— И я буду? — сказала Лелька полувопросительно, так, будто это уже решено.
Дядя Миша рассмеялся, но, видя, что девочка не шутит, взглянул на нее серьезно и ответил:
— Подрасти сначала. Может быть, и полетаешь…
Время от времени дед Ермолай ездил в Уржум на базар, покупал там пилы, топоры, веревки, лыко. Иногда брал с собой и Лельку — для нее это был праздник.
До города было недалеко, восемь километров, и ехали на телеге. Возвращался дед навеселе, пел песни, а то и похрапывал в телеге. Отобрав у него вожжи, Лелька правила сама.
— Гей! Поехала! — кричала она лошади. — Нно-о!
В деревню она въезжала с шумом и гиком, вся раскрасневшись. Телега с грохотом мчалась по улице…
Однажды Лелька провинилась, и дед не взял ее в город. Зато вернулся он с подарком — привез из лесу медвежонка. Нашел его одного, совсем маленького, у речки в кустах.
— Лелька, это тебе!
— Ой, деда, какой хорошенький!
Лелька не отходила от медвежонка, кормила его, клала с собой спать, и он привык к ней, ходил за ней хвостиком. Подрос, стал проказничать, грыз деревянные лавки и столы, крашенные в красный цвет, все царапал, опрокидывал, ломал.
— Господи, и что это за лихо такое! Привез ты его, аспид, на мою голову! — ругала деда бабка. — Ему бы в лесу жить! Деться от него некуда — все разорит в доме!
Ольга Федоровна на Мишку покрикивала, отовсюду гнала, он сердился, бросал в нее щепки, замахивался лапой.
Рос Мишка быстро и вырос в здоровенного медведя. Очень привязался к Лельке — ходили они вместе, в обнимку. Однако время шло, и проказы его становились все более ощутимыми, даже опасными.
Настала весна, Мишка заволновался, стал реветь страшным голосом, пугая всех вокруг. Стали жаловаться соседи. Пришлось запереть его в сарай, отчего он рассердился и заревел еще сильнее, никого к себе не допуская, кроме деда и Лельки, которые кормили его. От этого рева перестала доиться перепуганная корова.
Ольга Федоровна донимала деда, все заставляла отдать зверя кому-нибудь или отвести обратно в лес. Соседи советовали:
— Убейте его: и мяса много и шкура. Или продайте кому — все польза будет…
Но Лелька никак не хотела расставаться с Мишкой, не оставляла одного ни на минуту, чтобы его не увели. Наконец ее уговорили, и она, поплакав, согласилась:
— Отведем его в лес — там ему лучше будет. Он же — лесной зверь! Правда, дедушка? Там он на воле…
В лес Мишку отвели вместе — дед и Лелька. Сняли с него веревку, немного постояли, прежде чем уйти. Мишка ничего не подозревал. Ему было любопытно, он стал принюхиваться к новым запахам, облапил сосну, походил среди деревьев, знакомясь с непривычной обстановкой, и так увлекся, что, казалось, забыл обо всем на свете. Даже о Лельке забыл… Когда дед и Лелька стали уходить, он и не взглянул в их сторону.
Грустно было возвращаться домой, и весь обратный путь Лелька молчала.
Прошло больше недели. Однажды вечером кто-то стал постукивать в ворота, царапать их, будто пытаясь открыть. Растворил дед ворота, а там стоит медведь.
— Мишенька вернулся! — бросилась ему на шею Лелька. — Он не хочет жить в лесу! Он с нами хочет!
Дед попытался сразу же засадить медведя в сарай, но не тут-то было: голодный Мишка не дался, пошел по двору, все обшарил, все потрогал. Оголтело закудахтали разбежавшиеся куры, надрывно замычала корова. Ольга Федоровна выскочила во двор, закричала:
— Ну, окаянный, вернулся! Чтоб тебе ни дна ни покрышки!
В ответ Мишка зарычал и, как прежде, бросил в нее щепки. Не обнаружив ничего съестного во дворе, он направился прямо в избу. Только Лельке удалось обуздать расходившегося зверя и отвести в сарай, где она его накормила до отвала.
Несколько дней Лелька не покидала своего друга. Но пришло время расставаться — дед Ермолай накинул Мишке на шею веревку покрепче, и снова они повели его в лес. На этот раз решили отвести зверя подальше, за реку, откуда он уже не сможет вернуться.
— Пойдем, Мишенька, — сказала Лелька. — Лучше останься в лесу, а то тебя мужики убьют.
И Мишка замотал большой своей головой, будто все понимал.
У переправы все разбежались, увидев медведя. На паром со зверем не пустили. Пришлось деду нанимать лодку у мужика, да и тот соглашался неохотно: медведь есть медведь — и поцарапать, и сломать может. Наконец за большую цену сторговались.
В шаткую лодку Мишка лезть никак не хотел — еле втащили. Лелька все старалась успокоить его, гладила, уговаривала, но, перепуганный, он метался в лодке, раскачивая ее, и в конце концов накренил так, что она опрокинулась — все втроем вывалились в воду… Бултыхаясь, Мишка угодил деду лапой по голове — и дед вдруг скрылся под водой. Испугавшись, Лелька бросила веревку, которую все время держала, и нырнула за дедом, но, к счастью, глубина здесь была по пояс, и вскоре дед сам появился из воды, отдуваясь.
— Тьфу, зверюга проклятая! — выругался дед, стирая рукой кровь со лба. — Ну постой!
— Он, дедушка, не нарочно! — закричала Лелька.
Вылезли на берег, отвели Мишку в густой лес и там оставили, а сами хотели уйти незаметно, как в прошлый раз. Но Мишка был начеку: только они сделали несколько шагов — и он следом за ними. Они бежать — и он бежит не отставая. Сначала Лельке весело было смотреть на это, а потом стало до слез жаль бедного Мишку.
— Деда, возьмем его… Видишь, он с нами хочет!
— Нет, хватит! — сердито ответил дед, потрогав голову.
Наконец сели в лодку и отплыли. А Мишка остался одиноко стоять на берегу, покачивая головой и не понимая, почему его бросили.
Дома Лелька горько плакала.
На несколько дней приехала Мария Павловна, соскучившаяся по дочери. Лелька страшно ей обрадовалась — мать приезжала редко. Но в то же время она как-то сразу почувствовала, что здесь, среди простых трудовых людей, которые живут обычной деревенской жизнью, мать ее — лишняя. Действительно, Мария Павловна, сколько ни пыталась еще раньше, никак не могла вникнуть в эту жизнь, однообразную и скучную, и не в состоянии была понять, как можно бесконечно, изо дня в день заниматься мелкими хозяйственными делами, которые, как ей казалось, притупляют ум, глушат прекрасные порывы души… Деревня для нее была связана только с природой.
Целый день она вместе с Лелькой ходила по саду, по окрестным лугам, с восторгом вдыхала чистый полевой воздух и никак не могла надышаться, сообщая об этом каждому.
— Мам, ты оставайся, а я на сенокос! — уже на второй день сказала ей Лелька, которая не могла усидеть дома в такое время. — Там меня ждут, понимаешь!
— Хорошо, Лелечка, отправляйся и не беспокойся обо мне. Я найду себе дело.
Травы косили артелью, под палящими лучами солнца, обливаясь потом. В самый разгар косьбы на поле неожиданно появилась Мария Павловна. В длинном белом платье, с высокой прической, тоненькая, как девочка, она шла в туфлях по густой траве, спотыкаясь и размахивая зонтиком. Увидев мать, Лелька побежала ей навстречу. Мария Павловна остановилась и, широко разведя руки, словно хотела обнять весь мир, начала восторженно декламировать:
…В небе тают облака,
и, лучистая на зное,
в искрах катится река,
словно зеркало стальное…
Час от часу жар сильней,
тень ушла к немым дубровам,
и с белеющих полей
веет запахом медовым…
Лелька знала, что мать когда-то мечтала стать артисткой, что и теперь она с успехом выступает в спектаклях на самодеятельной, сцене, но сейчас, в эту минуту, ей совсем не хотелось, чтобы мама была похожа на артистку.
— Мам, не надо, — попросила она, оглянувшись на косцов, которые смотрели в их сторону, прервав работу.
— Лелечка, девочка моя, посмотри, какая прелесть вокруг! Чудная река, луга заливные и эти загорелые косцы — все так живописно!
Подошла Ольга Федоровна в белом платочке, стала иоспешно и суетливо предлагать:
— Вы сюда вот, Мария Павловна, в тенечек идите. Тут и посидеть можно на травке… Дайте руку…
Стараясь увести Марию Павловну в сторону, подальше ог любопытных и снисходительных взглядов, она приговаривала:
— Здесь не так жарко — тень, травка. Посидите спокойненько. А то печет сегодня…
Но Мария Павловна продолжала возбужденно:
— Как все благоухает — удивительный воздух!
Не выдержав, Лелька тихо сказала:
— Мам, ты уходи отсюда. Зачем ты пришла?
— Но почему, Леля? Почему? Здесь как в сказке…
— Идем!.. — чуть не плача, потребовала Лелька, потянув мать за руку.
— Да, да, пойдем, Лелечка, — покорно согласилась Мария Павловна и вздохнула. — Я понимаю: люди работают… Ты не сердись… Но ведь и я тоже…
Не договорив, Мария Павловна внезапно остановилась и внимательно, словно изучая, посмотрела дочери прямо в глаза. При этом на ее лице блуждала странная улыбка, печальная и горькая. От этого пристального взгляда Лельке стало не по себе.
— Что, мама? — спросила она еле слышно.
— Ничего, детка…
И Лельке стало до слез жаль свою маму, у которой редко выпадала свободная минута. Ведь и она трудилась без устали. А сейчас ей хорошо тут, на природе…
— Мам!
— Да, да… Я ухожу, Лелечка.
— Нет! Не уходи! Я с тобой побуду.
Мария Павловна светло улыбнулась и молча прижала дочь к себе.
Когда Лельке пришло время поступать в школу, Мария Павловна забрала ее к себе в Вятку, где уже начала работать на новом месте. Незадолго до этого Николай Ермолаевич уехал в заграничную командировку: его как специалиста по льну направили на службу в Лондон в советское торгпредство.
Лелька начала ходить в школу имени Красина, одну из лучших городских школ, возникшую на базе дореволюционного коммерческого училища, по тому времени наиболее передового в России. В этой школе опытные преподаватели вводили новые методы обучения.
Учащихся воспитывали всесторонне, развивали у них самостоятельность, инициативу, умение мыслить и анализировать. Большое значение придавалось труду, работе в мастерских, столярных и слесарных, и на школьном сельскохозяйственном участке, в так называемом филиале школы, расположенном в семи километрах от школы. Кроме того, дети совершали всевозможные экскурсии, выезды на заводы, фабрики, в деревню, в музеи крупных городов.