И взбудораженная Оля готова была и в самом деле все бросить, чтобы мчаться на аэродром…
В Сибири Оля начала работать военпредом на авиационном заводе, занималась приемкой самолетов, сама же их облетывала. Понимая, что дело это важное, что, истребители с завода идут прямо на фронт, она тем не менее не могла примириться с мыслью, что, будучи летчиком, находится в глубоком тылу, в то время как могла бы воевать.
Подав рапорт начальству с просьбой отправить ее на фронт, долго ждала ответа. Получив отказ, опять написала. На этот раз ей не ответили.
А Рая сообщала, что назначена командиром эскадрильи, что полк летает на истребителях, что в этом же полку воюют Зулейха Сеидмамедова, окончившая академию на год раньше Оли, и Раины подруги, летчицы из пилотажной пятерки.
От Феди приходили письма, он летал на истребителе «Харикейн», сбил два вражеских самолета.
Оля подавала рапорт за рапортом, и все — безрезультатно.
В каждом письме Рая звала:
«Почему же ты не едешь, Лелька? Раскова послала тебе вызов! Разве ты об этом не знаешь? Что хорошего ты нашла там, в Сибири? Немедленно приезжай — на фронте так нужны летчики!»
Наконец ее вызвали к главному начальнику.
— Старший лейтенант Ямщикова! Вы забросали меня рапортами, некуда их складывать.
— Товарищ полковник, я прошу отправить меня на фронт. Почему вы не отпускаете меня?
— Но вас прислали сюда, вы нужны здесь, — возразил он.
— Да ведь я — летчик! У меня есть опыт, и сейчас мое место там, на фронте!
— Не кипятитесь, Ямщикова, вы — инженер, с дипломом. И достаточно того, что воюет ваш муж.
— Товарищ полковник, у вас есть на мое имя официальный вызов от Расковой, — сказала наугад Оля.
Он помедлил, вздохнул, чувствуя, что в конце концов не выдержит напора. С раздражением объяснил:
— Да, есть. Но пока вам нет замены, работайте.
И поднялся, давая понять, что разговор окончен.
Оля приходила в отчаяние.
Однажды, возвращаясь с работы, встретила знакомую девушку-почтальона и как всегда спросила:
— Как там, Валя, писем нет?
Девушка остановилась, поправила на плече старенький жакетик, смятый лямкой тяжелой сумки. Вглядываясь в ее широкое со вздернутым носиком лицо, Оля старалась угадать, что она ответит. Но лицо Вали осталось непроницаемым — она давно уже научилась сохранять сдержанность, без которой невозможно в военное время: разве можно знать, что там кроется за этими письмами-треугольничками… Быстро и ловко перебирая пальцами, Валя порылась в сумке, вынула бумажку, протянула.
— Вам посылка, Ольга Николаевна.
— Посылка?
— Я принесу, — с готовностью сказала девушка. — Вот только разнесу по адресам. Через час.
Дома в ожидании почтальона Оля несколько раз заглянула в бумажку. Откуда посылка? Что в ней? Из бумажки ничего нельзя было узнать.
Услышав стук в дверь, поспешно пригласила:
— Войдите!
В комнату скользнула Валя и, положив посылку на стол, сказала:
— Вот она. Мягкая.
Словно в доказательство своих слов, она опустила на тюк ладонь, но в этот момент увидела испуг в глазах Оли, которая разглядывала написанный чернильным карандашом адрес. Тихо Валя вышла, прикрыв за собой дверь.
Оля медлила. Почерк был ей незнаком. Почему-то страшно было распаковывать. Так и не разобравшись, что ее пугало, развернула наконец тюк… Федины вещи… Теплый свитер, гимнастерка, хромовые сапоги, белье… Пачка писем: ее письма к нему…
Почувствовала, что не хватает воздуха… Расстегнула воротник. Схватила письма, развязала тесемку, быстро просмотрела — нет, только ее письма, других не было.
Она опустилась на стул, но сразу же вскочила, стала лихорадочно искать среди вещей еще какого-нибудь письма или записки… Как же так? Надо же объяснить! Разве можно, ничего не объясняя… Может быть — на почте? Валя не заметила или еще не знает…
Оля бросилась к двери, распахнула настежь.
— Валя! Валя!
Выбежав на улицу, снова позвала. Из окна выглянула соседка.
— Уехала Валя. На велосипеде. А что случилось?
Не ответив, Оля только развела руками и медленно пошла назад, глядя в землю. Все было ясно, однако без подтверждения не могла она до конца поверить, что с Федей произошло самое страшное, и строила разные предположения, чтобы сохранить хоть какую-то надежду.
Распакованные вещи не убрала — так и остались они на столе, словно ждали хозяина. Глядя на них, долго сидела Оля, уронив голову на руки. Провела дрожащей ладонью по свитеру, и ей показалось, что в нем еще сохранилось живое тепло — в этом шерстяном коричневом свитере Федя приезжал прошлой весной в Москву. На рукаве ниже локтя заштопано… Она сама зашивала небольшую дырочку — прожгло горячим пеплом от папиросы… Приезжал Федя всего на два дня. Грустно смотрел, прощаясь, как будто уже не надеялся на встречу. А ведь тогда еще не было войны, началась она спустя два месяца…
К вечеру следующего дня пришло извещение.
«Майор Бобровник Федор Трофимович… пал смертью храбрых… в неравном бою…», — читала Оля скупые слова, и рука ее дрожала.
Сомнений не оставалось. Она поняла все еще раньше. Со вчерашнего дня сердце как будто оторвалось и теперь существовало отдельно, отяжелевшее, набухшее — вот-вот разорвется…
Машинально принялась просматривать письма, которые когда-то писала Феде. Читала, вновь перечитывала отдельные страницы и лишь теперь по-настоящему осознала, как не хватало ему тепла и ласки, которые он так хотел получить. Письма были написаны торопливо и, как ей показалось, сухо. Теперь было горько читать — как же она могла?.. И — ничего уже не изменишь…
Слезы, которые она так долго сдерживала, вдруг сразу потоком хлынули из глаз, побежали по щекам, по шее, оставляя горячий след. Оля бросилась на койку, зарылась лицом в подушку.
Проплакав всю ночь, утром, разбитая, с опухшим лицом и красными глазами, пошла на завод. Направилась прямо к своему начальнику.
— Вот, я получила, — сказала, протягивая извещение.
Заплаканное лицо Оли привело его в замешательство, и он поспешно пригласил:
— Садитесь, пожалуйста, Ольга Николаевна. Садитесь.
Быстро прочел извещение, закурил, подвинул к себе пепельницу, зачем-то отодвинул.
— Теперь я должна… Я не могу здесь оставаться…
На этот раз он не стал возражать.
Командир эскадрильи
Прежде чем отправиться в истребительный полк, куда Оля получила назначение, она заехала к Марине Расковой в летную школу на Волге. Здесь в ожидании новых самолетов Пе-2 еще оставался полк пикирующих бомбардировщиков, которым командовала Раскова. Два других женских полка, улетевшие весной, уже несколько месяцев воевали.
Настроение у Оли было подавленное, она никак не могла свыкнуться с мыслью, что Федя погиб. При воспоминании о нем глаза ее увлажнялись, и лишь с большим трудом удавалось ей сдержать слезы.
Раскову она застала на аэродроме, где проводились тренировочные полеты. В темном комбинезоне, в шлемофоне, который был ей очень к лицу, красивая и сдержанно-оживленная, Марина обняла Олю и сразу заметила:
— Что-то скисла ты — невесело смотришь. Или устала?
— Н-нет. Просто настроение…
Оля не стала объяснять, а вместе с Расковой осталась на аэродроме посмотреть, как летают строем девушки-летчицы. Позже, после обеда в столовой авиагородка, когда обе сидели в небольшой комнатке, где жила Раскова, в двух словах она рассказала о своем горе. К Марине, с которой не раз встречалась в академии, Оля всегда чувствовала расположение.
Чтобы отвлечь Олю от грустных мыслей, Раскова заговорила о деле.
— Хочу предложить тебе должность инженера полка. Ты для нас очень ценный человек — летчик да еще инженер! Як-1 хорошо знаешь?
Такого предложения Оля не ожидала. В первый момент растерялась: удобно ли отказаться? Инженером полка… Ей хотелось совсем другого, но, вероятно, Раскова рассчитывает на нее, зная, что Оля окончила инженерный факультет. Осторожно ответила:
— Як-1 знаю хорошо. Летала на нем, когда на заводе в приемке работала. Самолет хороший…
— Вот и отлично! — поспешила заключить Раскова. — Значит, так и решим?
Покраснев, Оля смущенно смотрела на Раскову: неужели та действительно собирается назначить ее инженером…
— Дело в том, что… — начала Оля и умолкла, подбирая слова.
— Ну?
Раскова выжидающе наклонила гладко причесанную голову, на высоком чистом лбу чуть обозначилась морщинка. Прежде чем договорить, Оля отрицательно качнула головой. Нет, это предложение никак не устраивало ее. Что же — девушки будут летать, драться с фашистами, а она… все время будет на земле? Да разве можно выдержать такое!
— Нет, инженером я не буду, — ответила напрямик. — Хочу летать! Потому и просилась я на фронт, чтобы самой, своими руками…
Она была уверена, что Раскова начнет сейчас уговаривать, убеждать, и уже приготовилась возражать, но к ее удивлению ничего этого не случилось. Серые глаза Марины смотрели светло и даже как-то весело — видно, в глубине души она никогда не верила, что Оля согласится: настоящий летчик себе не изменит.
— Так, — негромко произнесла Марина. — Ну что ж, тогда для тебя есть другая должность. В истребительный полк сейчас прибыла группа молодых летчиц, они еще не оттренированы как следует. Из них составим третью эскадрилью — вот ты и командуй. Согласна? Но с ними придется здорово поработать. Не жалея сил. Ну и сама быстрее входи в строй. Поучись у лучших летчиц — там такие асы есть!
— Я кое-кого знаю, — сказала Оля.
И представила себе, как Рая немедленно возьмет ее под свою опеку и так завертит, что только держись!
Раскова вдруг широко улыбнулась и, лукаво взглянув на Олю, сообщила:
— Знаешь, Ольга, я тут научилась летать на Пе-2.
Глаза ее сияли — она, штурман, гордилась этим.
— Правда? — удивилась Оля, которой было известно, что до сих пор Марина занималась в основном штурманским делом. — Но это же не простой самолет. Пикирующий бомбардировщик!