В школе было много кружков, которые вели учителя-энтузиасты. С удовольствием Лелька посещала драматический кружок, где ей поручили роль Гекльбери Финна в спектакле «Том Сойер». Щеголяя в дырявых штанах и помятой кепке набекрень, Лелька ловко сплевывала сквозь зубы и отвечала Наде, которая заходила к ней, чтобы идти домой:
— Вряд ли, Надя… Мы с Томом ночью отправимся на кладбище.
— Слушай, Тарзан, брось шутки! Я серьезно!
— Я же сказал: мы всю ночь просидим на кладбище! И вообще, я сегодня не Тарзан, а Гек!
Пожав плечами, Надя обиженно отходила и в сторонке ждала, когда Лельке надоест новая роль и она снова превратится в Тарзана.
Все увлекало Лельку и радовало. Высокая, худая, нескладная в свои двенадцать лет, с большими золотисто-зелеными глазами и тонкими бровями, изогнутыми волной, она удивленно, радостно и доверчиво смотрела на мир, ожидая от жизни чего-то необыкновенного.
Любила Лелька петь. В школьном хоре запевала высоким чистым голосом:
Есть на Волге утес.
Диким мохом оброс
он с вершины до самого края…
На кожевенном заводе, где выступал хор, Лельку много раз вызывали на «бис». Раскрасневшись, довольная, она выходила на середину сцены и кланялась…
И уж, конечно, она была непременной участницей всех физкультурных соревнований. Ей ничего не стоило пройти двадцать километров на лыжах, она побеждала в плавании, в беге на коньках, в стрельбе из винтовки.
Когда Лельку выбрали председателем совета отряда, она энергично принялась за дело — водила своих пионеров на кожевенный завод, где ребята помогали выполнять подсобные работы, развернула массовый сбор металлолома, возглавила лыжный агитпоход в ближайшие деревни. Ее отряд собрал так много металлолома, что об этом писала областная газета.
В эти годы Лелька жила с мамой, которая по-прежнему работала учительницей в младших классах. Мария Павловна была постоянно занята: школа, комиссия по борьбе с детской беспризорностью, народный театр, где она успешно играла на сцене, — все это поглощало массу времени. Лельке приходилось самой хозяйничать дома. Самостоятельная и энергичная, она все успевала.
По соседству со школой находился рынок, где всегда шла бойкая торговля, а рядом с ним — собор, круглый в основании, обнесенный чугунной оградой. Неподалеку текла река Вятка. Здесь Лелька часто бродила, заходила в пустующий собор, из которого тянулся подземный ход прямо к реке.
Однажды по пути в школу она решила заглянуть в собор и увидела у двери двух оборванных, грязных мальчишек и девочку лет шести с тоненькими ножками в огромных мужских ботинках. Лелька подошла поближе и поинтересовалась:
— Вы откуда, ребята?
Мальчишки моментально нырнули в собор, а девочка, кутаясь в старый клетчатый платок, опустила голову, поглядывая исподлобья на Лельку. На бледном личике — большие испуганные глаза, ноги в ботинках голые. А было еще холодно, ранняя весна, кое-где лежал снег.
— Чья ты, девочка? — ласково спросила Лелька.
Девочка отвернулась, но не ушла. Лелька присела возле нее на корточки, заглянула в лицо.
— Ну, скажи мне — чья ты?
— Ничья, — тихо ответила девочка.
— А где ты живешь? Здесь, в соборе?
Не ответив, девочка попятилась и юркнула в полуоткрытую дверь. Лелька сразу догадалась, что в соборе — беспризорники. От мамы она не раз слышала, что тысячи несчастных детей, оставшиеся после гражданской войны без родителей, сейчас голодают, мерзнут и умирают от болезней. Этих детей подбирают, помещают в детские приемники, а потом в колонии, кормят, одевают и дают им возможность учиться.
Войдя в собор следом за девочкой, Лелька остановилась.
На полу сидели, лежали дети в лохмотьях, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Были среди них и маленькие, лет пяти.
— Тебе чего тут? — грубо спросил один из мальчишек, которого Лелька уже видела. — Выкатывайся!
Не обращая внимания на его грубый тон, Лелька подошла к маленьким, нагнулась, погладила белобрысую девочку по спутанным волосам, опустилась на колени.
— Вы тут живете? Холодно же… И пол каменный. А что вы едите?
— Гришка приносит, — буркнул мальчишка уже не так грубо.
— И Васька тоже! — добавил другой.
Вскоре появились два подростка старше остальных — им было лет по четырнадцать-пятнадцать. Стали вынимать еду из карманов, из-за пазухи. Дети голодными глазами следили, как они кладут на газету хлеб, яйца, рыбу. Лелька стала расспрашивать их, интересоваться их жизнью, но отвечали они нехотя или молчали.
Гриша, который был здесь главным, накормил сначала малышей, потом остальных. Ели все жадно, спеша скорее проглотить.
— Мы тут временно. Скоро уйдем. Как только потеплеет.
— А куда?
Внимательно посмотрев на Лельку, которая явно сочувствовала беспризорникам и жалела их, Гриша, однако, не стал вдаваться в подробности. Спокойный, неразговорчивый, с умными карими глазами, он был симпатичен Лельке. Она завела разговор о том, что им будет лучше, если они придут на приемный пункт, но Васька, бойкий веснушчатый парень с коротким вздернутым носом, прервал ее:
— Знаем — устроят облаву, как на зверей! Переловят — и в лагерь на замок!
— Ну почему же, — стала объяснять Лелька. — Совсем не так…
— А тебя что, легавые подослали, да?
— Кто это? Я сама пришла, никто меня не посылал.
— Смотри! Если скажешь… — Васька погрозил ей кулаком и выругался.
Гриша молча посмотрел на него, Васька сразу притих и сказал извиняющимся голосом:
— А я ничего… Просто, чтоб знала…
Лелька просидела в соборе до вечера, потом сбегала домой за одеялами. Мамы в это время дома не было, и она, схватив одеяла и никому ничего не сказав, возвратилась в собор. Спать легла вместе с малышами, прямо на каменный пол.
Три дня провела она с беспризорниками, ухаживая за малышами, среди которых были больные. Беседовала со старшими, уговаривая их не уходить, подружилась со многими. Беспризорники, хотя и питали к Лельке доверие, все же упорно стояли на своем, боясь оказаться в руках властей.
Когда Лелька явилась домой, вся грязная, обовшивевшая, мама ахнула:
— Где же ты была, Лелька? Я уже не знала, что делать, где искать тебя! Что случилось?
И Лелька рассказала маме о соборе, о беспризорниках.
— Господи! Бедные дети! Им нужно помочь — ведь они пропадут! — забеспокоилась мама. — Неужели не хотят?
— Нет, мама, не хотят, — уныло ответила Лелька.
— Придется тогда организовать облаву.
— Ой, не надо! Они боятся облавы!
— А как же быть, Леля? Их необходимо спасти…
— Я еще попробую — может, уговорю, — нерешительно сказала Лелька, чувствуя, что вряд ли ей это удастся.
— Ох, Лелька! — вздохнула мама.
Все же облаву решили устроить, хотя Лелька была против. Назначили день. Лелька понимала, что это необходимо, что в колонии детям будет лучше, но не могла совладать с собой, чувствуя себя предательницей по отношению к Грише, к беспризорникам — ведь она пообещала молчать и не выдавать их. Не выдержав, побежала в собор и предупредила Гришу о готовящейся облаве.
Когда пришли за беспризорниками, в соборе было пусто — все куда-то ушли, даже больных забрали с собой. О подземном же ходе никто не знал, а Лелька не стала сообщать.
— Боже мой! — сокрушалась Мария Павловна, сидя за тетрадками, которые она каждый вечер проверяла. — Ну почему они убегают? Я не сплю по ночам, все думаю, думаю… Тиф, холод… Ужасно! Время идет, а они не учатся… Ведь им сразу — и еду, и чистое белье. А они не хотят, убегают…
Директор школы вызвал Лельку к себе, стал осторожно расспрашивать о беспризорниках, советуясь с ней, пытаясь узнать, где они теперь находятся.
— Ведь ты, наверное, знаешь. Что же ты — хочешь им зла? Ну сама подумай!
— Нет…
— Тогда скажи — это для их же пользы. Неужели тебе не ясно?
Мягкий, доброжелательный человек, он говорил с ней доверительно, и чувствовалось, что он действительно глубоко обеспокоен судьбой беспризорных. Лельке стало стыдно: и мама, и директор, и все кругом хотят спасти бедных детей, а она… Правда, в глубине души Лелька верила, что Гриша и сам поймет, ведь он не глупее и ничем не хуже других, даже наоборот…
— Они ушли к реке через подземный ход, — твердо сказала она.
Директор помолчал, внимательно глядя на Лельку, и спокойно произнес:
— Вот и хорошо. Значит, ты понимаешь, как нам важно знать.
Но детей у реки уже не оказалось.
Прошло несколько дней. Внезапно ударили морозы, беспризорникам некуда было деваться, и Гриша сам привел замерзших малышей на сборный пункт. Лелька была счастлива, сознавая, что в этом и ее заслуга. Оставив маленьких, он ушел, чтобы уговорить и привести детей постарше, которые все еще сопротивлялись.
Некоторое время спустя, когда школьники собрались на первомайскую демонстрацию и перед зданием школы уже выстроилась праздничная колонна с алыми флагами, кто-то крикнул:
— Глядите, кто к нам явился! Эй, Тарзан, это твои знакомые?
Группа беспризорников, чумазых, в лохмотьях, стояла в сторонке, неподалеку от школы. Они жались друг к другу, переступая с ноги на ногу, смущенно и в то же время с независимым видом посматривая на ребят, одетых по-праздничному, в красных галстуках. Гриша уже шел к школе.
Лелька подбежала к нему.
— Гриша, вот здорово, что вы пришли! Вы пойдете с нами на демонстрацию! Обязательно пойдете!
Однако некоторые учителя пришли в замешательство — как же можно таким оборванцам идти в одной колонне со школьниками в этот торжественный день… Чуть не плача, Лелька бросилась к директору:
— Иван Григорьевич! Пусть они с нами идут! А как же иначе? Они же обидятся! Понимаете — обидятся!
— Ты совершенно права, — поддержал директор Лельку. — Приглашайте детей в строй!
И беспризорники смешались с пионерами в праздничной колонне.
Лелька заканчивала шестой класс. Стояла теплая погода, по-летнему грело солнце. Приближались школьные каникулы.