я дома: старик опасался, что крутой характер сына навлечет на него новую беду. Патриции вновь почувствовали свою силу и старались показать ее на каждом шагу. Суд был очень короткий, и Войтеху сразу же стало ясно, что приговор приготовлен заранее. Рихтарж - старый, важный немец - только спросил Войтеха, почему он до сих пор не уплатил ни одного геллера из своих долгов, составляющих в общем сто сорок семь коп грошей. - Я готов поклясться на святом евангелии, что я должен не больше восьмидесяти коп грошей и обязуюсь уплатить их в течение года. Тогда стали подниматься один за другим свидетели - все из богатеев-немцев - и единодушно заявляли: этот человек должен по записям сто сорок семь коп грошей, в чем они готовы принести присягу. Патриции тут же принесли присягу. Но когда Войтех хотел также присягнуть, то священник сурово и громогласно объявил: - Ты еретик, последователь архиеретика, сына дьявола, проклятого святым престолом, отрешенного от святой церкви Яна Гуса! От тебя я присяги не приму. Тут же был прочитан приговор, по которому Войтех, сын Яна, по прозвищу Дуб, должен быть на три дня прикован к позорному столбу, а затем отведен в тюрьму, где будет находиться, пока все его долги не будут уплачены до последнего геллера. Подскочившие служители тут же надели Войтеху кандалы и вывели из радницы. Но на площади гудела толпа новоместских ремесленников: тут были оружейники, бондари, сапожники, плотники и пекари. При виде закованного Войтеха, идущего под стражей, толпа зашумела: - Войтеха в тюрьму?.. Не дадим! Дело нечистое: суд подкуплен! Мы все знаем Войтеха! Поддержи, ребята! Крики становились все громче, грознее и яростнее. Рихтарж подозвал начальника стражи: - Возьми латников и разгони этот сброд. Начальник стражи только повернулся, чтобы идти выполнять приказ судьи, как шум снаружи внезапно смолк, и небольшой отряд вооруженных всадников остановился у здания радницы. Звеня шпорами, в зал вошел коренастый человек с черной повязкой на глазу. Обернувшись, он зычно крикнул: - Войтеха Дуба сюда! Вломившиеся вместе с ним воины мигом оттолкнули стражу и ввели Войтеха снова в зал. - Снять с него оковы! - приказал рыцарь. Цепи со звоном упали на пол. - Пан Ян Жижка, вы нарушаете закон! - возмущенно поднял голос судья. - Нет закона осуждать невинного! - отрезал Ян Жижка. - За лучшего пражского оружейника ручаюсь я, рыцарь Ян Жижка из Троцнова, и пан Микулаш из Гуси. Вам этого должно быть достаточно. А назавтра вы все, истцы и обвинители, должны явиться ко мне в Вышеградский замок со всеми вашими счетами. Там разберем, сколько Войтех Дуб вам должен по чистой правде. И, не обращая внимания на ошеломленных коншелей, Ян Жижка в сопровождении прослезившегося от радости Войтеха вышел на улицу. Появление перед радницей Яна Жижки вместе с освобожденным Войтехом вызвало в толпе взрыв радости. Десятки смеющихся, улыбающихся лиц окружили рыцаря и оружейника. Крепкие, мозолистые руки мастеровых обнимали и тискали их в объятиях. - Многих лет Яну Жижке! Доброго здоровья и полную чашу счастья нашему заступнику! Есть еще честные чехи в Праге! Наш Жижка за народ стоит! Ян Жижка приказал воинам подвести коня и дружески распрощался со взволнованным оружейником. - Мы еще перед отъездом в Польшу встретимся! - крикнул уже с седла Жижка. Дома Войтеха ожидала еще одна неожиданная радость. Входя в столовую, он увидел сидевшего у стола Штепана. Загорелый, обветренный с дороги, Штепан за два года возмужал и стал гораздо серьезнее. Несколько минут прошло во взаимных приветствиях, расспросах. - Значит, правда, что мистр Ян Гус решил явиться на собор? - с тревогой и сомнением допытывался Войтех. - Когда мистр последнее время жил в замке Краковец, туда прибыли от императора Сигизмунда паны Ян из Хлума и Вацлав из Дубы с предложением императора мистру ехать на собор в Констанц, чтобы очиститься там от всех обвинений. И мистр, хотя мы все были против его поездки, все же решил ехать в Констанц и там перед лицом всего католического мира защищать то, что он говорил в Вифлеемской часовне и своих проповедях простому люду во время своего изгнания... В это время комната стала наполняться друзьями Войтеха, пришедшими поздравить соседа с избавлением от тюрьмы, и разговор перешел на сегодняшние события.
Прошло еще несколько дней, и Войтех, Текла, Ратибор и Божена провожали Яна Гуса в Констанц. Штепан сопровождал своего мистра. Народ толпой окружил коляску, и из толпы доносились плач и горестные возгласы. Никто не верил, что Ян Гус возвратится.
2. ПИСЬМО Войтех с недоумением и любопытством разглядывал и в нерешительности вертел в руках объемистый сверток бумаги, тщательно обвязанный зеленым шнурком. - Твой племянник посылает тебе письмо из Констанца, - объяснил Ян Краса. - Штепан?! - обрадовался Войтех. - Он самый. Это письмо привез один мой верный человек, что вчера вернулся из Констанца. Думаю, что в письме немало интересного. Войтех развязал шнурок и, сняв верхнюю обертку, развернул свернутый в трубку длинный свиток красиво исписанной бумаги. - Но кто же будет читать? У нас в доме грамоту знает лишь одна Божена. - Что же, если ты не будешь против, я могу прочитать письмо, - предложил Ян Краса. - Только благодарить буду тебя. Но не позвать ли Якубка, Милана и еще Матея Бедного? Им тоже интересно узнать, что делается в Констанце. - Зови, зови, Войтех, пусть послушают! Войтех, не медля ни секунды, послал Гавлика за друзьями. Когда все собрались в комнате и приготовились слушать, тихонько вошла Текла и, нагнувшись к самому уху мужа, спросила шепотом: - А мне можно? - Садись и слушай. - Может быть, и Божене можно? Войтех обернулся к Яну Красе: - Как думаешь, друг? Купец, подумав немного, согласился: - Отчего ж! Я думаю, Божена может слушать. Текла выскользнула из комнаты и тотчас вернулась с Боженой. Девушка почтительно поклонилась гостям и скромно села около самой двери. Ян Краса развернул свиток и начал читать письмо, написанное по-чешски: - "Почтенному мастеру Войтеху Дубу, моему дорогому дяде, шлет с этим письмом свое глубокое почтение и пожелание от господа бога милосердия и милости его племянник Штепан, бакалавр in artibus35. Прежде чем начать описывать все, что пришлось мне здесь пережить, видеть и чему быть свидетелем за эти восемь месяцев, я должен просить у вас прощения за столь долгое молчание. Но, когда вы с терпением прочтете до конца письмо, вы поймете, что действительно я заслуживаю снисхождения в своем непочтительном пренебрежении долгом вежливости. В кратких словах опишу все с самого начала моего отъезда из Праги. В день святого Вацлава, октября одиннадцатого 1414 года, я оставил Прагу, имея счастье сопровождать нашего мистра Яна Гуса в Констанц. Вместе с мистром ехали в Констанц паны Ян из Хлума, Вацлав из Дубы и Генрих Хлумский-Лацембок. Вместе с паном Яном из Хлума ехал его секретарь - бакалавр Петр из Младеновиц, тоже ученик нашего мистра и мой добрый друг. Он был обязан вести дневник путешествия. Некоторые уговаривали мистра днем опускать на лицо капюшон, чтобы обезопасить себя от врагов, но мистр не захотел прятаться от врагов и всю дорогу ехал с открытым лицом. Пока ехали по Чехии, мы были спокойны, ибо везде жители встречали нашего мистра с любовью и радушием. Но, когда пришлось оставить нашу родину позади и ехать через немецкие земли, все мы, сопровождавшие мистра, стали опасаться, чтобы немцы не причинили Яну Гусу какого-либо зла. Но, к великому нашему удивлению, немецкий народ повсюду принимал нас с неизменным радушием и гостеприимством. Во всех попутных городах мистр расклеивал объявления, что он, мистр Ян Гус, едет на собор защитить свое учение и что если кто-нибудь желает опровергнуть положения этого учения, пусть также едет в Констанц. А в Зульцбахе, например, в той гостинице, где мы остановились, происходил земский суд. Ян Гус подошел к судьям и советникам и обратился к ним: "Я магистр Ян Гус, о котором вы слышали, полагаю, много дурного. Задавайте же мне вопросы!" Суд отложили, и началась с нашим мистром оживленная беседа. И в конце концов все остались очень довольны друг другом. На восьмой день нашего путешествия мы прибыли благополучно в главный город Баварии Нюрнберг, где народ, уже заранее предупрежденный о нашем приезде, толпами собирался на улицах города посмотреть на великого чешского проповедника. В дом, где остановился Ян Гус, явилось множество магистров, священников, советников и горожан поговорить и послушать нашего мистра. Сначала мистр искусно посрамил какого-то монаха с его нелепыми нападками, а потом своей ловкой диалектикой победил всех магистров, к великому удовольствию горожан. Видимо, и в германских землях народ начинает многое понимать. Да оно и понятно: как я увидел, в тамошних землях народу живется тоже не сладко под ярмом папы и князей церкви. Но буду продолжать далее. В Нюрнберге мистр получил два известия: что папа Иоанн уже на пути в Констанц и что император Сигизмунд также на Рейне, в шестидесяти милях от Констанца. Мы советовали мистру подождать императора Сигизмунда и вместе с ним ехать в Констанц, ибо считали, что находиться с охранной грамотой при дворе императора будет безопаснее для нашего мистра. Но мистр решил иначе. Храбрость и уверенность в своей правоте заставили его отказаться и ехать прямо в Констанц, послав за охранной грамотой к Сигизмунду пана Вацлава из Дубы. Так и было сделано. Спускаясь вниз от Бухгорна по склону, ярко-зеленому от засаженных по нему сплошь виноградников, мы увидели вдали, внизу, блестящие зеленые волны Баденского озера. Подъехав к берегу, мы, правда с трудом, заметили на противоположной стороне озера в туманной дали смутно обрисовывавшиеся очертания констанцского собора. Ноября третьего мы сели на корабль и прибыли в Констанц. Остановились мы на улице святого Павла, в доме булочницы, вдовы Фиды. Вдова оказалась очень радушной и приветливой ко всем нам и особенно к нашему мистру. Город Констанц - небольшой, жителей в нем не больше десяти тысяч. Но что в нем делается теперь и во что превратился этот тихий городок, вы себе вообразить не можете. Одних только иностранцев наехало более ста тысяч человек; они привели с собой свыше тридцати тысяч лошадей. Цены на продукты и продовольствие в городе стали чрезмерно высоки. Из-за нехватки жилищ пришлось вокруг города расставить множество палаток. Вы сами понимаете, какая здесь настала жизнь: целые дни шум, веселье, гремит музыка, льется вино, беспримерное пьянство и р