Как всегда, дед Ермолай распоряжался плотогонами, кричал в «трубу». И Лелька тоже кричала — звонкий ее голос и смех неслись над рекой.
Ночью спали прямо на плотах, в шалашах, сооруженных сверху. Лелька — в теплом дедовском мешке.
— Не замерзла? — спрашивал дед спящую девочку и заботливо набрасывал на нее свой плащ.
Обычно дед Ермолай носил коричневый самотканый армяк, ситцевую рубаху-косоворотку, кожаный пояс, на ногах — лапти с онучами. На плоты же брал плащ с капюшоном и подаренные Михаилом резиновые сапоги. Сапоги были куплены в Питере, и дед очень гордился ими.
Все дальше от родных мест уносило течением плоты, мимо пристаней, сел и городов. Берега были знакомые, много раз перевиденные дедом, и все же чужие. Однажды ночью из леса донеслась перестрелка — дед прислушался. Он знал: время смутное, поговаривали, что к Вятке идет большое войско во главе с Колчаком и скоро ожидаются бои. На всякий случай он учил Лельку:
— Ежели со мной что случится, домой сама добирайся! Где дом наш, знаешь? Запомни: село Цепочкино, под Уржумом. Ну, а от пристани до Дюково тебе знакомо. Повтори!
— Знаю, деда!
— Нет, ты повтори! — требовал дед.
— Деревня Дюково Уржумского уезда! — кричала Лелька и прыгала от деда в воду.
Закончив с плотами, дед Ермолай непременно заходил в городе на базар. Первым делом шел к лоткам с книгами и долго рылся, выбирая себе книгу по вкусу: чтоб она была про животных и с картинками.
Лелька активно помогала:
— Вот эту, деда! Видишь — тут суслики!
— Не суслики, а бобры, — поправлял дед. — Жизнь у них преинтересная! Строители!
Заплатив за книгу, он покупал Лельке конфет и уже тогда изрядно выпивал.
Домой ехали пароходом. Весь обратный путь дед беспробудно спал, а Лелька свободно бегала по палубе, обследуя все уголки, куда только могла проникнуть.
Пароход привозил их к пристани у села Цепочкино, которое живописно раскинулось на правом берегу Вятки. Отсюда до Дюково было всего полтора километра.
Дома деду доставалось от Ольги Федоровны.
— Дак не выпимши — богу душу отдашь! — оправдывался он.
Книги, купленные дедом, аккуратно складывались на полке. Часто он брал какую-нибудь и с интересом читал сам или же собирал вокруг себя ребятишек и рассказывал им прочитанное: о животных, о пчелах, о муравьях. Любимой его книгой была толстая, с цветными картинками книга о жизни слонов.
Рядом с книгами деда лежала Библия, принадлежавшая Ольге Федоровне. Бабка была набожная, ходила в церковь, принимала в доме странниц. Дед же в церковь не ходил, как ни корила его жена. Обычно, пользуясь ее отсутствием, устраивал себе пир — вместо обеда готовил «тюрю»: в водку крошил черный хлеб, добавлял луку, соли и хлебал ложкой из тарелки…
Ольга Федоровна, невысокая, крепкая, расторопная, тянула на себе весь дом. И дед, и семья дочери, Лелькиной тетки, которая жила по соседству, — все слушались ее. Лелька никогда не видела, чтобы бабка спала: уже в пять часов утра хлеб был испечен, все кругом убрано, вымыто, корова и лошади накормлены. Даже, казалось бы, отдыхая, бабка трудилась: что-то шила, порола, вязала.
Жили старики дружно, хотя и случались между ними разногласия. Ольга Федоровна, любившая слушать «божественные» истории, просила:
— Почитай, Ермолай, Библию…
Жалея, что неграмотная, она любовно гладила книги, перекладывала, перелистывала.
— Это такое счастье — читать! — вздыхала она. — Почитай Библию!
Дед, не веривший в бога и презиравший попов, упорствовал:
— Не стану Библию! Ерунда все это! Откуда он взялся, твой бог? Кто его придумал?
— Да перекрестись ты! — ахала Ольга Федоровна. — Перекрестись!
— Выгнать бы их, попов твоих, обирал! — горячился дед. — Лелька! Читай про слонов!
И Лелька, которую мать рано научила читать, брала с полки толстую книжку с цветными иллюстрациями. Но бабушку ей не хотелось обижать, и она пыталась уговорить ее:
— Она же интересная, бабушка! С картинками! Вот смотри, какие умные слоны…
От деда перешла к Лельке любовь ко всему живому, к природе, которую он тонко чувствовал. Случалось, в поле или в саду дед вдруг подзывал Лельку с таинственным видом и говорил проникновенно:
— Вот послушай… Поет как, слышишь? А сама такая махонькая пичужка!
Или, наклонив ветку цветущего дерева, восхищался:
— Посмотри, какой цвет! А запах! Попробуй, какой запах!
При этом его зеленые глаза излучали какой-то особенный свет, теплоту, и Лельке казалось, что действительно такого запаха она уже никогда в жизни не почувствует или, как говорил дед, «не попробует».
Дед часто устраивал баню. И Лельку обязательно парили в бане, а зимой дед выбрасывал ее из парилки прямо в снег — закаливал. Ольга Федоровна приходила в ужас:
— В уме ли ты, Ермолай? Простудишь ее, аспид ты упрямый!
Но Лельке нравилось — ничуть не холодно.
— Ты, бабушка, не понимаешь — так нужно! Я не простужусь! — весело кричала она. — Не простужусь!
— Ах ты, своебышная! Не девка, а черт растет!
Однажды Лельке на глаза попались журналы, оставленные когда-то дядей Мишей. В них были одни чертежи, рисунков мало, но один из них заинтересовал Лельку. Она долго его рассматривала: маленький человечек, держась за веревки, висел в воздухе, а над ним — зонтик… Парашют! И вспомнила Лелька, как увлеченно рассказывал дядя Миша о полетах людей по воздуху, об аэропланах и о том, что можно прыгнуть с таким парашютом-зонтиком из аэроплана, и он опустит человека на землю. Значит, это простой зонтик!.. Такой же, как в сарае, — его оставила тетка, приезжавшая из Уржума. Он хоть и старенький, но еще действует.
В тот же день Лелька, подговорив двух соседских мальчишек, устроила прыжки с крыши сарая. Раскрыв зонтик, она первая храбро прыгнула вниз, в траву — и закричала от боли, наступив босой ногой на кусок острого железа…
Ольга Федоровна перевязала ей ногу, а дед, рассердившись, запер «парашютистку» в чулан.
— Сиди! Придумала… Давно бы тебя наказать надо! Больно шустрая!
Сидеть в темном чулане одной не хотелось, и сначала, прижавшись к двери, Лелька униженно просила:
— Деда, открой! Я больше не буду… Отопри! Бабушка-а!
Не получая ответа, в конце концов успокоилась, сознавая, что должна отбыть наказание. Обнаружила, что в чулане не так уж темно. На улице светило солнце, узкими лучиками пробивалось внутрь сквозь щели. В лучиках медленно плавали светлые пылинки. Лелька дунула — пылинки завертелись вихрем.
Осмотревшись, Лелька села на сундук. Выглянула в щелку — во дворе никого не было, только две курицы у самой стенки задумчиво прохаживались, поклевывая травку. Стало скучно, и она приступила к изучению чулана. Первым делом открыла сундук — и вдруг обнаружила в нем кожаный альбом и какие-то странные вещи: военную шапку с кисточкой, большой кусок отшлифованного дерева, суженный к одному концу, с ремешками на другом, и толстую узловатую палку.
Надев на голову потрепанную шапку, Лелька с любопытством стала перелистывать страницы альбома. На каждой была наклеена фотография — странные машины с крыльями. Аэропланы! Те самые, о которых рассказывал дядя Миша. Рядом с аэропланами стояли люди, которые летали в них — летчики, авиаторы… Под фотографией аэроплана Лелька прочитала: «„Ньюпор-IV“, Гатчинский аэродром, 1912 год».
В чулан заглянула Ольга Федоровна, удивленная тем, что «своебышная», как она прозвала Лельку, сидит смирно и не просится оттуда. Увидев вещи, вынутые из сундука, и Лельку в сползшей на глаза шапке, она всплеснула руками:
— Ну что ты натворила — все разбросала! Уже и в чулан нельзя посадить!
— Бабушка, а откуда вы это взяли? Чьи это вещи?
— Дед с войны принес.
— Мой дедушка?
— Да не твой, а дед твоего деда, поняла? Значит, твой прапрадед.
— А разве так бывает? — удивилась Лелька. — Пра-пра…
— Помню я его, деда, — продолжала задумчиво Ольга Федоровна. — В сражениях бывал — французов тогда били. Ногу ему ядром оторвало. Вот и вернулся домой с этой, деревянной…
Ольга Федоровна взяла в руки отшлифованную деревянную ногу с ремешками и тяжело вздохнула. Лелька тоже осторожно потрогала рукой гладкое дерево.
— Долго шел, полтора года… Вот на эту клюку опирался. И шапка его солдатская цела…
На пароходе Лелька видела однажды безногого солдата с костылем, и теперь живо представила себе, как по пыльной дороге идет одинокий старик, хромая и опираясь на клюку. Шинель расстегнута, седая борода, длинная-предлинная, развевается по ветру… Прапрадед.
— Храбрый был он человек. В Бородинской битве отмечен.
Лелька протянула альбом с фотографиями.
— А эти картинки?
— Это сын мой Ваня, дядя твой, привез, когда на побывку приезжал. Очень хотелось ему по воздуху летать… Убили его на войне. Пять лет прошло… А вот альбом остался.
— А можно, я возьму? — осмелела Лелька, видя, что бабка не сердится и говорит с ней, как со взрослой.
— Да зачем тебе? Ну вот что — ты отсюда выходи! — заговорила вдруг сердито Ольга Федоровна. — Это тебе не игрушки, а вещи памятные, дорогие! Клади все на место!
— А я уходить не хочу… Можно, я еще тут посижу?
— Выходи, тебе говорят!
Надувшись, Лелька медленно сложила в сундук вещи и вышла, но через минуту снова стала упрашивать:
— Бабушка, ну пожалуйста, запри меня в чулан!
— Нечего тебе там делать. Посидела — и хватит!
— Ну запри просто так, а то я опять прыгну с сарая…
— Вот своебышная, отпетая! Ну иди в чулан, только сиди там тихо, ничего не трогай, не ломай!
— Я буду тихо-тихо! — обрадовалась Лелька, которой не терпелось досмотреть альбом.
Когда в деревню приехал дядя Миша, Лелька заставила его рассказать о самолетах и авиаторах все, что он знал. От него услышала она о знаменитом военном летчике капитане Нестерове, который геройски погиб, таранив в воздухе вражеский самолет. Особенно поразило ее то, что среди первых русских летчиков были и женщины.