Об этом я вспоминал, перемещаясь в катакомбах красноярского горно-химического комбината. Мне было хорошо под землей, куда укрылась великая история прекрасной страны, изгнанная с поверхности, где торжествуют теперь мерзость, глупость, разбой. Великий народ, изгнанный из истории, мучится в тошнотворных выборах, избирая себе все новых и новых мучителей. Лучшими людьми слывут лавочники, проститутки, обманщики. Вместо атомных «Городов Солнца» возводятся «Города Золотых Унитазов». И на святом алтаре кривляется, строит мерзкие рожи золоченый, размалеванный языческий бог, распевая срамные скоморошьи частушки. Мне хотелось остаться под землей навсегда, двигаться в огромных каменных залах, встречаясь с исчезнувшими героями Родины, которые не умерли, не исчезли, а только переместились в подземное царство с немеркнущим млечным свечением.
Как в псковских Печерах упрятаны в песчаной горе кладбища праведников, высечены подземные храмы, движутся богомольцы, славя из-под земли Царство Небесное, так и я в катакомбах несу перед собой немеркнущую «красную лампаду», светоч моей любви и веры. Молюсь о завещанном «Русском Рае».
ИГОРНЫЙ ДОМ
Отель – высокий стеклянно-бетонный брусок, построенный в респектабельном районе Москвы, – вначале принадлежал комсомолу. В его названии есть отзвук комсомольской героической песни времен Гражданской войны. Напоминание о молодом «красном мученике», увлекающем в свой подвиг множество новых героев. Во времена комсомольских съездов в простых удобных номерах размещались молодежные делегации. В просторном холле, строго оформленном деревянными панелями и каспийским ракушечником, всегда можно было увидеть представительных комсомольских функционеров, загорелых ударников молодежных строек, дружественных визитеров из Африки, Вьетнама или Никарагуа, своими черными, желтыми и кирпично-красными лицами напоминающих плакат о дружбе народов. Я редко сюда заглядывал, но запомнил совещание молодых литераторов, собравшихся в конференц-зале, их запальчивую и наивную дискуссию о «положительном герое», занятом «нравственными исканиями».
Теперь я пришел сюда, как астронавт, улетавший в Космос, пропустивший несколько столетий земной истории. Вернулся, оказавшись среди иной цивилизации, иных народившихся без меня народов. Двигаюсь по отелю. Осторожно, как естествоиспытатель, исследую новые формы жизни. Как антрополог, изучаю новое, народившееся человечество. Как этнограф, вникаю в новые обряды и ритуалы.
От былого чопорно-респектабельного советского стиля, в котором при Брежневе возводились обкомы партии, академии общественных наук, номенклатурные санатории, – от этой строгой советской эстетики не осталось следа. Весь огромный холл переосмыслен, перевоплощен в экзотическое многомерное пространство, по мотивам античного эпоса, гомеровских поэм. Сине-зеленые волны на стенах, каменные остатки Трои, боевая колесница Ахиллеса, воинский доспех Агамемнона, греческие амфоры с письменами и меандрами, и огромный, под парусами, галеон, на котором Одиссей возвращался с победой домой, совершая свое волшебное странствие. Светотени изумрудных, пепельно-жемчужных тонов, легкая, словно льющаяся из раковин музыка моря, таинственные ароматы, – то ли незримых садов, то ли пленительных женских благовоний, то ли восточных яств – усиливают ощущение сказочности, нереальности.
В стене открываются тесные темные гроты, выложенные мерцающими лампадами. У входа тебя окликают улыбающимися перламутровыми губами полуобнаженные амазонки, нежные вакханки в прозрачных, не скрывающих женственность одеяниях. Босоногие, или в легких античных сандалиях, манят в грот, откуда веет таинственным теплым дыханием лабиринта. Если пройти под низкими сводами, блуждая в бархатных сумерках, держась за мерцающую нить Ариадны, вдруг окажешься перед лучезарным подиумом, где на золотистом песке лежит Одиссей, потерпевший кораблекрушение. Обнаженные девы склонились над ним, совлекают с него изорванные бурей одежды, припадают теплыми чудными телами. Возвращают ему жизнь, дыхание. Целуют его смуглые бицепсы воина, мощный торс борца, напряженные икры бегуна. Помещают его в золотистые лепестки прекрасного живого цветка, сотворенного из обнаженных тел, распущенных волос, девственной прелести и пленительных вожделений.
В холле, среди каменных сфинксов, античных развалин, рухнувших коринфских капителей помещается множество ресторанчиков и кафе, уютных баров и кофеен, где вы полакомитесь греческой, кавказской, китайской кухней, ее сладкими приправами, пряными травами, горькими маринадами и соленьями. Тут же, у стойки бара, рассеянно и прелестно восседают девушки, в коротких юбках, со стройными ногами напоказ, с сияющими, лунного цвета обнаженными плечами, на которых нежно голубеет изысканная татуировка. Цветы и травы, как на заиндевелом окне. Фантастические драконы, как на карнизе буддийской пагоды. Средневековый рыцарский герб с глубокомысленным латинским изречением. То одну, то другую девушку приглашает какой-нибудь, одурманенный напитками гость. Японец с лицом цвета чайной заварки. Азербайджанец с голым черепом, синим, как очищенное крутое яйцо. Мощный, набухший в своем пиджаке малый с коротким боксерским ежиком. Девушка, как птица с ветки, снимается с высокого стула, и, не касаясь земли, ускользает вслед за купившим ее хозяином, – к лифту, в номера, где гостю будет дано узреть сокровенный рисунок, – бабочку на белоснежном бедре или цветочек на розовой ягодице.
Тут же, среди уютных закоулков, дубовых стоек, гончарных амфор с олимпийскими бегунами царит охрана – рослые, на подбор, молодцы в одинаковых малиновых пиджаках, с фирменными бирками и рациями, стальными глазами воинов, невозмутимыми лицами евнухов, стоящих на страже ханских гаремов. Среди служителей выделяется огромный негр с лакированным прекрасным лицом, видимо, из бывших делегатов комсомольского съезда. Остался здесь, подрос и мощно окреп, демонстрирует надклассовый, глобальный характер увеселительного заведения.
Но главное диво этих обширных апартаментов, разноцветное и сияющее, словно ночные радуги Севера, пленительное и ласкающее глаз, как подводный мир Красного моря, чарующее и завораживающее, будто цветомузыка Лас-Вегаса, – это игральные автоматы. Стоят повсюду, рядами, группами, мощными батареями. Окружены бриллиантовым сверканием, наполнены, как колбы, разноцветными растворами, переливаются, подобно магическим призмам. Перед каждым – кресло, и в кресле – очарованный седок с околдованным лицом, по которому бродят сполохи страстей, светотени сомнений, вспышки восторга и затмения ужаса. Подобно ядовитому и чудесному цветку болот, что питается легковерными насекомыми, летящими на бриллиантовые ядовитые капельки сока, игральный автомат манит к себе посетителя. Гипнотизирует, усаживает в кресло. И тот прилипает, окруженный разноцветными щупальцами, которые выпивают из него не просто деньги, но потаенные энергии жизни, оставляя от человека чахлый пустой хитин.
Москва, в правление незабвенного мэра Лужкова, превратилась в огромный ядовитый цветок, протянувший свои отравленные ненасытные щупальца ко всей остальной России. Среди умирающей, погасшей страны Москва полыхает всеми цветами радуги, красуется и пленяет, раскрывает один за другими свои перламутровые смертоносные лепестки. Несметные деньги, отобранные у России, малыми каплями, крохотными ручейками, бесчисленными речками, по могучими бурливыми потоками стекаются в Москву, образуя великую золотую реку, могучую, как Енисей или Нил. На берегу этой вселенской реки построен волшебный «Город Золотых Унитазов», куда переместился центр Москвы. Затмевая Кремль и священные соборы, высится идол – Золотой Телец, на котором восседает лысый и голый, с золотым черепом и золочеными крепкими семенниками Властитель Москвы. Царь миллиардеров. Император золотых вампиров.
На огромном торжище, в которое превратился некогда священный и благодатный город, продаются старинные особняки, нефтяные месторождения, части океанского побережья, русские провинции с населяющими их невольниками, безупречные политики, непревзойденные художники, бактериологическое и ядерное оружие, картины великих мастеров и надгробные камни с могил великих писателей, человеческие органы и мальчики для восточных услад. Здесь продаются бесчисленные наслаждения, утоляющие зрение, слух, ненасытный желудок, воспаленную гортань, неутомимый пах, множество мучительных похотей и извращений.
Среди этих сладострастных похотей азартная игра становится мистической литургией денег, жертвоприношением Золотому Тельцу, соединяя сокровенную природу извращенного человека с сокровенной сущностью денежного знака. Как верующий отправляется в храм на вечернюю молитву, так одурманенный страстью игрок тянется в игорный дом, к драгоценно-мерцающему автомату. Замирает перед волшебным ящиком, как перед языческим идолом. Пьянеет от его неслышной сладостной музыки, его магических переливов и сверканий. Приступает к игре, не нуждаясь в партнерах, свидетелях, один на один с лучезарной бездной. Отдается тайной страсти, неутолимой, как рукоблудие, глубинной, как исповедь грешника, преступной, как самоубийство.
Игральные автоматы, словно часовни беса, расставлены повсюду – в дорогих гостиницах и культурных центрах, в церквях и музеях, в детских садах и тюремных изоляторах. Они стоят на кладбищах и в крематориях, в зданиях Думы и Правительства. В кремлевском кабинете президент, отпуская от себя очередного еврейского банкира или американского генерала, садится за игральный автомат, подаренный ему директором Всемирного Банка. И никто, даже Патриарх всея Руси, не смеет прервать его страстную самозабвенную игру.
Когда самолет взлетает над Москвой в ночное небо, сверху город предстает огромным, сияющим, словно павлинье перо, игральным автоматом, усыпанным бриллиантовой пылью. Или обнаженной, танцующей в стриптиз-баре ночной красавицей, у которой чресла повиты тончайшими нитками жемчуга.
Этим волшебным островом игральных автоматов в бывшей комсомольской гостинице, куда приплывает в своем странствии Одиссей, забывая перед перламутровой электронной раковиной о разгромленной Трое, о ждущей его Пенелопе, о неурядицах на работе, о скверном начальнике, о недокормленных ребятишках, о гибнущем самолетостроении, о лжеце-президенте, о взрывах на Пушкинской площади, о недавней смерти отца, – этим заповедником грез и сладких обманов заправляют чеченцы. Их не увидишь среди ресторанных столиков и пленительных проституток, русская охрана расхаживает вдоль кегельбанов и рулеток. Лишь иногда сторонкой пройдет зоркий смуглолицый кавказец, к которому подобострастно подбежит начальник охраны, по виду, бывший