы. Не зря же я стал инженером. Уж как-нибудь без вас разберемся.
Вот тогда-то ее и задело. Разве не могла бы и она стать авиационным инженером? Копаться в моторах, в разных системах, придумывать что-то свое, новое, она научилась еще в то время, когда работала мотористом. Любовь эту привил ей авиационный инженер Шибанов, обучавший на курсах молодых мотористов. Трудолюбивый, вдумчивый, уже немолодой «дед», как называли его курсанты, заметив, с какой охотой учится Оля, поручал ей, смышленой девчонке, сложную сборку мотора, старался передать ей свои знания и опыт.
Авиационный инженер… Однако к полетам ее тянуло куда больше. В академии же, она слышала, можно учиться на инженерном факультете и одновременно летать. А это как раз то, что ей нужно.
После разговора со Ждановым Оля серьезно задумалась: учиться ей хотелось всегда, почему же она никогда ничего не предпринимала в этом отношении? Что мешало? Рождение дочки Гали? Конечно, причина важная, но девочке уже третий год, у нее бабушка, няня, и Оля спокойно оставляла ребенка с ними. Что же еще? Мама не раз интересовалась, довольна ли Оля своей судьбой, не скучно ли ей, но ведь мама всегда была убеждена, что Оля еще не нашла своей дороги в жизни, что быть летчиком — грубая профессия и авиация для дочери — временное увлечение… Может быть, дело в Феде? Хороший семьянин, любящий, заботливый муж, он, однако, упорно гнул свое, стараясь отвлечь Олю от всего, что не касалось семьи, желая ограничить ее мир четырьмя стенами. Недавно Федя, работавший теперь в гражданской авиации, получил приличную квартиру и, счастливый, озабоченный, старался обставить ее — хозяйственные хлопоты были для него самыми приятными, так по крайней мере казалось Оле. Все чаще заговаривал он о том, что ей совсем не обязательно летать, а уж прыгать с парашютом вообще следует бросить немедленно. На все это Оля обычно отвечала шуткой, не придавая значения подобным разговорам. К этому времени более пятисот парней и девушек стали парашютистами под ее руководством, и она продолжала заниматься своим делом.