За облаками — солнце [1982] — страница 7 из 39

На переменах школьники высыпали во двор побегать, поиграть, размяться. Можно было сбегать на рынок, на речку, даже домой — большая перемена длилась двадцать пять минут.

Обычно во время большой перемены Лелька вместе с гурьбой одноклассников носилась сломя голову по школе, по двору — играли в «сыщики и разбойники». Как правило, Лелька была «разбойником», и догнать ее не мог ни один «сыщик». Но однажды «сыщики», разделившись на две группы, применили хитрую тактику и окружили «разбойников» в школьном зале. Деваться было некуда, и, чтобы не сдаться врагу, Лелька в пылу игры прыгнула в открытое окно.

— Тарзан со второго этажа прыгнула! — закричали ребята. — Тарзан выпрыгнула!

Прекратив игру, «сыщики» и «разбойники» столпились у окна.

— Ой, она разбилась! Бежим скорее вниз!

От боли в ногах Лелька потеряла сознание. Очнувшись, сначала почувствовала прикосновение чьих-то теплых рук, а потом увидела девочку, которая склонилась над ней. Ловко и умело, как это делают врачи, девочка ощупывала Лельку.

Шевельнув ногой, Лелька застонала, и девочка быстро спросила:

— Здесь болит?

— Да…

— Растяжение сустава, — сразу определила девочка.

Лелька попыталась встать, но не смогла и заплакала. Вытирая ей слезы, девочка стала гладить ее по голове, как маленькую.

— Не плачь. Это ты — Тарзан?

— Я, — шмыгнув носом, ответила Лелька. — Меня так прозвали.

— Думаешь, если ты Тарзан, значит можно со второго этажа прыгать?

Собрались ребята. Девочка уверенным голосом давала указания, распоряжалась как хозяйка. Кто-то уже побежал за школьной подводой.

— Потерпи немножко, Тарзан.

Лелька покорно кивнула: эту незнакомую девочку нельзя было ослушаться. Лельке она сразу понравилась, с первого взгляда, и теперь ей хотелось задержать ее как можно дольше.

— Кто ты? — спросила она.

— Я Рая Беляева. Приехала поступать в кожевенный техникум.

Лелька быстро сообразила: значит, Рая теперь не потеряется, потому что кожевенный техникум открылся в их же школе.

— А откуда приехала? Издалека?

— Нет, — ответила Рая и ласково сощурила глаза.

— Хорошо, — облегченно вздохнула Лелька и стала рассматривать Раю.

Невысокая, крепкая и удивительно ладная была она. Черные косы, тугие, блестящие, скользили по плечам, по спине — Рая была постоянно в движении. Лицо смуглое, улыбчивые губы, а глаза сияющие, огромные, светло-серые.

— Вот и едут за тобой, — сказала Рая. — Сейчас мы тебя поднимем. Держись крепче за меня — обними за шею!

Подъехала телега, и Лельку усадили на нее. Рая отряхнулась, подняла с земли свой чемоданчик и, взглянув на Лельку, улыбнулась:

— Прощай, Тарзан!

Лелька заволновалась — ей не хотелось расставаться с Раей.

— Нет… Знаешь, поедем со мной, а то мне дома влетит, — придумала она быстро, чтобы удержать девочку еще на некоторое время.

— Ну что ж, поедем!

Рая бросила чемоданчик на телегу и села рядом с Лелькой.

Дома никого не было. Заботливо уложив Лельку и перевязав ей больную ногу, Рая коротко рассказала о себе. Была она из Зуевки Вятской области, выросла в семье железнодорожника. Там, в Зуевке, остались ее родители, две сестры и четыре брата.

С Лелькой Рая обращалась по-матерински, как старшая, да она и была старше ее на два года. Расспросив Лельку о школе, о городе, ушла. Потом Лелька часто встречала Раю в школе, с чемоданчиком в руке, спешащую на занятия. Они дружески улыбались друг другу и, обменявшись приветствиями, расходились каждая в свою сторону. И ни одна из них не подозревала, что судьбы их в будущем тесно переплетутся.


На летние каникулы Лелька, как обычно, уехала к деду в Дюково. Встретив Лельку, Ольга Федоровна обрадовалась и удивилась:

— Ой, как ты за год вымахала, Ольга! И собой уж хороша стала — бровки у тебя какие писаные, нету таких других!

— Да ну, бабушка, — отмахнулась Лелька, — придумаешь!

— А чо — наша она! — поддержал дед Ермолай бабку.

На улице деревенские девки обступили Лельку, наперебой рассказывали новости, расспрашивали о городской жизни. Соседская Вера, отведя ее в сторону, поспешила сообщить вполголоса, как заговорщик:

— Ой, Лелька, а у нас тут гулянки какие! Чо там говорить! А гармонист — слов не сыщешь описать! Приходи!

Бабка сшила Лельке розовый сарафан. В нем румяная русоволосая Лелька с ясными зелеными глазами была самой красивой девушкой на гулянке, и парни сразу заприметили ее.

Гармонь разливалась трелями, нарядный гармонист в новой фуражке все поглядывал на Лельку, стараясь изо всех сил. Девки пели вятские частушки, изощряясь, чтобы перещеголять одна другую. И Лелька, увлекаясь все больше, чувствуя себя как рыба в воде, тоже выскакивала в круг и бойко звонким чистым голосом пела:

Девки — шьто, да парни — шьто.

шьто вы шьтокаете, шьто?

Да это шьто, да и пошьто —

и пошьтокаем — дак шьто!

Потом все вместе ходили по берегу речки, играли в догонялки, и кудрявый Петька-гармонист бегал за Лелькой и никак не мог ее догнать. А когда она замешкалась, утащил у нее платок.

— Ну, Лелька, не иначе как влюбился в тебя! — говорили радостно и с оттенком зависти девки.

— Чего?

— Уж, поверь, что видать — не скроешь! Глазеет только на тебя, платки таскает…

Лелька только посмеивалась — черноглазый гармонист с темными кудрями, зачесанными прямо на фуражку, ей нравился, но никакого такого значения она этому не придавала.

А Петька-гармонист был сыном хозяина лавки. Жили они богато, и парень считался завидным женихом. Иногда Лельке приходилось покупать кое-что в лавке — дед посылал. Любознательная Лелька задерживалась, расспрашивала хозяина о товарах, о ценах. Хозяину нравилась смышленая девчонка, которая умела быстро сосчитать выручку, была расторопной и веселой. К тому же он заметил, что сын его Петька, отпетый лодырь и гуляка, при ней преображался, становился деятельным, деловым. Отпуская товары, улыбался покупателям, был с ними вежлив и обходителен.

— Заходи почаще, — приглашал хозяин, угощая Лельку дешевыми конфетами. — Не стесняйся.

Лелька не отказывалась, охотно ела конфеты, насмешливо поглядывая на Петьку.

— Вот такую бы девку в помощницы! — намекал хозяин сыну, когда она уходила. — И торговля шибче бы пошла…

В дедовском доме жила Лелькина тетка со своей семьей — их дом был на ремонте. Ее дочь, светленькая голубоглазая Еня, была на выданьи. То и дело к ней сватались женихи, но гордая и разборчивая девушка не спешила и всем отказывала.

— Ох, навыбираешься, Енька! — сердился дед. — В девках останешься! Ну чем не женихи?

— Не нравятся они мне, — капризно говорила Еня. — Успею еще. Ездят всякие.

Каждый раз, когда к дому подъезжали на лошадях, дед шел открывать ворота, и вскоре Еньке кричали:

— Енька, наряжайся!

Девушка надевала лучшее платье, причесывалась и ждала, когда ее позовут в горницу. Пока шел разговор со сватами, любопытная Лелька наблюдала в дверную щелку и сообщала:

— Жених сидит весь красный, Енька… Все смотрит на свои сапоги — глаз не поднимает. А чуб у него рыжий! Как огонь!

— Да это Васька Цепочкинский! — презрительно бросала Енька. — Не пойду за него!

Однажды к дому подкатила шестерка лошадей.

— Ох, и жених богатый! — воскликнула тетка, выглядывая в окно. — Ну, Енька, смотри — не пропусти!

Дед, прежде чем открыть ворота, крикнул:

— Енька, готовься!

Но скоро поступила новая команда.

— Енька не надо! Лелька, наряжайся! — крикнул дед в окно.

От неожиданности у Лельки дух перехватило: к ней приехали!

— А Енька? — спросила она, не веря.

Быстро вошла Ольга Федоровна, растерянно глянула на Лельку.

— Тебе велят… Господи, спятил, старый! Куда ж такое дите…

Стрелой Лелька побежала наряжаться. Вмиг оделась и вышла в розовом сарафане, сияющая и гордая, не зная еще толком, хочет ли она замуж и кто жених. Все это казалось ей увлекательной игрой, и она совсем не думала о том, что будет впереди.

Женихом оказался Петька-гармонист, сын лавочника. Богатому хозяину нужна была грамотная девка торговать в лавке, и он пообещал деду Ермолаю:

— Покрою тесом всю ободворицу, если отдашь девку!

Ободворица была и впрямь никудышная, вся обветшала, поломалась, и теперь дед был в восторге: жених богатый — где еще такого найдешь? На шести лошадях прикатили! И ободворица будет новая!

Но свадьба быстро расстроилась. Приехал дядя Миша и со свойственной ему горячностью напустился на отца:

— Ты, батя, в уме ли? Ей учиться — девчонка способная, а ты ее замуж! Да и за кого? Кулаки они! Нэпманы проклятые!

— Ишь, кулаки! Вон гляди — кругом все рушится! А они при деньгах! Да что я — уже и не хозяин тут?

— Что ты, батя! Подумай — отец у нее в торгпредстве в Лондоне, мать передовая женщина, бестужевка! А ты ее — за кулака?

— Все вы передовые! Семь человек растил — разбежались… А ободворица ломится!..

Дядя Миша, махнув рукой, набросился на Лельку:

— Ну а ты — замуж захотела? Что, любишь его? А как это — любишь? Что в нем хорошего?

Лелька, надувшись, молчала. Ей и в голову не приходили такие мысли, но то, что дядя Миша на нее кричал, ей не понравилось, и она выпалила, не придумав ничего другого:

— А он на гармошке хорошо играет!

— Ну и дуреха! На гармошке! Ты же пионерка! — кипятился дядя Миша. — Подумать только!

Опустив голову, Лелька теребила свой сарафан.

— Сними этот дурацкий наряд! Собирайся — поедем в Уржум! Нагулялась тут, совсем сдурела!

Лелька не возражала: игра кончилась.


Остальную часть лета Лелька провела в Уржуме у тетки Александры Ермолаевны, где она бывала и раньше. Здесь, в Уржуме, жил и Лелькин дядя, старший брат отца, Сергей Ермолаевич, работавший бухгалтером на заводе. В свое время мальчиком он учился вместе с Кировым, тогда Сережей Костриковым, и дружил с ним. Дом Костриковых находился на той же улице, где жили Лелькины родственники, и она несколько раз заходила к ним вместе с дядей. Теперь Сергея Мироновича Кирова, известного революционера и народного трибуна, знала вся страна, и Лелька гордилась, что знакома с ним.