Вскоре ее назначили мотористом на «аврушку», как ласково называли учебный самолет У-1 с ротативным двигателем. Мотор вращался вокруг неподвижного вала, выбрасывая касторовое масло прямо на самолет. Приходилось наполнять маслосистему перед каждым полетом, потому что расход масла в час доходил до двадцати литров. Бензина же хватало на час полета. Лелька ходила вся грязная, замасленная, постоянно оттирая самолет, старалась содержать его в чистоте. Изо всех сил скребла, терла, мыла. И никогда не жаловалась, делала это весело и споро.
Инструктор Руднев, у которого работала Лелька, был доволен старательной мотористкой и однажды в награду за ее усердие предложил прокатить Лельку на самолете.
— Хочешь — провезу тебя?
— Хочу!
Зеленые Лелькины глаза заблестели, она бросила в ведро грязную тряпку, поспешно вытерла платком замасленные руки и, не ожидая приглашения садиться, стала забираться в кабину.
— Не забудь пристегнуться ремнями! — распорядился Руднев и пошел на взлет.
В воздухе Лельке все было интересно, она извертелась, глядя на землю: город внизу разрастался по мере того, как самолет набирал высоту, казался нескончаемым. Она узнавала знакомые улицы, здания, парки.
Но вот инструктор повел самолет на посадку, все крупнее становились предметы на земле, приближалось посадочное «Т». Наконец самолет коснулся колесами земли, и Лелька, переполненная впечатлениями, возбужденная, счастливая, отстегнула ремни, которые теперь были не нужны.
Совершив посадку, Руднев оглянулся на счастливую улыбающуюся Лельку и вдруг вместо того, чтобы развернуть самолет и срулить с посадочной полосы, снова дал полный газ и взлетел. Лелька обрадовалась — значит, еще полетает немного. Теперь инструктор набрал высоту побольше, так что город внизу покрылся легкой дымкой, и Лелька потеряла из виду небольшое пятнышко аэродрома.
Неожиданно одно крыло поднялось куда-то в синее небо, а другое накренилось и, уткнувшись в город, стало плавно чертить по нему круг. Лельку прижало к сиденью. Руднев сделал глубокий вираж в одну сторону, потом в другую. А вслед за этим произошло что-то непонятное и странное — Лелька вдруг почувствовала себя легкой как перышко, и ее рвануло из кабины куда-то вперед и в сторону… Инстинктивно цепляясь руками за борта, за расчалки, она старалась удержаться и не упасть с крыла… Мгновенно сообразила — ремни расстегнула!..
— Ты куда?! — заорал Руднев, заметив на крыле справа от себя Лельку.
Он сразу перевел самолет в горизонтальный полет, а Лелька, перепуганная, держась за борт кабины и перебирая руками, вернулась на свое место и тут же стала привязываться ремнями.
— Я же сказал тебе пристегнуться! — крикнул Руднев и стал снижаться на посадку, сердито поглядывая на Лельку.
На земле он выключил мотор и некоторое время молча сидел в самолете.
— Ну, Ямщикова, долго жить будешь! — сказал он, выйдя из кабины, и закурил, чтобы успокоиться. — Почему не привязалась?
— Я сначала привязалась, — виновато ответила Лелька. — А потом… думала, вы больше не полетите…
Лелька по-прежнему старательно ухаживала за самолетом, с завистью смотрела, как летают курсанты, но попросить инструктора еще раз взять ее в воздух не решалась. Он сам как-то раз спросил:
— Что, здорово перепугалась? Теперь и в самолет не сядешь?
— Сяду! Если возьмете…
И Руднев стал понемногу учить ее летать, хотя официально Лельку не зачисляли в группу — ей было всего шестнадцать лет.
Только спустя год, когда Лелька кончила девятилетку и проводился новый набор в аэроклуб, ее приняли. Руднева к этому времени не было в живых: он погиб при катастрофе на аэродроме. Учлет, которого проверял Руднев, на первом развороте совершил грубую ошибку, и чувствительная «аврушка» на малой высоте сорвалась в штопор, врезавшись в землю…
Лельку взял к себе в группу инструктор Муреев, у которого раньше училась летать известная летчица Вера Стручко. Теперь Вера работала здесь же, в Ленинградском аэроклубе, инструктором. Собственно, Муреев потому и взял Лельку в свою группу, что Вера прекрасно зарекомендовала себя: она летала лучше парней. Видимо, от Лельки он ждал таких же летных способностей, потому что сразу сказал ей:
— На тебя я надеюсь, Ямщикова. Ты девка ответственная. Девки — они хваткие, с полслова понимают, что к чему.
Однако не сразу у Лельки с Муреевым установились нормальные отношения. Была у него привычка, а может быть, такой метод обучения: постоянно ругать учлета, причем речь свою он пересыпал нецензурными словами, не придавая этому никакого значения. Грубоватый по натуре Муреев не изменял себе даже в том случае, когда учеником была девушка.
Лелька не хотела мириться с этим. Услышав выражения, которыми он, не стесняясь, забросал ее, как только она села в самолет, Лелька покраснела и твердо сказала:
— Товарищ инструктор, я не привыкла слышать такое… Не хочу!
Муреев вытаращил на нее светлые глаза и засмеялся.
— Ничего, привыкнешь! Если хочешь летать, то терпи, ясно?
И уверенный в своей правоте, резко скомандовал:
— Рули на старт!
Но Лелька не двинула рукой. Обиженная, с красным, как мак, лицом сидела в кабине, молча уставившись на указатель скорости — единственный на «аврушке» прибор, не считая высотомера, который ремешком прикреплялся к коленке. Губы ее дрожали, тонкие брови страдальчески надломились. Как же Вера Стручко училась у него? Лелька не могла понять. Значит, и с ней он так? Сейчас Вера — один из лучших инструкторов. Гордая, независимая Вера, красивая как богиня и неприступная как скала. Неужели она терпела?
— Ну чего сидишь, Ямщикова? Подумаешь, принцесса какая! Выруливай!
— Не принцесса, а ругню слушать не буду! — упрямо повторила Лелька.
— Тогда вылезай к…! — вскипел Муреев.
И Лелька скрепя сердце молча вылезла из кабины, спрыгнула на землю, отошла подальше от самолета и осталась стоять отвернувшись. Хотелось плакать от обиды. Она кусала губы, подставляла лицо прохладному ветру… Вот и все, кончились полеты… Как теперь быть? И почему ее назначили к этому грубияну?..
Убедившись, что Лелька обиделась не на шутку, Муреев тоже вылез, медленно подошел, походил за Лелькиной спиной, скрестив руки на груди и зажав под мышками кисти, словно хотел сам себя связать. Извиняющимся голосом сказал:
— Ладно, Ямщикова, садись! Понимаешь, ты уж как-то… Я постараюсь не употреблять, ты уж извини…
Исподлобья Лелька бросила быстрый взгляд на Муреева, и сразу ей стало жаль его. Не говоря ни слова, она вернулась к самолету, заняла свое место.
Муреев при ней больше не выражался, а когда, случалось, и выскочит какое-нибудь словцо, он сразу же виновато умолкал, а Лелька делала вид, что не слышала.
В тот день, когда произошла размолвка, Вера Стручко, зорким глазом сразу все заметившая, подошла к Лельке после полетов.
— Что, отчитала? Правильно.
— Ругается он нехорошо…
— А ты не молчи. Я тоже сначала поссорилась с ним — перестал. Но, между прочим, отличный инструктор. Учти!
Лелька промолчала, слегка пожав плечами. Высокая светловолосая Вера, ослепительно красивая в темно-синем комбинезоне, перетянутая в талии узким ремешком, в синем берете, по моде натянутом на одно ухо и закрывавшем пол-лица, улыбнулась и спросила:
— А ко мне — не хочешь?
Лелька порозовела — ей было приятно, что Вера приглашает ее в свою группу, но, подумав о Мурееве, который непременно обидится, ответила:
— Спасибо. Нет, я уж останусь.
— Правильно, — согласилась Вера. — Держись и не сдавайся! Между прочим, ты знаешь, что Муреев еще в гражданскую войну летал? Он очень опытный летчик, тебе повезло.
В это время откуда-то сверху послышался нежный, поющий звук — похоже было, будто играет гавайская гитара, и обе девушки подняли головы: над аэродромом, звеня многочисленными расчалками, медленно летел «Илья Муромец».
— Вот и на таком он воевал, — сказала Вера.
Шло время, Лелька успешно осваивала программу, и Муреев был доволен ученицей. В начале июня выпустил ее в самостоятельный полет, после чего стал учить пилотажу. Лелька хорошо чувствовала самолет, и все фигуры получались у нее безукоризненно. Потом были полеты по маршруту и наконец — зачеты. Комиссия, проверявшая летную подготовку, похвалила Лельку за точность приземления и отличную посадку, поставив ее в пример многим другим учлетам.
Летом на аэродроме появился новенький с иголочки самолет У-2, один из тех, которые должны были сменить отжившую свой век «аврушку». Серебристого цвета, он гордо стоял среди старых самолетов, сверкая на солнце плоскостями и вызывая восхищение летчиков и мотористов. Старенькая «аврушка», неустойчивая в воздухе, почти без приборов, вечно замасленная и грязная от прилипшей пыли, рядом с ним не выдерживала никакой критики.
Муреев предложил Лельке полетать с ним на новом самолете. У-2 оказался послушным и устойчивым, и Лелька легко справилась с ним, когда инструктор дал ей управление.
— Вот на таком будешь летать в школе инструкторов, — сказал Муреев, посадив самолет.
— Где? — переспросила она.
— В школе летчиков-инструкторов, куда я тебя рекомендовал. Ты ведь и дальше собираешься летать?
— Собираюсь!
Об этой школе, открывающейся в Москве, в Тушино, Лелька слышала, но не знала, примут ли туда ее, потому что отбор был строгий — направляли в школу только самых способных.
Муреев одобрительно кивнул.
— Молодец! Не зря я на тебя надеялся, Ямщикова.
В Тушино, где находилась Центральная летная школа инструкторов, Оля приехала осенью. Было уже холодно, когда начались занятия, и курсанты, жившие в недостроенном здании школы, мерзли. Койки стояли в большом неотапливаемом зале. Стекол в окнах еще не было, рамы только собирались вставлять.
Группа девушек, человек двенадцать, размещалась прямо на сцене, отделенной от большого зала занавесом. Вставать приходилось рано, когда было еще темно.
Строго выполняя распорядок дня, старшина Аркаша Гожев, с которым Лелька училась в Ленинградском аэроклубе, объявлял подъем. А ровно через сорок секунд после этой команды он подавал новую: «На зарядку — становись!»